Александра Ковалевская

Война Моря и Суши

Заключённый

Воздух. Я сам несколько раз дарил его незнакомым сидельцам тюрем. Это такая игра в милосердие, чтобы в счастье и довольстве люди не забывали, что кому-то сейчас очень и очень дерьмово. Двенадцать миллионов колонистов подарили мне воздух. Его хватит на долгие годы. На бесконечную вереницу пустых и никчёмных лет: без солнечного света, без девушек, без игривого кити.

За полосатого кити я готов отдать половину завещанного мне воздушного запаса. А вторую половину — за возможность хотя бы иногда видеть человеческое лицо. Или луч солнечного света. Разве я прошу многого? Один луч сквозь прозрачную зеленоватую толщу океанской воды — сияющий радостный круг на её поверхности…»


Он провёл ладонью по короткому ёжику на голове.

Перед тем как навсегда упрятать человека в подводный гроб, плавающий на глубине нескольких сотен метров, живого мертвеца лишают растительности по всему телу. Потом его замачивают в специальном фармакологическом растворе: считается, что это снижает риск заболеваний в четыре раза. Тюрьма заботится о своих постояльцах. Ну-ну. Сведения не слишком афишируются, но уж ему-то известно, что тюремные капсулы не просто так болтаются в океане. Для их оболочек применяют полимер последнего поколения, надёжный и долговечный. Теоретически. Только теоретически. Места для тюремных комплексов выбирают не самые дружелюбные: рядом с глубинными высокотемпературными гейзерами, поблизости от выходов газов, или в местах сильных магнитных аномалий — испытывать так испытывать. Время от времени просачивалась информация, что изобретение очередного гениального химика вело себя непредсказуемо.

Хотя, подумать, мгновенная смерть — это улыбка судьбы для парня в его положении. Море раздавит ноздреватую скорлупку капсулы, и хрупкая человеческая плоть или всплывёт вместе с полимерным пузырём, сплющенным, смятым, но обладающим положительной плавучестью, или пойдёт на корм глубоководным кальмарам.


Он рассеянно слушал электронный вещатель, украшавший его последний путь благодатью киберинструкций, касавшихся вопросов гигиены, питания и обновления воздуха в подводной тюрьме. В монотонном электронном голосе померещились восторженные нотки, когда было зачитано сообщение, что пожертвования подводников щедры и он, несомненно, обеспечен воздухом на долгую жизнь.

Долгая жизнь! Будь проклята такая жизнь!

Лихорадочно работал мозг, отчаянно ища и не находя выхода. В первые часы всё, что происходило с ним, казалось нереальным — вернее, обратимым. Всё слишком контрастировало с прежней кипучей и деятельной жизнью, и он принял случившееся как стоик: «Что ж, пожили хорошо, поживём и плохо. Кто мечтал выспаться как следует? Вот оно, сбылось: местечко что надо, в ближайшие сорок лет никто не потревожит».

Теперь понимает: просто не знал, что значит оказаться здесь….

«…В какое дерьмо мы влипли, дружище!»

Пленник в который раз принялся яростно бить кулаками по упругим, поддающимся под ударами стенам, о которые невозможно разбить голову, от которых невозможно оторвать хоть кусок. Материал как нельзя лучше соответствовал своему назначению.


«Бездна! Знать бы, что всё не зря! И что там, под солнцем, по-прежнему кто-то делает детей и кто-то в ответ их рожает: маленьких, страшненьких, с приплюснутым носом и широким жадным ртом.

Я было подумывал поработать над ребёнком с ней… пусть имя не звучит здесь, её ты и так знаешь. Да, всё надо делать не откладывая. Слышишь, приятель? Везунчик…

О чём это я?

Может, и ты сейчас болтаешься в тюремной шахте в таком же персональном пузыре. И даже очень может быть. Я сделал всё, чтобы этого не случилось, но до конца нельзя быть уверенным — в моём-то положении. Те, которые пришли за нами, были не дураки…

Если есть в человеческой сущности что-то вечное и неизменное, так это эгоизм. И здравый смысл. И они подсказывают: если ты живёшь, то и я должен, не так ли? Уйти-то всегда успею.

Но долго я не протяну… Волосы на голове отрастают на полдюйма в месяц. Через год будет из чего свить струну и пережать себе вену. Или бездна, роботы снова замочат меня в какой-нибудь дряни, от которой я на месяц забуду, что такое нормальная мужская поросль?

А на что способен ты?»


Заключённый встал в центр камеры. Освещение изменилось, в воздухе соткалась сенсорная компьютерная панель. Лёгкие пассы — касания неощутимых клавиш, и программа открылась логотипом «Омега. Сделано в Подводных Колониях».

— «Альфа. Сделано в Надмирье», — сквозь зубы процедил осуждённый, вслух отвечая своим мыслям. — Человечество прошло путь от альфы до омеги. Всё, что создано подводниками, есть совершенство. Совершенство достигнуто, кончился алфавит, исчерпал себя, последняя буква зависла на краю бездны, и даже не фигурально, реально — омега в окружении бездны, продолжение не следует, дальше двигаться некуда.

Он, скучая, открыл очередную виртуальную игру из бесконечного перечня развлечений, и только для того, чтобы через минуту закрыть её со словами: «Парень, всё. Тебе некуда двигаться».

Риф Союз

— Каким течением вас занесло сюда? — сотрудник Главного Управления изучал бейдж новичка, стараясь не ошибиться с произношением фамилии:

— Артемий Валевский? Новая Европа?

Поднял опушённые густыми короткими ресницами веки, из-под которых, неуместно в деловитом напряжении рабочего дня, вызовом могущественному, статусному учреждению сумасшедше сверкнули весёлыми искрами линзы, украшавшие радужку. Взгляд приветлив, и собеседник это почувствовал:

— Новая Россия, — уточнил собеседник, предупредительно покинув рабочее кресло и приветствуя инженера Службы омега-транспортов.

Невольно прикинул, во что обошлось это радужное безумие очей?

— Понятно, — радушно ответил инженер, не сводя взор с лица новичка. — Артемий Валевский — звучит. Фамилия на слуху… Мм… Был такой поэт? Кажется, поляк?

— Название польского аромата, — ответил Валевский, — старая торговая марка, пережила взлёты и падения популярности, но одно время держалась в двадцатке лучших запахов на европейской Суше. А раскрутил этот бренд поэт, тут вы правы: предложил в качестве рекламы катрены, их после собрали, получился сборник отличных стихов.

— Вот оно что! — протянул этот, с искрами в глазах. — Стихи — это не по моей части, но я неплохо разбираюсь в парфюме. Архаичный аромат, да ещё с поверхности, — большая редкость, но теперь понимаю, почему ваша фамилия показалась знакомой. Мне случалось бывать на фестивалях арома. Меня зовут Марк Эйджи, Новая Канада. В столице с семи лет. Прапервые предки, кстати, русские: последняя волна эмигранов начала XXI века.

Эйджи быстро отстучал на клавиатуре «Ageev». Валевский перевёл взор с экрана оптикона на сотрудника Главного Управления:

— Русское «Агеев» в английском произносится как «Эйджи».

— Отцу было важно, чтобы я запомнил прапервого по фамилии Агеев, вот и помню. Мы гордимся предками! — спохватился он.

Валевский кивнул в ответ. Заученным жестом припечатал руку к груди, процитировал классическое для всех подводников:

— «Предок — пуповина твоя!»

— «Предок — пуповина твоя!» — отозвался Эйджи и небрежно отнял свою кисть, тоже возложенную на левый лацкан кителя, — дал понять, что формальности соблюдены: — Я обеспечиваю работу омега-каналов для наших сотрудников. В Главном Управлении почти три года, попал переводом из СУББОТ, — пижон так и сыпал словами.

«Ого! — украдкой выдохнул Арт, — надо срочно менять шаблоны!»

Служба управления и безопасности беспроводных омега-транспортов — самое закрытое и ответственное инженерное подразделение. «Субботняя» подготовка дорогого стоит. Лучший и самый вышколенный инженерный персонал Подводных Колоний выходит именно оттуда. Вычурный галстук инсуба — инженера элитной СУББОТ — отодвинулся на второй план: галстук возлежал на груди неординарного парня.

Инсуб Эйджи проверил узкую, по моде, бородку, обобоюдоостраярамлявшую щёки снизу, и совершенно по-домашнему с хрустом поскрёб шею, используя глянцевый бок оптикона как зеркало. Он не спешил уходить. Впрочем, Валевский был последним, кому инсуб лично вручил коды, обеспечивавшие доступ на посадочные площадки о-тэ.


Валевский подумал, что теперь его очередь заявить о себе.

— Мои обязанности скромнее, — сказал он, — я эксперт-аналитик. Пятьсот девяносто семь баллов из шестисот возможных по окончании Университета Союза, и вот я в вашей команде.

Инсуб удовлетворённо хмыкнул.

Они скрепили знакомство рукопожатием.

— Как к вам обращаться? — поинтересовался Марк.

Арт смешался. «По идее, новичок здесь я, и, значит, я должен был спросить об этом. Бездна, корпоративная этика — штука тонкая и обоюдоострая», — думал Арт, слегка растерявшись от того, что его опередили. «Лучшая визитка мужчины — его ладонь», — говаривал отец. Ладонь Марка крепкая, тёплая и сухая…

— Можно Арт и на «ты», если это допускает служебный устав.

Валевский прибавил улыбку. Получилось немного скованно.

Рядом со щеголеватым Эйджи он чувствовал себя провинциалом, но решил меньше думать о таких пустяках.