Целый месяц мама, отец и Коля с Мишкой по очереди ходили в больницу навещать своего спасителя, выкраивая из скудного продуктового пайка хлеб, сало, сахар, а то и банку тушенки, чтобы подкормить раненого. Звали того милиционера Иваном Миняйло, был он одиноким, шутил, мол, до войны жениться не сподобился, а после войны еще не успел, и позаботиться о нем было особо некому. Товарищи по службе навещали, но не каждый день, да вот Губановы полным составом. Мать себя не помнила от благодарности, каждый раз начинала плакать, войдя в палату, а отец считал Ивана настоящим героем и ставил сыновьям в пример.

— Дядя Ваня готов был жизнь отдать, чтобы вы не голодали, — наставительно говорил он каждый день. — Не для того он на войне кровь проливал, чтобы в мирное время люди от голода страдали. И вы должны вырасти и стать такими же смелыми и мужественными, как дядя Ваня, чтобы защищать людей от бандитской нечисти.

Сам Иван радовался приходу мальчишек, с удовольствием рассказывал им всякие поучительные истории про преступников и непременно добавлял:

— Вы молодцы, парни, не растерялись, не испугались, кинулись матери на выручку. Я-то уже через время подбежал, так что, если бы не вы, эта сволочь бандитская точно сумку бы вырвала. Вам обоим прямая дорога в милицию, преступников ловить, очищать от них наше советское общество. Нам нужны такие смелые ребята, как вы.

Андрей Митрофанович и Иван Миняйло крепко сдружились, и через пару недель после того, как Иван выписался из больницы и вернулся к несению службы, отец заявил, что уходит из конторы, где он работал старшим техником, и с завтрашнего дня будет служить в милиции, чему активно поспособствовал его новый друг. Мама отнеслась к известию одобрительно, а мальчишки — с восторгом. Милиционер — это вам не какой-нибудь техник, он — человек уважаемый, героический, самоотверженный, он людей защищает и не дает их в обиду. Есть чем гордиться!

За полгода до того, как Коле Губанову предстояло идти в армию, отец тяжело заболел, и врачи со скорбным видом советовали готовиться к худшему. Николай к тому времени, окончив восьмилетку, работал на том же заводе, что и мама, параллельно учась в вечерней школе. В милицию несовершеннолетних не принимали, так что сначала предстояло отслужить срочную, а уж потом выполнять наказ отца. Болезнь Андрея Митрофановича оказалась скоротечной. Незадолго до кончины он потребовал от детей дать честное слово, что все они посвятят свои жизни работе в милиции и защите людей от воров, бандитов и убийц.

— Поклянитесь, — сказал отец голосом слабым, но по-прежнему твердым. — Я подал вам пример, вы должны ему следовать и стать такими же, как дядя Ваня.

— И Тонька тоже? — недоверчиво переспросил двенадцатилетний Миша. — Она же девчонка, а девчонок в милицию не берут.

— Еще как берут, — усмехнулся отец и надсадно закашлялся. — Ты что, не видишь, сколько женщин в милицейской форме ходит по городу?

— Ну это так, на ерундовую работу берут, — презрительно отозвался Миша. — А на настоящую борьбу с бандитами — нет.

— Ерундовых работ не бывает, они все важны, — строго ответил Андрей Митрофанович. — Никакой борьбы с бандитами и убийцами не получится, если не делать другие важные вещи. Вот на фронте тыловое обеспечение — первое дело, без обмундирования, еды и транспорта никакую битву не выиграть. И без той работы, которую в милиции делают женщины, преступность никогда не победить. Ты понял?

Татьяна Степановна мужа боготворила и после его смерти даже мысли не допускала, что его завет не будет выполнен. Сыновья, собственно, и не помышляли о том, чтобы нарушить данное отцу слово, а вот Антонина, чей подростковый возраст совпал с оттепелью, зарубежными веяниями и вообще с воздухом свободы, попыталась сопротивляться. Идти в милицию и отдавать службе двадцать пять лет ей совсем не хотелось. Но мать была непреклонна.

— Папа сказал: все. Все дети должны работать в милиции, и обсуждать тут нечего. Ты умирающему поклялась, а теперь хочешь отступить. Неужели тебе не стыдно?

Наверное, Тонечке и впрямь стало стыдно, потому что разговор тот состоялся только один раз. Больше она эту тему не поднимала. И в восемнадцать лет пришла на работу в детскую комнату милиции на должность инспектора, чтобы заниматься устранением детской безнадзорности и бороться с правонарушениями несовершеннолетних, помогать родителям воспитывать детей и возвращать в лоно семьи и школы тех, кто предпочитает вольную жизнь в обществе сомнительных элементов.

— Отец последние годы жизни служил в милиции, так что у нас получилась целая династия, — довольным голосом говорил Николай Андреевич.

Рассказывал он со вкусом и видимым удовольствием, и Петр сперва даже мысленно отругал себя за то, что задал вопрос. Ему не терпелось узнать о событиях, которые в конце концов привели к убийству следователя, а теперь из-за неуместного любопытства приходилось тратить время на выслушивание длинной семейной истории. Но уже через несколько минут он с удивлением понял, что ему интересны все эти подробности. Даже мелькнула где-то на задворках сознания мысль, что, может, имеет смысл собрать материал и сделать совсем другую книгу, не о погибших сотрудниках правоохранительных органов, а о метаморфозах, происходивших с самими органами правопорядка… Все-таки интересно было бы разобраться, как и почему с ними происходило то, что происходило. То, о чем рассказывал Губанов, звучало, на взгляд Петра, совершенно немыслимо. Как может работать следователем человек, которого не готовили к следственной работе? Как можно раскрывать преступления и ловить преступников, если тебя не учили всем хитростям и премудростям? Как можно охранять закон, не понимая, а зачастую даже и не зная самого закона?

— Это уже много позже в Волгограде открыли Высшую следственную школу, — сказал Николай Андреевич. — А в шестьдесят шестом такие следователи, как тот же Дергунов, были огромной редкостью. Самородок, которому еще и с наставником повезло.

— Вы много с ним общались? — спросил Петр.

— Да вот только раз и побеседовали. Больше не довелось. Все, что знал, я ему тогда рассказал, и больше во мне надобности не возникало. А к самому делу я вернулся только через месяц с лишком.

— И что же случилось через месяц?

— О-о! В конце июля мы все уже на ушах стояли…

Июль 1966 года

Николай Губанов

Саня Абрамян старался говорить спокойно и непринужденно, но даже по телефону Губанову было слышно, что старый приятель нервничает и сгорает от нетерпения.

— Давно не виделись, Коляныч. Может, дернем по сто грамм после работы?

«Сто грамм после работы» Николая, конечно, не обманули. В последние два-три дня все московское и республиканское начальство только и делало, что вспоминало старых знакомых, с которыми ну просто очень срочно нужно было встретиться и поговорить «за жизнь». Все объяснимо. 23 июля ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли постановление «О мерах по усилению борьбы с преступностью», чем ясно дали понять: власти недовольны работой Министерства охраны общественного порядка и считают, что в деле борьбы с преступностью крайне много недоработок и слабых мест. Прошло всего три дня — и уже 26 июля вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР, в соответствии с которым создавалось союзно-республиканское Министерство охраны общественного порядка. Постановление «О мерах по усилению…», как оказалось, было принято не просто так: оно выполнило роль подкладки под указ. Вы плохо работаете, и нужно вас переформировать и все переделать на новый лад. Всего пять с половиной лет прошло с тех пор, как союзное министерство разогнали, — и вот его создают заново. Помимо очередного витка кадровой неразберихи, новых назначений, переводов и увольнений, тревогу вызывал вопрос: кто будет министром РСФСР, а кто возглавит охрану общественного порядка на уровне всей страны? Нынешний министр, Вадим Степанович Тикунов, пребывал в должности с 25 июля 1961 года, и кадровик Губанов, прекрасно владевший всей информацией о приказах по своей линии, с удивлением подумал, что даты до странности совпадают: ровно 4 года и один день. Тикунов был назначен Хрущевым, ничем себя не запятнал, пользовался уважением среди личного состава. Совершенно логично, казалось бы, сделать его союзным министром, а на РСФСР «поднять» кого-нибудь, кто заслужил. С другой стороны, Вадим Степанович уже на деле доказал, что хорошо справляется на уровне республики, а справится ли со всей огромной страной — еще вопрос. А с третьей стороны, удержится ли Тикунов вообще в ранге министра? Он — ставленник старой хрущевской команды, но теперь уже два года как на смену Хрущеву пришел новый человек, Брежнев, который, разумеется, хочет окружить себя своими людьми и отстранить от власти тех, кто в этой власти весьма удобно расположился при Хрущеве. Если бы Хрущев заболел и умер, все было бы не так остро, но ведь он не умер, его сняли, отстранили от власти, устроив нечто вроде дворцового переворота, и в перевороте этом участвовали две группировки, в одну из которых входил Брежнев, в другую — Шелепин. И после отстранения Хрущева именно Александр Шелепин был наиболее ожидаемым новым руководителем партии и страны, недаром же в верхах за ним закрепилось прозвище Железный Шурик. Ан нет, первым секретарем ЦК КПСС избрали Леонида Брежнева, а бывшие соратники по делу свержения Хрущева автоматически превратились во врагов, самыми влиятельными и заметными из которых были, пожалуй, так называемые комсомольцы Шелепин и Семичастный. Шелепин еще при Сталине, потом при Хрущеве был первым секретарем ЦК ВЛКСМ, затем его назначили председателем КГБ при Совете Министров СССР, а место «главного комсомольца страны» занял Семичастный. Через три года, в конце 1961-го, Шелепин переходит на работу в ЦК, а в КГБ ему на смену приходит все тот же Семичастный. Идут, так сказать, рука об руку, один по стопам другого.