Правда, Береника не перенесла даже этого — когда заезжий маг сообщил, что мальчик не поправится, быстро слегла и той же осенью ушла наверх. Просить Всевышнего за свое несчастное дитя.

Все это Айра узнала от Марсо, а тот, в свою очередь, выудил из памяти убитого горем отца, заставив ее искренне пожалеть вдовца за такую трудную судьбу.

Айра присматривалась к Тупому Гы на протяжении нескольких дней, силясь понять, в чем причина его странной болезни. Следила, как он ходит, что делает, как смотрит и просто улыбается неизвестно чему.

В эти же дни она много думала и вспоминала.

О себе, о нежданно обретенных друзьях, об оставленных на их попечении игольниках. О том, что дверь в ее комнату пришлось в последний момент оставить открытой, а сеть Кера — свернуть и спрятать в уголок, чтобы не повредить тем, кто станет заботиться о взрослеющем листовике.

Она думала о вредине Лизке, наверняка по-прежнему таскающей гребешок у вспыльчивой подруги. О Бимбе и Бомбе, со смехом угомоняющих свои вторые половинки, когда те заходили слишком далеко. О влюбчивой Альке, готовой мгновенно покраснеть при виде обаятельного лера Леграна. О самом Легране, посмевшем в тот вечер сделать весьма недвусмысленное предложение.

Она думала о Бриере, наверняка всполошившемся наутро. О лере Альварисе, который вряд ли ожидал от Айры такой вопиющей неблагодарности. О Керге и его стае, о господине Борже, Дакрале и остальных вампах, к которым уже не придет.

Но чаще всего она думала о другом. Почему-то ее мысли неуклонно возвращались к одному-единственному человеку, по доброй воле ставшему ее воплощенным кошмаром и самым главным врагом.

Викран дер Соллен сделал все, чтобы избавиться от ученицы. Он не щадил ее, пока длилось тяжелое обучение. И ни на шаг не отступил от правила — нагружать учеников ровно столько, сколько они были способны выдержать.

Айра и сейчас вспоминала об этом с трудом. Временами пережитая боль возвращалась в усталое тело, и тогда ей приходилось отворачиваться и прятать горящие глаза, чтобы случайно не испугать Стагора.

Когда силы вернулись, она стала гулять по лесу, постепенно забираясь все дальше от землянки. И подолгу сидела на берегу Быстрой, невидяще глядя перед собой. В эти моменты перед ее взором снова вставал мрачный полутемный зал, задрапированные стены, холодный пол, на котором то и дело оставались крохотные капельки крови, и бесстрастный голос, раз за разом требующий: «Нападай!»

Викран дер Соллен не желал ее отпускать. Он неустанно возвращался во снах. Что-то требовал. Заставлял. Временами растягивал на дыбе, оставаясь равнодушным к болезненным стонам. А иногда, как и раньше, выставлял против целой стаи радостно ухмыляющихся виаров и внимательно наблюдал, как она задыхается под тяжелыми телами вместе с замученным до полусмерти Кером.

Он причинил много боли им обоим. И преследовал их даже сейчас, заставляя просыпаться в холодном поту. Но Айра не могла забыть о том, что побудило его пойти на это, и хорошо понимала: Викран дер Соллен сделал все, чтобы ее спасти.

Зная об инициации… понимая необходимость трансгрессии и то, через что им с Кером придется пройти, чтобы первая же трансформация не закончилась смертью… он не мог об этом не думать, когда лер Альварис всучил ему новую ученицу. И не мог не предвидеть, что непривычной к нагрузкам девчонке его наука дастся во сто крат тяжелее, чем любому из учеников.

Совсем недавно Айра скрепя сердце все-таки признала, что с ней не сделали ничего такого, чего не довелось пережить другим ученикам. Что ее учили точно так же, как учили бы любого другого. А все отличие заключалось лишь в том, что ее не предупреждали о том, что будет происходить на уроках.

Викран дер Соллен хотел, чтобы так было. То ли в надежде на отказ. То ли с затаенной мыслью о метаморфе. Но с того дня, как Айра по-настоящему попыталась убить наставника, что-то изменилось в нем. Что-то надломилось, что ли? Или просто-напросто умерло?

В последние недели учебы Айра не могла не заметить разницы в его поведении. В том, как он двигается, как смотрит, как внимательно следит за каждым ее шагом. Его рапира больше не царапала ей кожу, его кулак больше не посмел оставить ни единой отметины. Дер Соллен больше ни разу не прикоснулся к ней, хотя желтые глаза не отрывались ни на миг, когда стая с визгом и хохотом пыталась выловить юркую волчицу, чтобы с радостным ревом завалить на траву.

Он словно умер, получив известие об инициации. Страшился даже дотронуться, будто сама мысль об этом вызывала отвращение и причиняла неменьшую боль, чем ей самой.

Он стал еще молчаливее, чем обычно. В его зрачках поселился лихорадочный блеск, а заострившиеся скулы выпирали, словно у тяжелобольного. Он потерял интерес к занятиям. Перестал требовать результатов. И каждый раз перед трансформацией отворачивался и уходил, никогда не торопя такую же молчаливую, словно бы высохшую от перегрузок ученицу.

В те дни Айре было слишком тяжело, чтобы обращать на это внимание. А теперь она все больше склонялась к мысли, что была права: своим побегом она избавила их обоих от настоящей пытки. Причем его чуть ли не больше, чем себя, потому что для того, кто поклялся на крови Эиталле, не было большей подлости, чем нарушить данное ей обещание.

Викран дер Соллен не предал бы ее. Никогда. И был в этом решении настолько тверд, что позволил себе ввести в заблуждение одинокую, неизвестную, никому не нужную девчонку, которой не повезло оказаться у него на пути.

Викран дер Соллен должен был ненавидеть Занд всей душой. Каждое существо, которое там живет. Все, что хоть как-то напоминало ему об Эиталле. Но особенно он должен был ненавидеть Айру, которая смела касаться проклятого игольника, перед кем расшаркивался в любезностях остроухий гад, кого несказанно обожал листовик и кого так яростно защищал метаморф…

Викран дер Соллен должен был ненавидеть ее так сильно, что ее собственные чувства выглядели на этом фоне чем-то мелким и незначительным. Он должен был проклинать ее. Пылать жаждой мести.

Однако ни разу не показал, что это действительно так.

Вместо этого Викран дер Соллен сделал ее сильнее. Он взялся за обучение, хотя оно должно было причинять ему много беспокойства. Он урезал собственный отдых, которого и так было не слишком много, и уделял ей время каждый вечер, хотя даже Бриеру везло не часто. Да, он был жесток и холоден. И обучал ее слишком быстро. А трансформацию провел так скоро, что даже Марсо пришел в настоящий ужас…

Но он дал ей возможность избежать позора.

Он заранее предупредил об инициации.

Дал ей время как следует подготовиться и был готов к тому, что в последний момент Леграну все же удастся убедить Айру принять его деликатные ухаживания.

Он даже интенсивность тренировок сократил, чтобы она успела прийти в себя. Когда-то Айра с ненавистью думала, что это ради себя и того, чтобы не прикасаться в ответственный момент к ее изуродованному телу, но потом поняла: нет. Это тоже ради нее. И ради того, чтобы Легран никогда в жизни не понял, что его просто искусно использовали.

Не его вина, что Айра отыскала совсем иной выход. И не его заслуга в том, что она все-таки сумела его понять и услышать. Ее побег в буквальном смысле спас ему жизнь. И воистину стал тем выходом, который сохранил им рассудки.

Именно сейчас, сидя на мягкой траве и бездумно глядя на текущую воду, Айра неожиданно поймала себя на мысли, что больше не испытывает к своему учителю прежней ненависти. Что недавняя ярость, растворившись во внезапно обретенном понимании, истаяла, как туманная дымка. Некогда бушевавший внутри ураган притих. Желание мстить незаметно угасло, а вместо неистовой злобы пришла какая-то тоскливая жалость. Хотя, конечно, даже жалость не была способна избавить ни от обиды, ни от ощущения совершенного предательства.

Эх, если бы он только сказал и позволил себе быть откровенным… она бы приняла эту правду. Решилась бы уйти к другому наставнику. И, быть может, инициация не стала бы для нее такой мучительной. Вернее, Айра не узнала бы о ней до самого последнего мига. А когда узнала, то была бы так очарована близостью лера Леграна, что, вероятнее всего, просто не смогла бы ему отказать. И вряд ли потом жалела об этом так сильно, что рискнула совершить дерзкий побег.

Теперь же она терялась в сомнениях и догадках. Раз за разом вспоминала прожитые дни и хорошо понимала: Викран дер Соллен тоже не мог по-другому. Для него это было хуже смерти. Позорнее предательства. Как оказалось, он выдержал не менее трудное сражение, чем довелось пережить ей. И уже за это его нельзя было ненавидеть.

Правда, и отпустить такое прошлое ей оказалось не под силу. Слишком много в нем было боли. Невыплаканных слез. Отчаяния, ненависти. Слишком много недоговоренного, кроме, пожалуй, самого главного:

Не стоило…

Не стоило думать, что я приму ваш выбор, Викран дер Соллен.

Не стоило считать, что он всего один и что я смирюсь с такой участью.

Не стоило относиться ко мне как к досадной помехе.

Да и просто… не стоило вам утаивать правду. Надеюсь, хотя бы теперь вы начали это понимать?