— Мать вашу за ногу! — крикнул он мужикам в открытый люк. — Вы бы хоть предупредили! Чуть язык себе из-за вас не откусил!

— Да оно как-то само… окаянное, — виновато прогундосил Млад, утирая со лба крупные капли пота.

Чтобы полюбоваться на результаты смоляного труда отроков, Ветеран не поленился вернуться в свое снайперское гнездо на вершине дуба.

— Со всех сторон велелепно, — заключил он.

Казалось, «Кассиопея» и впрямь нажралась землицы при попытке взлета.

Какие трагические картины рисовались при виде этих страшных разводов копоти на носу и фюзеляже флуггера! Какие газетные штампы лезли в голову! «Все произошло внезапно…» «Лихорадочные попытки спастись из огня…» «Никто не выжил…» «Страшная трагедия, унесшая немало жизней…»

Ветеран перевел взгляд на деревню Красноселье. Со стороны общественных хлевов в сторону Брусничного леса тянулась вереница беженцев. Он сразу узнал бабку Матрену и ее трех коз, узнал и вдовицу Прасковью с восемью ребятишками…

За спинами у баб бугрились тяжелые узлы с самым дорогим — серебряной посудой, у кого она была, кухонными ножами, утварью, идолищами или иконами (у тех, кто верил по православному обычаю, они имелись), специями и лакомствами.

Некоторые, кто поздоровее, тащили за собой волокуши со скарбом. Чувствовалось: все уверены, что в землянках им придется просидеть не один день.

Ha этот счет — долго ли отсиживаться — у Ветерана пока не было мнения.

Однако он надеялся, что трапперы не станут торчать на орбите Таргитая дольше трех-четырех суток.

Очень уж рискованно это для них. А что, если прилетит корабль Звездоплавательного Приказа и раздаст на орехи? Конечно, может, и не прилетит, поскольку собственных боевых кораблей у муромцев пока совсем мало. Но ведь не исключено!

В общем, Ветеран надеялся, за неделю уж точно все решится…

Меж тем вид сверху был весьма живописным.

Розоватым, будто бы светящимся изнутри питоном, вьется река. С поэтичной покорностью спускаются к воде поросшие зеленой травой холмы, подступают по левому берегу глиняные кручи с лесом поверху, вдалеке клоунской заплатой — поле подсолнухов, рядом величественно золотится спелая рожь…

Слезать вниз, к суете и неприбранным трупам, Ветеран не торопился. Но надо было. Ведь впереди маячила самая интересная часть плана «Победа». А именно: разграбление награбленного.

Предстояло извлечь из реки затонувший багги (механик из Усольска даст ему лад, если его как следует умаслить!). Загнать под полог леса ту шестиколесную машину, на которой куражился растреклятый пулеметчик. Надежно утопить третий багги, выгоревший до остова. Ну а на закуску вынести всё содержимое «Кассиопеи» и обыскать трупы!

Самое сладкое — дележ собранного на поле боя трапперского оружия — назначено на ночь.

Ему с Воеводой — который хоть и ходил весь сегодняшний день на вторых ролях, но всё же всегда был и оставался в деревне главным — предстояло решить, кого чем пожаловать.

Кому пистолет, кому автомат. Кому — драгоценный осназовский нож, с которым и на охоту, и в бой.

А кому и вовсе пулемет — тот самый, от которого все сегодня натерпелись. Хотя нет, пулемет правильней оставить в общественном владении. И более того, разместить трофей в надвратной башенке над частоколом деревни!

А еще в программе были похороны павших в бою героев.

Но об этом Ветерану думать не хотелось. Было слишком больно.

Глава 3

КРАСНАЯ ШАПОЧКА ИЗ КРАСНОСЕЛЬЯ

Февраль, 2621 г.

Деревня Красноселье

Планета Таргитай, система Дена, держава Большой Муром

Где-то там, высоко над кронами деревьев, разгоралось росистое июльское утро. Разумеется, было оно июльским по местному, таргитайскому, календарю. Согласно же универсальному времени Объединенных Наций сейчас подходил к концу февраль — и действительно, Россия, мерзнущая в двух тысячах парсеков от Таргитая, утопала в снегах.

Но о таких отвлеченных материях в Красноселье почти никто понятия не имел, а московитскими погодами и подавно не интересовался. Так что всякий в Красноселье называл текущее время года по-местному — червен, то есть июль.

Восемнадцатилетняя Василиса, дочь Воеводы, шла по едва намеченной тропе через дубраву с заплечным ларем на спине.

На голове у нее, по муромскому обычаю, красовался изукрашенный вышитыми цветами платок, густые русые волосы были заплетены в две косы.

Сарафан она надела дорожный — старый, неброский и, главное, с заплатами. Зачем новое платье переводить? Да, Василиса могла по праву считать себя очень рачительной девушкой.

На плече она несла дорожный посох.

Основательная палка с набалдашником была скорее данью местной традиции. Волков в этой дубраве отродясь не видывали, да летом звери эти и не опасны, корму всюду полно. Болот на ее пути тоже не ожидалось. Но этот посох всегда брала в дорогу покойная мать Василисы, Злата. А Василиса сызмальства хотела быть похожей на нее во всех мелочах.

Если бы кто-нибудь читал маленькой Василисе сказку «Красная Шапочка», она бы, следуя изгибам лесной тропы, неровен час подумала, что похожа на ее бедняжку-героиню.

Но сказок Василисе никто не читал, она была младшей из трех детей и родителям было не до чтений.

Правда, девушка могла бы прочесть эту сказку самостоятельно — разбирать буквы после семи классов школы она умела, и пребойко! Но не случилось. В библиотеке волостного центра были все больше полезные книги — про рукоделие, кулинарию, на худой конец про болезни крупного рогатого скота.

Идти через лес Василиса не боялась.

Ну кто тут может быть? В соседних деревнях люди добрые. Лиходеев вон позавчера всех деревенские мужики перевели. А нечисть?.. Нечисть ее тоже не пугала. Днем-то, и это любому известно, нечисть спит!

Василиса держала путь в Хмельной Лог, к жилищу волхва.

Волхва звали в деревне обычно по-простому, Волхвом.

Но по бумагам, говорила Василисе ее подруга Голуба, прозывался он Осьмиглазом.

Василиса находила, что это имя очень подходит Волхву. Ведь взгляд у него был настолько цепким и проницательным, столько силы лучилось в нем, что, казалось, глаз у него больше, чем у обычных людей. Например, восемь. Почему бы и не восемь?

В этой истории с лиходеями Волхв в очередной раз доказал свою «осьмиглазость».

Это он посредством ворожбы установил, что через седмицу ждет жителей села Красноселье набег лиходеев. Осьмиглаз, поговаривали, увидел всё это в пламени священного огня, разожженного искрами от кремней, упавших некогда с неба. А стало быть, посланных самим Перуном.

В деревне репутация Волхва Осьмиглаза была безупречной.

Поэтому селяне поверили ему сразу же и без всяких сомнений, которые могли бы возникнуть у их более цивилизованных сородичей.

На резонные вопросы «Откуда Осьмиглазу ведомо, что собираются делать трапперы, которые зачастую сами с утра не знают кого будут грабить вечером?» у селян ответов не было. Да они их и не искали.

Узнав от Осьмиглаза о том, что трапперы нападут на деревенское овечье стадо и что случится это через семь дней, Воевода, отец Василисы, тотчас послал за Ветераном, который жил поблизости, но особняком.

Ветеран занимал охотничью избушку на берегу Утиного озера и был связан с деревней Красноселье узами гостеприимства. А славился он тем, что стрелял преотменно и крепко разбирался в ратном деле.

Наслушавшись по окончании последнего трапперского грабежа, когда деревенские не досчитались двухсот овечьих голов, бабского вою и мужских матюгов, Ветеран в сердцах бросил, что, кабы он знал загодя и наверняка, когда пожалуют гости, уж он бы смог обустроить все так, чтобы пришельцы с орбиты умылись кровушкой, наелись землицы и убрались ни с чем.

Правда, когда Ветеран произносил эти речи, он был порядком пьян. Не все приняли его слова всерьез, многие сочли за хмельное бахвальство.

Но Воевода, как ни странно, принял. И когда ему донесли о предсказании Осьмиглаза, немедля принес Ветерану богатые подарки.

Да не только принес, но еще упал Ветерану в ноги и посулил ту часть добычи, которую тот сам себе захочет. Воевода просил Ветерана оградить стадо от трапперских посягательств и отвадить лиходеев от пастбищ Красноселья навсегда.

Ветеран недолго думая согласился — все равно в июле охоты никакой. А делать-то что-то надо!

Василиса помнила, какими сумасшедшими были дни накануне прилета лиходеев.

На дубах строили гнезда на манер птичьих — чтобы мужики могли таиться там в засаде.

В камышах обустраивали неприметные шалаши для засадной ватаги. Да так обустраивали, серьезно, с фольгою внутри — чтобы обмануть хитрые приборы лиходеевых воздушных кораблей, которые умеют распознать человека по его теплу в траве и камышах.

По указанию Ветерана мужики даже убрали коряги, нанесенные весенним паводком, с осушной отмели близ пастбища — чтобы летающие машины лиходеев могли сесть там точно так же, как во время предшествующих трапперских грабежей.

Бабы тоже без дела не сидели.

Одни снаряжали дымовые шашки. Другие — мастерили зажигательные снаряды. А Василиса с подругами при помощи своей прялки наматывала на чопы паклю и веревки, чтобы летающим кораблям забить гузно.

А ведь на всю камарилью приходилось еще готовить завтраки, обеды и ужины! Вот Василиса и готовила — в этом деле она знала толк и любила его паки и паки.

И вот теперь, когда лиходеи были перебиты, по всем законам божеским и людским требовалось отблагодарить волхва Осьмиглаза за его зоркость и своевременное прорицание.

Было решено, что каждая семья Красноселья отошлет Волхву дары в соответствии со своими доходами и представлениями о ценности содеянного. Проще говоря, дарить решили по принципу «кто во что горазд».

Василисин отец пожаловал Волхву баклажку отменного гречишного меда и диковинное одеяло, что складывалось наподобие кокона у гусениц. Оно было таким теплым, что, как объяснил Ветеран, в нем можно было спать даже на снегу.

Василисе страсть как хотелось такое одеяло. Но, увы, одеял в летающем корабле на всех не хватило.

— Пи-ить… Воды… Пить, Наташенька… Дай… И шоколаду… Я белый люблю… — просил мужской голос. — Воды…

Голос доносился из кустов терна, что с двух сторон оторачивали тропу.

— Эй, кто там? — отважно спросила Василиса.

Она совсем не испугалась. Она вообще не была приучена бояться людей. Зверей — другое дело.

Однако ей не ответили. А голос продолжал увещевать какую-то загадочную «Наташеньку».

«Бредит», — догадалась Василиса. Ей неоднократно приходилось присматривать за болящими и она прекрасно знала, что такое горячка.

В два счета она обошла кусты и на крошечной полянке, поросшей мхом, обнаружила… немолодого, заросшего многодневной щетиной, тощего, как скелет, человека.

Одежда на найденыше была грязной, волосы спутаны, а рана — да-да, он был ранен в бедро, — казалось, набухла от спекшейся крови.

Комары и мухи на этой печальной картине тоже присутствовали. И не только присутствовали, но и сладко пировали, не встречая отпора.

Василиса присела рядом с мужчиной, разогнала насекомых и еще раз внимательно осмотрела несчастного.

Лицо незлое. Пожалуй, даже доброе. Но грешное. Лицо потерявшегося в жизни человека. Человека, от которого отвернулись его боги.

В правой руке человек-скелет из последних сил сжимал почти пустую флягу.

Василиса аккуратно вытащила флягу. Понюхала горлышко.

«Тьфу… Бражка! И до чего же смрадная!» — Василиса поморщилась и едва не чихнула.

— Пить… Пожалуйста… — просил мужчина, не открывая глаз.

Василиса шустро поставила заплечный ларь на землю и достала оттуда бутыль с колодезной водой.

Смочила растрескавшиеся губы несчастного. Затем капнула ему влагой на язык. И наконец, влила в рот водицы.

Стоило мужчине проглотить первые два глотка, как он очнулся. Тотчас отпрянул от Василисы, как от привидения. Закашлялся.

— Ты кто такая?.. — спросил мужчина надтреснутым голосом. — Смерть?.. Моя смерть?

— Я-то Василиса. А ты? — спросила Василиса, как вдруг ей в голову пришла страшная догадка. — Неужто один из лиходеев?

— Я пилот… Я управляю… флуггером… Дядя Толя меня зовут, — отвечал человек.

— Знаем мы ваши флуггеры! Налетаете, скот наш крадете — и к себе, на небо. Ворье! — с осуждением промолвила Василиса. — Сейчас сдам тебя нашим, деревенским, им и будешь рассказывать про свой флуггер!

Отважной девушке даже на ум не приходило, что этот раненый, горячечный мужчина может в ответ на ее угрозу попросту выхватить пистолет и в один момент оборвать ее жизнь. К счастью, дядя Толя не собирался этого делать — три дня в лесу его многому научили. В частности, пробудили зачатки религиозного чувства и совести.

— Постой, егоза! — взмолился он. — Не надо меня к деревенским… Они и так вдосталь людей положили… Теперь ни один траппер к вам до скончания века не сунется… А я старый больной человек… Пилот вдобавок… Пока эти гады баранов крали, я в кабине сидел… Я потому и уцелел, что к паскудствам этим не причастен. Просто дал деру… В последний момент.

— А раненый чего тогда?

— Так ваши подстрелили, когда бежал… Я, может, сейчас умру… И не придется меня никуда сдавать…

Василиса посмотрела на черные впадины его глазниц, на иссушенные жаждой губы и подумала: «И впрямь умереть может». Главное же, она нутром чувствовала: не заслуживает этот человек, чтобы ее братья его на рогатину подняли. А ведь эти так и сделают, тут никаких прорицаний Осьмиглаза не требуется.

— Дай еще водички, доченька… — попросил дядя Толя.

— Какая я тебе доченька? Внученька, может, еще, — проворчала Василиса. Бутылку с водой, однако же, дала. — Какой же вы жалкий, дяденька. И больной. Хуже пса шелудивого…

— Ну и образы у тебя, егоза, — хмыкнул дядя Толя и вновь присосался к бутылке. — Да что ж так сушит-то, итить его двести! — добавил он, не обращаясь уже ни к кому.

На обратном пути от Осьмиглаза Василиса вновь завернула на полянку к дяде Толе.

День уже клонился к вечеру. Покрывало мягкого мха прорезали длинные тени деревьев.

Как ни странно, дядя Толя оказался на месте.

Он уже не бредил, он спал, причем умиротворенно — с улыбкой неземного довольства на некрасивом, небритом лице.

— Вот, держите, я вам лекарство принесла. — Василиса растолкала спящего. — Волхв сказал, оно и покойника на ноги поднимет, — пояснила Василиса недоуменно вытаращившемуся дяде Толе.

— Волхв — это врач ваш, что ли?

— Почему врач? Он не врет! Всю правду говорит! Всегда! — твердо сказала Василиса.

Вначале дядя Толя хотел спорить. Но потом передумал, махнул рукой и принял лекарство. Тотчас же отпил из бутылки. Поморщился. Икнул.

— А что, вдруг и правда поможет — чем черт не шутит?

Василиса кивнула.

На самом деле, когда она брала у Волхва лекарство, в ее душе шла настоящая борьба.

Сказать ли Волхву для кого? Или не сказать? Или зачем говорить, если он, Волхв, ясновидящий, и все уже сам должен был понять? А если понял и не возражает, значит, вроде как одобряет. А если б не одобрял, то сказал бы: Василиска, не водись с этим поганым дядей Толей, пусть его зверье дикое зажрет!

Тем временем дядя Толя вылакал треть лечебной бутылки. И явно от нее повеселел.

— А знаешь что, егоза, — сказал он, — ты такая добрая девочка… То воды мне дала… Теперь микстуру эту… Хочу сделать тебе подарок.

С этими словами пилот «Кассиопеи» извлек из рюкзака с неприкосновенным запасом металлическую кружку с выпуклой, выполненной разноцветными эмалями, эмблемой.

Блестящая, гладкая эта эмблема так понравилась Василисе, что она минут пять ее разглядывала, глаз не могла отвести!

На эмблеме лев и орел держали в лапах круглую синюю штуковину, на которой горели золотые созвездия. Звери стояли на ленте, а к ленте была прикреплена еще одна сияющая штуковина, но теперь уже пурпурная, в которой было написано нерусскими буквами.

— Нравится кружечка? — с лукавым прищуром поинтересовался дядя Толя.

— Зело… — просияла Василиса.

— Это — тебе.

Василиса прижала кружку к груди. И хотя в доме Воеводы было полным-полно всякого добра, и в частности посуды, такой кружки со львом, орлом и синим звездным небом у них не было. Да и ни у кого в деревне не было.

Дядя Толя умиленно улыбнулся. «Всё же эти дикари ничего… такие… славные».

По иронии судьбы дядя Толя не знал, что кружка, которую он подарил пожалевшей его девушке, была и впрямь вещью ценной, коллекционной, а вовсе не ширпотребом, и что во всей Галактике таких предметов существовало ровно пятьдесят две штуки. Изготовлена она была из редчайшего сплава хризолина, серебра и бериллия. А на эмаль пошла жидкая бирюза с планеты Екатерина. Очень ценной была эта кружечка, сделанная концерном «Дитерхази и Родригес» в качестве подарка класса «премиум»!

Получив подарок, Василиса заторопилась уходить. Ей страсть как хотелось похвалиться драгоценностью перед задушевной подругой, Голубой.

— Кстати, — как бы между прочим ввернул дядя Толя, — если завтра принесешь мне чего пожевать, получишь еще кое-что.

— Кое-что?.. А что?

— Узнаешь завтра!

— Хм… — Василиса задумалась.

— А если еще и бражки принесешь, цены тебе, миленькая, не будет, — добавил дядя Толя.

Вообще-то он хотел подождать с бражкой до завтра — чтобы не слишком наглеть. Но не утерпел.