— Что-то важное нашли? — с насмешкой уточнил Ригли, заметив мою фигуру на подходе к ним с прокурором.

— Да, нашла, — ответила сухо. — Мейр прокурор, могу я где-то уединиться и проанализировать свою находку?

— И что там такое? Вам чулан сгодится или нужен целый полигон? — без тени насмешки уточнил Соул.

— Мне нужен стул, и чтобы никто не мешал и не отвлекал, — четко означила я необходимые мне границы. При этом выразительно посмотрела на Дитриха. В первую очередь мне не нужны были его насмешки и кривые взгляды.

— Миз, проводи девушку в дом! — тут же велел прокурор одному из оцепления. — И чтобы никто ей не мешал и не отвлекал. И вас, Ригли, это тоже касается.

Последняя фраза предназначалась моему начальнику, который вознамерился идти следом.

— Но вы же сам сказали, что я должен за ней приглядывать! — тут же возмутился он.

— Девочка с чтением бумажки и без вашей помощи, думаю, справиться!

Тогда он, сложив руки на груди, нарочито отвернулся в другую сторону, словно говор своим видом:

— Ну и пусть! Делайте, что хотите!

Комната была светлой, практически стерильной. В ней все просто дышало чистотой и порядком. Бедная мейра Парбург! Как она дальше будет без мужа? Затем я сама отогнала непрошенные мысли из головы. Нельзя сыщику жалеть пострадавших. Иначе никакой души и сердца не хватит. Эту простую истину нам все пять лет пытались втолковать преподаватели. И сегодня в первый раз я осознала это собственной кожей.

Около большого окна с легкими занавесями в цветочек, стоял длинный стол и стулья вокруг него.

— Похоже, гостиная! — решила я, устраиваясь на стуле. Достала объявление, разгладила его на столе и внимательно вгляделась в буквы.

Бумага была плотной, имела желтоватый оттенок. Я поднесла клочок к носу и понюхала. Писал явно мужчина. Записка пахла дорогим табаком. Я знала, что в полиции начинают курить даже женщины. Но вряд ли убийца полицейский. Поэтому женщин исключаем сразу.

Затем достала блокнот и записала в нем под цифрой один:

1) Убийца — мужчина.

Теперь предстояло проанализировать почерк писавшего. Он, скорее всего, пытался изменить написание букв, чтобы его банально не вычислили. Но у людей всегда были такие крохотные приметы, которые никто и никогда не менял. Но они-то и выдавали их с головой.

И так, что мы имеем?

Во-первых, очень необычные заглавные буквы. Казалось, что автор вырисовывал каждую отдельно, пытался ее разукрасить всевозможными завитушками и черточками.

Это говорило о том, что тот, кто писал, чрезмерно самолюбив. Он считает свою персону венцом творения. Жаль, что не составляют в полиции или прокуратуре списки вот таких вот «венцов». Это бы сильно упростило поиски.

Во-вторых, буквы были достаточно округлыми. Это, в принципе, ни о чем не говорило. Я сама тоже имела круглый почерк. Однако в преступных наклонностях замечена не была.

Но помимо круглых букв, человек, писавший это послание снабжал буквы резкими штрихами. Словно пытался предыдущей буквой зачеркнуть последующую. С таким мне даже встречаться не приходилось ни разу. Одно могу сказать, что это точно не нормально. Человек скорее всего имеет некие агрессивные наклонности.

И в-третьих, он писал, словно не замечая клеточки. Все строки прыгали в конце к верху. Говорят, что если наблюдается такое явление на нелинованной бумаге, то человек переоценивает себя. А если он не видит строк на линованной? Тогда его самооценка точно завышена чрезмерно. Он явно неадекватно относится к собственной персоне.

И тогда я решила попробовать считать его портрет. Преподаватели утверждали, что со временем я смогу в полной мере освоить эту сложную науку. А пока у меня получалось через раз. Однако о моем провале же никто не узнает, если ничего не получится? А вот если я не попробую, то точно пожалею.

Я пододвинула записку к краю стола. Положила на нее обе руки, прикрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Перове время ничего не происходило. Но я упорно не открывала глаза, не желая поверить в свой провал.

И вдруг секунд через пять или десять четко увидела глаза. Они ожидаемо принадлежали мужчине, с тяжелыми веками и выгоревшими ресницами. Больше всего меня поразил их лихорадочный блеск. Записка точно была написана в состоянии сильного аффекта. За фингал под глазом в такое состояние обычно не впадают. Остальное лицо магия мне не показала. Что ж, имеем, что имеем. С этим результатом я вернулась к мужчинам.

Как пояснили охранники, они сидели где-то внутри и ожидали приезда мейры Парбург. Ей уже по магпочте сообщили о произошедшем. Но одно дело читать записку, и совсем другое рассказывать о происшествии вживую.

— И что нам расскажет прекрасная мейра? — ехидно встретил меня Дитрих, одиноко стоящий у окна кабинета в доме прокурора. Он старался выглядеть спокойным. Но по подергиванию уголка рта я определила, что нервы начальника на пределе. Обычно такую печальную миссию доверяли кому-то и секретариата. Только не часто стреляли прокуроров. И объяснятся предстояло начальству. Это он решил успокоиться, доведя меня до белого каления?

— Сначала вы ответьте мне, мейр Ригли, за что вы вообще так не любите женщин? Что мы вам такого плохого сделали? — я вопросительно подняла брови, гладя на него с легкой улыбкой.

— Не слишком ли вы жадны, объединяя целую половину человечества с собственной персоной? — он с усмешкой развел руки в стороны, как бы описывая мое самомнение.

— Прежде чем тренировать свое остроумие на девушке, ты хотя б поинтересовался, что она там интересного разглядела? — королевский прокурор вошел в кабинет и вопросительно посмотрел на Дитриха.

— Нет, я хотел вас дождаться! — нахмурился он.

— Хорошо, — непонятно чему кивнул Соул. — Мари, расскажите. Мы ждем.

Я начала с того, что мне показалось подозрительным содержание записки. Потом я поведала об особенностях почерка писавшего. И закончила черными глазами.

— Хм, любопытно! — скривил в полуулыбке губы прокурор. А Ригли с некоторым интересом посмотрел на меня. Даже без ехидства. Неужели заслужила? — Жаль, в поисках это вряд ли поможет. Однако может оказаться вещественной уликой для доказательства вины, когда мы найдем преступника. Позвольте записку. Я прикажу подшить ее в дело.

— Что делаем дальше? — уточнил мой начальник.

— Через пять минут прибудет вдова. Идем ее встречать. А потом станем отрабатывать все связи погибшего. К сожалению, даже для прокуроров не изобрели чего-то особенного. Следствие ведем согласно протокола, — отдал распоряжение мейр Соул.

И тут раздались торопливые шаги и в комнату вбежала женщина, по щекам которой струились слезы.

— Кальм, скажите, что это все неправда! Молю вас! Это же розыгрыш, да? — женщина с мольбой в глазах посмотрела на прокурора.

— Марселина, крепитесь. Увы. Мы помочь уже ничем не можем! — после его слов она заревела навзрыд.

Ригли поморщился, но промолчал. А прокурор приобнял женщину и стал поглаживать по спине, успокаивая:

— Тише, Марси, тише. Мы вас не оставим!

Наконец поток слез прекратился. Женщина присела в кресло. Дитрих тут же поднес ей стакан воды. Она залпом осушила его и с тоской в голосе произнесла:

— Я готова. Спрашивайте, мейры, все, что посчитаете нужным.

— Мари, вы владеете стенографией? — негромко уточнил Дитрих. Я кивнула. Этому нас тоже учили в академии. — Тогда ведите протокол.

С этими совами он дал мне перо и лист бумаги. Но затем не преминул ехидно добавить шепотом:

— Хоть в чем-то от вас польза.

Я сделал вид, что не расслышала и приготовилась записывать.

— Марселина, давайте для начала вы расскажете все, что посчитаете нужным. А затем мы уже будем задавать вопросы? — предложил мейр Соул.

— Понимаете, у моего мужа практически не было врагов! — с этого неожиданного заявления начала женщина свой рассказ. — Да, он был кристально честным и справедливым человеком, не брал взяток и не поддавался на подкупы. Но каждому, кого он арестовывал, всегда доступно объяснял, в чем их обвиняют и в чем они преступили черту. И они не держали на него зла, понимая, что виноваты сами.

Артефакт мне в глаз, счастливая женщина! Она жила в каком-то фантастическом мире, где добро всегда побеждает зло! Правда, конец получился какой-то уж не радостный.

— Вы предполагаете, что убийство не связано с его профессиональной деятельностью? — уточнил Ригли.

— Я не могу этого утверждать, — она скомкала платок, который держала в руках. — Но мне кажется, что нет. Я вообще не понимаю, кому он мешал жить?

— А о чем он делился с вами перед тем, как вы уехали? Он же рассказывал о своих делах? — утонил прокурор.

— Да, — вздохнула женщина. — Он сильно ругался, что из Карпейского изолятора сбежали трое преступников. Но больше ничего рассказать не успел.

— А ездил ли он куда-нибудь в последнее время, где до этого не был?

— Мы ездили к его племяннику на свадьбу. Но на свадьбе все было хорошо! — больше она не выдержала и снова зарыдала.

— Марселина, спасибо и на этом! — прокурор похлопал ее по плечу. — Тебе, наверное, нужно готовиться к этому печальному мероприятию?