Первый, с гладко бритым округлым лицом и мягким подбородком, возможно, землянин, спешит примирить нас:

— Не будем заострять тему, господа! Честное слово, воолос стынет! — он белозубо улыбается и подмигивает моему мальчику.

Постояльцам летающего отеля есть о чем поговорить, кроме заурядного случая с пропавшей белошвейкой.

Парень, ты отправился в небытие, чтобы спасти «рядовую», по словам этих господ, работницу. Ты совершил большую глупость. Рыцарский порыв не обернется ни славой, ни почестями — как говорят здесь, «скроет трава до полуночи».

А эриданец хорошо встряхнул меня — сон как рукой сняло!

Эридан не дал звездному флоту ни одной белошвейки. Девушек по-прежнему вербуют на Земле из системы Солнца. Иногда их находят на Глизе и редко, очень редко — в секторах Фомальгаута и Кеплера.

Одна польза от этого разговора: фиал еще не поборол меня, а ребенок уже засыпает, устроившись в шезлонге в обнимку с длиннорылой мохнатой зверюшкой местного изготовления. И мне остается лишь затянуть ложе прозрачным колпаком, чтобы утренняя свежесть не нарушила сон мальчика.

* * *

Девушка хохотнула в ответ на шутку, ни на секунду не прерывая свое занятие: голова вполоборота, взгляд прямо и чуть вниз. Он видел ее плечи. Ниже, там, куда направлен был взгляд белошвейки, — сплошное мельтешение искр, как всегда. В челноках белль камеры установлены так, чтобы никто не мог видеть их работу.

Она резко, на полутоне оборвала смех.

Взмах обеими руками, кисти выразительные, говорящие — как у дирижера оркестра, и тень, изменившая лицо…

Теперь он понимает, что за тень. Это было прикосновение ужаса, не успевшего даже отпечататься на ее лице.

Первая мастерица канула в никуда, когда белошвейки наряжали караван на Фомальгаут. Тимох видел ее на экране, успел даже перекинуться парой шуток. Чудесная девушка с роскошной грудью, с кожей невероятного, почти мистического, бело-розового цвета, какая бывает только у потомков сорока поколений белой расы Земли. Милашка, стремительная в движениях и на язык такая же скорая.

Не было никаких побочных эффектов, ни звука, ни сполохов — ничего, что могло сопроводить катастрофу;

все произошло просто и буднично — словно между патрульным кораблем и челноком белошвейки резко прервалась связь.

Тимох отшатнулся от монитора, осознав, что стал свидетелем гибели белошвейки. И, возможно, виновником гибели — ведь он заигрывал, когда девушка совершила роковую ошибку.

Тимох почувствовал холод у основания волос. Теперь ему предстояло жить с памятью о чужих последних мгновениях.

Волна горечи собралась комом в солнечном сплетении. Бездна, жалко глазастую!

А еще эта нить тахионов — она тянулась за пропавшей девушкой, и это значит, белошвейки чувствовали подругу и нервничали. Если они сработают наряд с изъянами, корабли рискуют выпасть вовне. Им придется начинать все заново, но во вселенной не существует и двух точек с абсолютно одинаковыми характеристиками, и потому повторить наряд невозможно. А безупречная чуйка — только у первой мастерицы.

В глубине экрана кубо-кубо четко виднелась нить между флотилией и кораблем белошвейки. Первая сделала почти невозможное — она умудрилась оставить след своего челнока, и она будет ждать помощи. Ждать… Если на изнанке вселенной вообще возможно ждать, если там существует такое понятие, как время…

«„Дорогу не выбирают“. Не согласен? Почему тогда чувствуешь, как она тебя зовет — дорога? Не сошел же ты с ума, капитан патрульной службы? Верный „Певень“, быстроходный и маневренный, обжитый за шесть лет службы, будет потерян для флота, из зоны эпсилон еще никто не возвращался. Не будет почетного караула у конвертера, не будет белых перчаток на руках ребят твоего взвода. Не будет черных цветков в петлицах. И урны не будет. Да что говорить, даже строки в служебном некрологе — ее тоже не будет… Офицера, рванувшего спасать девушку, подведут под дюжину статей, разжалуют и предадут забвению».

Мог бы и не суетиться, утрясая юридические формальности: какой спрос с самоубийцы? Но кровь прабабушки эриданки — сильно разбавленная иланской, но все же, — заставила привести в порядок дела перед последним вылетом.

Семейный юрист неожиданно отказался переправить родственникам его документы. Ответил, отсекая возражения: «Вы сделаете все сами, когда вернетесь из эпсилон. А я пока спрячу их под кодами».

Оказывается, как просто — подарить человеку надежду на возвращение!

Тимох, расчувствовавшись, решил повидаться еще и с Петре Браге: старик сорок лет служил вместе с его отцом. Но больше грела мысль, что полковник способен дать дельный совет, не ударяясь в эмоции. Браге — один из немногих старых пилотов, кто не примкнул к движению «Сила» и, значит, лоялен к белошвейкам.

Для разговора Тимох оплатил закрытый канал связи, и канал открыли быстро, минуты через три. Тимоху повезло. И вот на его приветствие отозвался полковник в отставке, словоохотливый и, несмотря на возраст, энергичный, с огоньком в глазах:

— Многих солнц, Тимох, мой мальчик, подскажи, что в твоем имени дальше, чтоб как по протоколу, — сочным баритоном произнес старый Петре. — Надо чаще встречаться: за пять лет, как я пустил корни на твоем Семилунном, редко выпадает случай проговаривать здешние пышные имена от начала и до конца.

Тимох кивнул:

— Тимох Рей Гвен Тимофей Ило Семилунен, — отчеканил пилот. — Тимох, сын Рея, Гвен, сын Тимофея — у меня музыка, а не имя!

Полковник Петре Браге хмыкнул:

— Действительно, ловко! Занятно, как зазвучат иланские имена, когда у вас у всех наберется семь поколений предков. Вы же закрепили в законодательстве право каждого иланца носить семь имен по мужской линии, так? Седьмого колена на Ило в твоем роду еще нет, но будет — дело молодое…

Белоснежные усы старика мгновенно поникли, как только он услышал, о чем Тимох толкует.

— Помнится, твоя дипломная работа касалась парадокса эпсилон, этого бельма в глазу астрофизики, этого пыльного кармана вселенной. Я прав? Надеюсь, у тебя любопытство теоретика? Парень, ты не собираешься стартовать в эпс?

Тимох сдержался, чтобы не кивнуть — это было бы ложью, а перед прыжком в никуда не лгут. Он, сидя перед кубо-кубо, машинально отметил, что левый нижний угол экрана пульсирует слабым свечением: белошвейки не завершили наряд и энергия искривленных гравитационных полей перераспределялась, неконтролируемо «вытекая» в космос. Новой первой мастерице придется создавать иную торсионную схему; вряд ли незаконченный наряд удержит импульс, способный перебросить корабли на расстояние двухсот световых лет…

— О седьмом колене я, кажись, вспомнил преждевременно, — буркнул полковник, помрачнев. — Из эпсилон никто не возвращался. Никто. Парень, ты еще и наследника-то не оставил. Дай подумать. Нить к пропавшей белошвейке сохранилась?

Тимох подтвердил.

Старик молчал; пристально уставился на патрульного, закусив верхнюю губу.

Потом спохватился:

— Эх, я упустил, что ты оплачиваешь ради меня этот дорогущий тариф, который мог бы с большей пользой потратить, секретничая с девушками… Мы не знаем, что такое темная область эпсилон и почему в ней исчезает лучшая мастерица. Но это еще можно оправдать. Когда-нибудь мы все поймем. А вот то, что мы не знаем и знать не желаем, кто такие белошвейки, — вот что непростительно! Не в этом ли причина неудач? …Ты все решил? Да, вижу, тебя не остановить… Разве что выдать твои планы инспекторам безопасности. Не напрягайся, парень! Мы с твоим отцом служили вместе, я не пойду против совести и против воли сына моего лучшего друга. Но прими совет: поспешай, не торопясь. Я свяжусь кое с кем на «Галере», центральной базе белошвеек, там тебя будут ждать. Примут и покажут все, что захочешь увидеть. Дальше — видно будет. Выполни мою просьбу, Тимох, побывай у Ксантиппы перед тем, как бликануть в эпсилон. Кса контролирует контакты белль с остальными гражданами Звездного Содружества.

Тимох подумал: «Ксантиппа? Сколько лет старушенции? Архаичные имена были модны век назад — Ксантиппа, Эрато, Мельпомена, Урания… Девчонки, названные в угоду моде, давно успели вырасти, состариться и умереть. Прабабушка, например. Ее звали Талия. Впрочем, если Ксантиппа — из белошвеек, то все может быть. Ничего невозможно знать наверняка, когда речь идет о белошвейках».

Старый полковник продолжал:

— А ведь я однажды заглянул в глаза белль… Не веришь?

— Да меня распирает от любопытства, полковник Петре! Говорят, что лучше не заглядывать им в глаза.

— То-то же! История простая, но, знаешь, из тех, которые меняют тебя изнутри. Нет, дружок, я не летел спасать белошвейку. Я был всего лишь курсант академии, без корабля, без офицерского хлыста. В те времена я боготворил нашего генерала: верный, скажу тебе, служака, надежный мужик. На его попечении в то время находились три эфеба, значит, генералу было за пятьдесят. Первого эфеба разрешают ближе к тридцати, второго — лет через десять, сам знаешь. У вас так принято, и в нашем поколении велось так; закон-то для холостяков приняли давно… Нам продемонстрировали хороший тон в отношении к белошвейкам в рабочей, хм, ситуации. Девочки потеряли первую мастерицу, и в этот самый миг стайку их челноков швырнуло под дюзы маневрировавшего флагмана. Каким-то чудом, не иначе, защита белошвейкиных «Игл» выдержала тепловой и радиационный поток. Беспомощные кораблики переловили и доставили на флагман, разумеется, в грузовой отсек. Девушек пришлось извлекать: обшивка «Игл» расплавилась на полдюйма, замуровав бедняжек. Вскрыли челноки, чтобы извлечь тела, а там — белль. Перепуганы, но живехоньки. Как им это удалось — непонятно. У нас, помнится, много болтали об этом. …Мы думали, что пострадавших девчонок ждет радушный прием. Молодые идиоты, мы мечтали приблизиться к ним, пожать им пальчики, еще чего — случай-то как раз подходящий.