Возвращаясь на ферму, мы не разговаривали. Наша дипломатическая миссия еще не была закончена, но я лично уже потерпела полное поражение. Я напала на друга семьи, получила дозу гипнотического порошка, чуть не сошла с ума от ярости — и все это за одну ночь.
Не приходилось удивляться тому, что я чувствовала себя полностью изможденной.
Мы отсутствовали едва ли с полчаса, но для меня как будто прошло много дней. Братья Логана, уже полностью одетые, сидели мрачным полукругом в гостиной возле упакованного в фольгу пакета. Соланж хмурилась, глядя на него, и постукивала по коленям кончиками пальцев. Люси спала на софе, положив голову на колени Николаса. Он укрыл ее пушистым пледом. Она выглядела крошечной и беззащитной в этой комнате, полной хищников, которые поневоле испытывали соблазн, слыша биение ее сердца. Но Люси дремала, полностью доверяя им.
— Поймали кого-нибудь? — проворчал Куинн.
— Да, выследили одного благодаря Изабо, — устало ответил Логан, падая в кресло.
— И?..
— Разузнали кое-что, но мы и прежде обо всем этом догадывались. Есть предатели, готовится внезапное нападение.
— Поверить не могу, что эти ублюдки пробрались сквозь нашу защиту, — продолжал кипятиться Куинн. Он вскочил и принялся метаться по гостиной.
Его возбуждение подействовало на Люси. Она открыла глаза, неуверенно моргнула, посмотрела на Куинна, потом на Логана и меня.
— Вернулись… — Люси зевнула и глянула на Соланж. — Да, нелегкий денек. Как бы у тебя мигрень не началась.
Соланж с видимым усилием отвела взгляд от Люси, повернулась ко мне и спросила:
— Не опасно открыть это? Я хочу сказать, Бруно просканировал пакет и вообще основательно проверил его. Мы знаем, что бомбы или сибирской язвы там нет, и все же?
— Я всегда предпочитаю знать, с чем именно имею дело, — ответила я.
Логан застонал и осведомился:
— Значит, ты предпочла бы вскрыть бомбу, даже если бы она тикала специально для тебя?
Я не слишком поняла, что он имел в виду. Я еще только привыкала к современному жаргону и вообще английскому языку, но Соланж энергично кивнула.
— Точно, — заявила она. — Эти уроды хотят, чтобы я тут изображала Белоснежку, распевающую песенки в своем маленьком домике, а они в это время делали бы свое грязное дело.
— Белоснежка и семь Батхедов, — Люси фыркнула. — Не хочешь продать идею диснеевской студии?
— Эй, я не поющий гном! — Николас ткнул ее в бок.
— Нет, ты Батхед. Неужели не расслышал? — Она усмехнулась и быстро поцеловала его.
— Я открываю, — внезапно заявила Соланж, хватая пакет.
Все ее братья заговорили разом, на все лады озвучивая две основные мысли: «Не трогай» и «Дай лучше мне». Но Соланж не обратила на них внимания и разорвала блестящую фольгу. Коробка под ней была из простого белого картона, вроде тех, в которые упаковывают пирожные. Соланж закусила губу и на мгновение замерла. Николас потянулся к коробке, чтобы отобрать ее у сестры, но та оттолкнула его руку, даже не взглянув на брата. Соланж подняла крышку коробки и слегка отклонилась назад, словно ожидала, что изнутри что-то выскочит, будто из шкатулки с сюрпризом. Ее братья, наоборот, придвинулись к коробке. Все они затихли так, как умеют только вампиры, готовые к нападению, ко всему, не считая того, что на деле оказалось в коробке.
— Ребята, вы меня пугаете. — Люси передернула плечами. — Может, хватит?
— Так это все? — произнесла Соланж, разрушив живую картину.
В коробке лежала квадратная подушечка из красного бархата, а на ней — нечто крошечное, обмотанное красной нитью, сильно пахнущее розовой водой и корицей. У меня засвербело в носу.
— Что это такое? — спросила Соланж.
Я отлично знала ответ.
— Изабо? — Логан повернулся и посмотрел на меня.
Я не понимала, почему он вдруг стал так тонко улавливать мои настроения, и ровным тоном пояснила:
— Это любовные чары.
— Что?! — Соланж отпрянула от коробки. — О!.. Черт побери. Такие штуки и вправду действуют?
— Иногда.
— Ты серьезно? — Глаза Соланж расширились, она встала и отошла от коробки подальше. — Почему бы ему просто не отстать от меня? Я думала, все это кончится после моего дня рождения.
— Он не остановится никогда, — сказала я.
Будучи Гончей, я знала Монмартра и его воинство лучше, чем кто-либо другой.
— Леандр обладает терпением змеи. Именно оно делает его таким опасным. Это страшнее, чем жестокость, сила или эгоизм.
— Он вообще поймет когда-нибудь, что я не хочу быть королевой и, черт бы его побрал, не желаю выходить за него замуж?
— Нет, — искренне ответила я. — Не поймет, пока ты не объяснишь ему все, проткнув колом его сердце.
Соланж прижалась спиной к дальней стене гостиной. Еще чуть-чуть — и она вывалилась бы через окно в сад.
— Ух!.. Мне это кажется или действительно почему-то стало смешно?
— Возможно и такое — Я встала и принюхалась к свертку. — Это очень сильная штука. Тут два яблочных семечка, обмотанные красной нитью, и прядь твоих волос. Должно быть, он раздобыл их в ту ночь, когда мы остановили его там, в пещерах. В подушечку зашито сердце колибри.
— Что нам делать? — Глаза у Соланж стали такими же, как у дикой лошади.
— Только без паники, — уверенно произнесла Люси. — Тебе не в первый раз управляться с гадкими поклонниками.
— Люси, но у меня сейчас нет к нему ненависти! Такой, какая должна была бы быть.
— Зато я ненавижу его вполне достаточно, за нас двоих сразу. Этого хватит на то время, пока мы разберемся с этой дрянью, — мрачно сообщила Люси.
— Да сожжем это — и все! — воскликнул Куинн, схватил коробку и швырнул ее в тлеющий камин.
— Нет! — вскрикнула я, бросаясь вперед.
Чары были пришпилены к подушечке, в которой скрывалось сердце колибри, и я перехватила ее в воздухе. Пустая коробка упала на угли и почти мгновенно вспыхнула. Комната осветилась. Все уставились на меня.
— Огонь только сделает чары сильнее, — пояснила я. — Он означает страсть.
— Как насчет воды? — спросила Люси. — Моя мама всегда топит всякую дрянь, чтобы то ли очистить ее, то ли что-то прояснить. Еще она произносит разные мантры в лесу, голышом.
Логан склонил голову набок, явно представив себе интересную картинку.
Я не обратила на него внимания, лишь порадовалась тому, что вампиры не так-то легко краснеют, и сказала как можно спокойнее:
— Нет, вода тоже не годится. Она как раз даст пищу тому чувству, на которое нацелены чары, то есть любви.
Соланж нервно сглотнула.
— Мы вообще способны предпринять хоть что-то как можно скорее, а?
— Мне нужна соль, — сказала я. — Две сумки-холодильника, лед и белые нитки.
Логан мгновенно исчез и буквально через несколько секунд вернулся со всем, что я перечислила.
— Ты уверена, что действительно знаешь, что нужно делать? — с сомнением в голосе спросил Коннор. — Может, нам лучше расспросить кого-то, поискать объяснений? Я могу заглянуть в Интернет.
— Я знаю, что нужно делать. Я вообще-то помощница шаманки куан мамау.
— Я думал, ваше главное занятие — давать под зад воинству Монмартра.
— Это тоже. — Я чуть заметно улыбнулась. — Но мы владеем магией, имеем генетические и прочие отклонения. — Я насыпала соли в обе сумки-холодильники. — Наверное, вы уже это заметили?
— Ну… наверное.
Я сочувствовала им. Ведь у них было так много знаний и совсем мало интуиции. Магда постоянно повторяла мне, что в этом веке не слишком полагаются на магию и молитву. Мне казалось пустой тратой времени надеяться на разную технику. Любой, кто хоть раз видел, как Кала творит свою магию, никогда больше не подумал бы иначе. Конечно, мой опыт и сравнивать не приходилось с ее, но я все же знала, что смогу справиться с чарами, даже если они куплены Монмартром. Он, конечно же, заплатил за них какой-то ведьме, потому что никто больше не сумел бы вот так переплести нить и яблочные семечки.
— Что теперь? — спросил Логан.
Прядь волос Соланж была длинной, тщательно переплетенной с красной нитью. Я распутывала ее очень осторожно, мягко, терпеливо.
Куинн, нахмурившись, подошел и встал позади меня. Логан подтолкнул его и заставил немного отойти.
Я наконец-то высвободила волосы, положила их между двумя кубиками льда и обмотала белой нитью.
— Это тебя защитит, — пробормотала я, обращаясь к Соланж, но сосредоточившись на запахе магии, как меня учили.
Я представила, что эта нить непробиваема, как надежный щит, сильна и остра, так меч, безжалостна, как морозы в середине зимы.
— Белый цвет символизирует защиту и очищение.
— Хорошо, — кивнула Соланж. — Используй всю катушку, ладно?
— И поспеши, — ворчливо произнес Куинн.
Я опустила кубики льда в сумку, плотно закрыла ее и мысленно запечатала. Яблочные семечки, распутанную красную нить и сердце колибри я опустила в соль во второй сумке, а сверху засыпала все это льдом.
Эту сумку я тоже плотно закрыла, запечатала и сказала:
— Все это нужно заморозить.
Сразу несколько рук протянулись ко мне. Соланж оказалась быстрее всех, хотя побледнела и крепко сжала губы.
— Я сама это сделаю, — произнесла она решительным тоном, отрезая возможные возражения.
Соланж вышла из гостиной. Мы слышали, как она что-то пробормотала, а потом хлопнула дверца холодильника. Очень громко.
— Через три дня все это нужно положить в банку с солью и кислым вином и закопать на перекрестке, — сказала я, когда Соланж вернулась. — Нельзя, чтобы кто-то видел тебя при этом.
— Можно на это плюнуть?
— Безусловно.
— Спасибо, Изабо. Ты уже во второй раз встаешь между мной и этим ослиным задом.
— De rien [Всегда пожалуйста (фр.).], — ответила я и зевнула.
Мы все так сосредоточились на чарах, что и не заметили, как рассвело. Я невероятно устала еще до того, как занялась чарами, а теперь просто едва держалась на ногах, хотя и радовалась тому, что смогла вроде бы искупить ошибку, совершенную в лесу.
Все остальные чувствовали себя не лучше. Они ведь были слишком молоды, чтобы бороться со сном, нападавшим на них вместе с восходом солнца. Я ощущала себя бессильной, как будто наполнилась водой, и просто упала на ковер. Шарлеман тут же улегся рядом, чтобы охранять мой сон. Я успела увидеть, как Логан тоже зевнул и растянулся на ковре неподалеку от меня. Николас рухнул на кушетку, Коннор неловко пристроился в ближайшем кресле. Только Маркус умудрился подняться наверх, но я не знала, добрался ли он до своей спальни.
Я соображала достаточно долго для того, чтобы услышать, как Люси бормочет:
— Ох уж эти вампиры! Не жизнь, а сплошное развлечение.
ГЛАВА 8
Нe знаю, бывают ли кошмары у других вампиров, но на меня они всегда наваливались в смутный момент между глубоким сном и внезапным пробуждением.
Каждый раз мне снилось одно и то же.
Прошла уже целая неделя с тех пор, как я видела это в последний раз, — самый длинный перерыв из всех случавшихся. Я никогда и никому об этом не рассказывала, хотя была абсолютно уверена в том, что Кала обо всем догадывается. Однажды она застала меня в момент пробуждения, с расширенными глазами, с влажной кожей. Собаки облизывали мое лицо, пытаясь заставить пошевелиться. На этот раз кошмар был таким сильным, что вырвал меня из сна еще до наступления сумерек.
Я не помнила то время, которое провела под землей, но сон всегда был одинаковым. Я находилась в белом гробу, обитом изъеденным насекомыми, жутко испачканным атласом. Грязь просачивалась сквозь щели между досками, корни свисали вокруг меня, как бесцветные волосы. На мне было то самое платье, которое я надевала на рождественский бал в доме моего дяди, но без шейного платка, изготовленного из лоскутка маминого платья. Это расстраивало меня так же сильно, как и то, что я оказалась похороненной заживо. Этот кусочек ткани с геральдическими лилиями я носила с собой постоянно, даже в переулках Парижа.
Я царапала доски гроба и колотила в них ногами, пока пятки не покрылись синяками, но не могла выбраться. Я даже не знала, лежу на каком-нибудь лондонском кладбище или во Франции. Я ощущала только запахи сырой земли и дождя, тьма, окружавшая меня, была не такой плотной, как ей следовало. Конечно, я не могла отчетливо видеть все вокруг себя, но различала странные корни, бледные тяжи пастернака и суетящихся голубоватых жуков.
Я кричала, пока не ощутила кровь в горле, но меня так никто и не услышал.
Я ни разу не ощутила голода, однако жажда доводила меня до безумия. Она царапала и жгла, как огненный отчаявшийся зверь, терзала горло, опаляла пищевод. Вены в моих руках как будто ссыхались. Я находилась по ту сторону слабости, жизни и смерти. В моменты прояснения ума я чувствовала рану на шее, нанесенную острыми зубами, ощущала губы, высасывавшие кровь, и вскоре стала такой же бессильной, как старая тряпичная кукла. Потом легкий вкус крови коснулся моих губ, и я подавилась, то есть сделала бы это, если бы у меня были силы. Вкус у нее был как у вина, принесенного мне Грейхейвном.
Грейхейвн!
Он позволил им похоронить меня, хотя и знал, что я получила достаточно его крови, чтобы заразиться и не умереть нормальной человеческой смертью.
Грейхейвн.
У меня не было сил для того, чтобы выбраться из-под земли или хотя бы осознать, что следует делать. Для всех вокруг все это выглядело как некий ужасный несчастный случай вроде тех, что происходят в готических романах. Мне в рот набилась земля, на запястьях, как браслеты, повисли черви, в волосах скопились муравьи…
Грейхейвн.
И собаки — воющие, принюхивающиеся, роющие землю когтями…
На этом месте я всегда просыпалась.
Собаки оказались вполне реальными. Именно они нашли меня и вытащили наружу еще до того, как Кала убедилась в том, что отыскала нужную могилу на Хайгетском кладбище.
Первая моя мысль тогда была о Грейхейвне. Она же сразу влезала мне в голову, когда я приходила в себя после ночных кошмаров.
Нос Шарлемана отодвинулся от моего лица, когда я перестала всхлипывать. Я ненавидела этот звук за то, что он всегда подкрадывался ко мне в тот момент, когда я не в состоянии была его остановить.
Я лежала в кровати. Должно быть, кто-то перенес всех нас из гостиной. Деревянные ставни плотно закрывали окна. Я вывалилась из постели, подобралась к холодильнику и рывком открыла его. Свет ударил меня по глазам, и я не глядя схватила стеклянную бутылку, наполненную кровью. Жажда по вечерам мучила меня сильнее обычного, была такой острой, что мне пришлось научить Шарлемана защищаться от меня, если я произнесу определенное слово. В первые ночи нам, вампирам, не так-то легко справиться с голодом. Он и теперь заставил меня глотать кровь так же жадно, как в детстве я ела пирожные, зато мне не пришлось тревожиться за безопасность Шарлемана. Видимо, именно по этой причине хозяева переселили Люси в гостевую комнату с двойным запором изнутри и кнопкой тревоги, которая могла вызвать Бруно, начальника отряда охраны Дрейков. Девчонка постоянно ворчала из-за этого. Но недавно обращенные вампиры не слишком хорошо владеют собой сразу после пробуждения.
Я выпила столько крови, что она забулькала у меня в животе, надела кожаную тунику и покинула относительную безопасность спальни. Соланж и ее братья должны были отдыхать еще около часа, так что я спустилась вниз, чтобы выпустить Шарлемана на прогулку и проверить, как обстоят дела у щенка.
— Изабо!
Я подскочила, услышав незнакомый голос. У окна библиотеки, выходившего в сад, стояла какая-то женщина. Я видела только ее силуэт. В комнату падал розовый солнечный свет. Я совсем забыла, что стекла в этом доме обработаны особым образом. Деревянные ставни в спальнях вампиров должны были лишь усиливать безопасность и успокаивать тревожащихся гостей. Но я не слишком доверяла стеклу и кружевным занавескам.
Женщина повернулась. Ее лицо скрывала черная вуаль, прикрепленная к бархатной шляпке. Незнакомка была одета в старомодное платье с корсетом. Кружевные перчатки без пальцев.
— Вы Гиацинт Дрейк? — спросила я, и вежливость заставила меня замереть на месте.
Я слышала, как Куинн и Коннор говорили о ней. Она была их тетей и пострадала от охотников «Гелиос-Ра». Они использовали святую воду, заряженную ультрафиолетовым излучением, которая сожгла лицо Гиацинт. Женщина до сих пор не исцелилось, и никто не мог с уверенностью сказать, случится ли это вообще. Конечно, шрамы у вампиров — редкость, но иногда они все-таки появляются. Мои собственные обнаженные руки служили этому доказательством.
— Да, я Гиацинт.
Она бросила быстрый взгляд на мои шрамы, потом снова отвернулась к окну. Только теперь я поняла, что Гиацинт наблюдает за Люси, бегавшей по саду с щенком, заливавшимся истерически-восторженным лаем. Смех Люси был почти таким же громким. Шарлеман выразительно прижался носом к стеклянной двери, потом горестно глянул на меня.
— Иди уже, — пробормотала я, давая ему возможность присоединиться к веселью.
Щенок от восторга перевернулся через голову. Люси расхохоталась еще громче.
— Шрамы тебя не беспокоят, — сказала Гиацинт.
Это было не вопросом, а утверждением.
— Практически нет, — пожала я плечами. Полумесяцы и рваные круги, оставленные острыми зубами, поблекли и теперь слегка светились, как перламутр. — Я ношу их с гордостью. — Я дотронулась до следов укуса на своем горле. — А вот эти я бы выжгла, если бы могла.
Но поскольку выжигание тут помочь никак не могло, Кала украсила эту сторону моего горла татуировкой, изображавшей геральдические лилии.
— Но я так долго была прекрасной, — пробормотала Гиацинт.
— Так вы и сейчас прекрасны, — брякнула я.
— Ты меня не жалеешь, Изабо, — сказала она, и я расслышала в ее тоне легкую усмешку. — Это мне кажется весьма освежающим.
— В моем народе красоту измеряют тем, как тихо ты умеешь выслеживать кого-либо, насколько хорошо обучаешь собак и быстро ли бегаешь, — пояснила я. — Мы проходим испытания, чтобы показать свои достоинства. Они не имеют никакого отношения к цвету волос или форме носа.
— Тогда, может быть, мне следует просто сбежать отсюда и жить в пещерах. — Тон Гиацинт изменился, иронию сменило огорчение. — Но я так ноблю все эти удобства!
Люси во дворе тяжело дышала, вытирая с лица пот. Собаки носились вокруг нее, как фигуры, укрепленные на карусели. Когда девушка направилась к дому, Гиацинт сразу отошла от окна.
— Было приятно с тобой познакомиться, — сказала она мне, прежде чем исчезнуть в глубине дома.
— Изабо, ты уже встала?! — удивленно воскликнула Люси.
Дверь в сад захлопнулась за ее спиной. Люси принесла с собой запахи летнего дождя, листьев и юной крови, пульсировавшей под ее кожей. Я стиснула зубы.
— Но еще ведь даже не совсем стемнело, — без всякой необходимости напомнила Люси, у ног которой толкались собаки.
— Иногда я встаю рано, — ответила я, хотя вовсе не собиралась делиться с ней своей слабостью и рассказывать об ужасе и кошмарах.
Как и Гиацинт, я не выносила жалости.
Шарлеман внезапно остановил меня, поскольку услышал, как открылась и тут же захлопнулась входная дверь.
Я напряглась, а Люси чуть отшатнулась и вскрикнула:
— Ой! Ты и вправду можешь напугать, когда у тебя вот такое лицо!
— Встань позади меня.
— Но другие собаки не лаяли, — негромко произнесла она. — Не думаю, что есть причины для беспокойства.
