Все эти головокружительные мечты смыл потоп — у меня и в мыслях не было, что это дело доведут до конца.

— Значит, финалистов уже отобрали? — спрашиваю я. — Почему тогда НАСА и ЕКА просто не объявят их имена в онлайне? Зачем тащиться сюда… стоп! Кто-то из них здесь, что ли, живет? У нас в Риме?!

— Ну да! Правда, здорово? Хоть бы не я, у меня сердечный приступ случится. Имя объявят на пресс-конференции в полседьмого.

— Ты серьезно? Тогда пошли!

Я перехожу на бег. Элена протестует, говоря, что нельзя являться туда босиком и мокрым насквозь, но я хочу сам услышать, как кого-нибудь из моих друзей и знакомых назовут в числе финалистов. Папа сейчас потрясал бы кулаками, гордясь, что выбрали римлянина, мама сокрушалась бы, жалея родителей избранного.

Портик дворца затонул вместе с нижними этажами; я вбегаю с понтона в крытую галерею, ведущую в бельэтаж, piano nobile. Картины старых мастеров на стенах разбухли от сырости, расписные потолки испещрены трещинами, но жизнь здесь кипит по-прежнему. Следуя на гул голосов, я вхожу в Неоготический зал с мраморными колоннами. Хрустальная люстра на потолке сохранилась с допотопных времен.

Зал почти до отказа заполнен пережившими катастрофу, последними римлянами, как нас именуют СМИ. Итальянка в военной форме, человек из ЕКА и премьер с супругой поднимаются на эстраду, трое операторов готовятся к съемке, сердце у меня стучит все быстрей.

— Мне тоже надо туда, к родителям. Поговорим позже, ладно? Ты так и не сказал, зачем полез в воду.

Я и забыл, что Элена все еще здесь.

— Ладно. — Все смотрят вперед — авось никто не заметит, что с меня капает. — Спасибо тебе.

— Buongiorno, — говорит премьер в микрофон. — Спасибо, что собрались здесь сегодня, в день, который вернет Риму былую гордость. Вижу, вам так же не терпится услышать новости, как и мне, поэтому буду краток. Позвольте представить вам сержанта Клеа Росси из Итальянских вооруженных сил и доктора Ганса Шредера из Европейского космического агентства.

Пока все аплодируют, я отыскиваю себе местечко в последних рядах. Доктор Шредер выходит вперед.

— Благодарю вас, премьер-министр и все, кто присутствует в этом зале. Для меня большое счастье еще раз посетить Рим — не думал, что мне представится такой случай.

Все затихают, понимая смысл его слов. Наша родина быстро идет по стопам Байи, древнеримского города, затонувшего из-за вулканических сдвигов на Неаполитанском заливе.

— Проект «Европа», как вам известно, имеет первостепенное значение для нашей планеты. Чем скорее мы сумеем колонизировать этот спутник Юпитера, тем лучше для нас. Счастлив сообщить вам, что всего через год после сбора медицинских и академических тестов нам удалось отобрать финалистов в количестве двадцати четырех человек. Эти молодые люди проведут месяц в учебном космическом центре США, после чего из них будут отобраны шесть суперфиналистов, которые и полетят на Европу. — Доктор Шредер делает паузу. — И один из этих двадцати четырех, как вы уже поняли, находится среди вас.

Зал взрывается воплями, ликованием, нервным смехом. Я смотрю по сторонам: может, финалист стоит где-то рядом?

— Прошу, сержант Росси. — Доктор уступает ей микрофон.

— Римский финалист, который в понедельник отправится в учебный космический лагерь, — начинает она, — был отобран за выдающиеся способности к выживанию и еще за одно крайне важное качество.

Я задерживаю дыхание. Трудно представить, что кто-то из моих знакомых или друзей всего через два дня уедет в Америку — и, возможно, навсегда покинет планету. Вглядываюсь в толпу, чтобы засечь первую реакцию избранного.

— Вашего финалиста зовут…

Напряжение сгущается, мы все подаемся вперед.

— … Леонардо Даниэли!

Погодите. Я? Быть не может!

— Да вот он, здесь! — кричит кто-то.

Больше ста человек оборачиваются ко мне. Операторы подбегают, наставив на меня объективы. Элена, стоя между отцом и матерью, издает нечто среднее между стоном и визгом. Точно. Меня выбрали.

Один из операторов сует микрофон.

— Что вы чувствуете сейчас, Леонардо? Шок, страх, радостное волнение?

Сегодня я хотел умереть. И умер бы, если б не услышал лодочного мотора.

— Я… я не представлял, что так будет. — Мои слова разносятся эхом в притихшем зале. — И очень рад, что не упустил этот шанс.

Глава вторая

НАОМИ

Лос-Анджелес, Калифорния

— Вы шутите, да?

Я обвожу глазами взрослых, собравшихся в кабинете директора. Сейчас кто-нибудь из них выдаст заключительную часть анекдота. «Что будет, если собрать вместе старшеклассницу, ее растерянных родителей, ученого из НАСА, вооруженного офицера армии США и директора школы?»

— Нет, Наоми, это не шутка. — Женщина из НАСА выговаривает мое имя так, будто оно хрустальное и может разбиться. — Ты гордиться должна. Каждый из двадцати четырех был выбран за особое свойство или способность, необходимые для будущей миссии. Твои отличительные черты — это блестящий интеллект и способность мыслить логически. Если войдешь в финальную шестерку, будешь мозгом всей операции.

Мои родители хватаются за руки. Мама вхлипывает, мое сердце сжимается. Этого просто не может быть… но серьезные лица вокруг подтверждают худшее.

— Значит, меня включили в число двадцати четырех? — шепчу я.

— Да, — кивает офицер, майор Льюис, — но для начала ты поедешь в учебный лагерь, где состоится финальный отбор. Потом тебя отправят либо домой, либо…

— На Европу, — договариваю я. — В один конец.

В тишине слышно, как плачет мама. Я вскакиваю и обнимаю ее — не в последний ли раз? Что, если я скоро забуду, как это делается, забуду голос своего брата?

— Так нельзя. — Я умоляюще гляжу на стоящие над нами фигуры. — Если вы всё обо мне знаете, то должны знать, что у меня есть младший брат, что он болен. Я нужна ему. Нельзя же вот так взять и разбить семью!

— Это как призыв в армию, солнышко, — бормочет папа. — Они в своем праве.

— У нас война с собственной планетой, — хмурится майор Льюис. — Если улетишь с нее, считай, что тебе повезло.

Вот оно как. Выходит, надо еще спасибо сказать, если меня с Земли выпихнут? Но тут мама говорит, держа мою руку в своих:

— Пусть мои слезы тебя не смущают, Наоми. Сердце у меня разрывается при одной мысли о разлуке с тобой, это так… но я благодарна, что тебе дали шанс. — Она смотрит мне прямо в глаза. — Не знаю, долго ли мы еще так протянем. Нас эвакуировали из двух мест меньше чем за два года — кто знает, что с нами будет завтра? Смотри, как ты похудела от питания по талонам. Мы живем как на зыбучих песках — если можно спасти хоть кого-то, пусть это будешь ты.

Она в это верит! Обалдеть. Моя мать искренне верит в рекламный ролик про то, что финальная шестерка переживет эту химерическую миссию. И даже если им — или нам — удастся совершить невозможное, то по мне лучше уж умереть со своей семьей, чем жить на юпитерской луне с пятью незнакомцами. Но зачем отнимать надежду у своих близких? Оставляю при себе эти мысли и задаю доктору Андерсон из НАСА вопрос:

— Было сказано, что корабль зайдет на Марс, чтобы забрать припасы неудавшейся миссии «Афина» и разогнаться до Юпитера — правильно? Откуда же нам знать, что наша миссия не закончится так же, как экспедиция «Афины»? Что мы все не… — И так ясно, что я имею в виду. Не погибнем.

— Очень просто. Марс всегда был рискованным шагом. Экипаж «Афины» знал, что планета вполне может оказаться непригодной для обитания. Именно катастрофа с «Афиной» побудила нас присмотреться к Европе: автоматические аппараты показывают, что там есть все ингредиенты, нужные для создания новой Земли. На Марсе источники воды и кислорода отсутствуют, а на Европе того и другого в избытке. Кроме того, финальная шестерка не будет выходить на поверхность Марса. Ваш корабль сам загрузит припасы и совершит скачок от Марса к Юпитеру. Действию марсианской атмосферы вы не подвергнетесь.

Мои родители смотрят на доктора во все глаза, явно пытаясь представить, как их дочь перескакивает от одной планеты к другой. Но я еще не закончила.

— А как насчет наличия на Европе разумной жизни?

Доктор Андерсон и майор Льюис обмениваются усмешками.

— Это выдумки «Космического конспиратора» и других веб-сайтов того же рода. Мы не нашли никаких свидетельств того, что на Европе есть жизнь. Можешь не беспокоиться.

Кто знает, кто знает. Она произносит это все, как актриса, которая двадцать раз свой текст репетировала. Ладно, замнем пока.

Директор Гамильтон, молчавшая все это время, подает голос.

— Там снаружи целое сборище — похоже на СМИ. Вы поэтому просили созвать школьное собрание? Намерены обнародовать эту новость?

Ой, нет! Я вжимаюсь в диван, мечтая просочиться в его обивку.

— Запустим сначала Наоми, потом всех остальных, — предлагает майор. — Мы вдвоем будем с ней во время пресс-конференции…

— Зачем нужно им сообщать? — перебиваю я. Если меня засветят во всех СМИ, уже не отвертишься. Со мной смогут делать что захотят — ставить на мне опыты, призывать в ряды, посылать в другую галактику.

— У нас нет выбора, — отвечает Андерсон. — НАСА, как государственное агентство, обязано уведомлять обо всем общественность в течение суток, а действия в режиме военного времени требуют особой прозрачности. Мы скрывали твое имя лишь потому, что хотели сказать тебе первой. Не знаете, установлена ли уже видеосвязь с Хьюстоном в актовом зале?