Он так и не перестает смотреть на меня, пока тянется к ручке.

То есть… подпишет? Если придумаю что-нибудь вразумительное в качестве обоснования? Вот только — что? Мозг ни в какую не соглашается генерировать что-то умное, сколько я ни заставляю себя думать. Кроме разве того, что:

— Меня не устраивает ваша политика ведения дел.

Краем глаза отмечаю, как на его губах расцветает мрачная насмешка.

— И чем же конкретно она тебя не устраивает?

Мужская рука сжимает ручку, которая застывает над листом бумаги.

Значит, желает знать правду? Ну, ладно!

— Всем, — признаюсь на одном дыхании. — Я достаточно наслышана о вас, Игнат Алексеевич, чтобы понимать, что мы с вами никогда не сработаемся. Такой ответ вас устраивает? — наконец, позволяю себе вновь посмотреть ему в лицо.

И зря я это делаю, потому что Орлов заинтересованно приподнимает бровь. Ручка ложится на мое заявление — о ней он забывает, как и о бумажке, сосредотачивается исключительно на мне. Откидывается на спинку кресла, обманчиво расслабленно устраиваясь поудобнее.

— Так говоришь, словно я только что предложил тебе встать на колени и отсосать у меня, а ты ни разу не такая, — сообщает напоказ равнодушным тоном.

Я едва не задыхаюсь от возмущения и непроизвольно краснею от такого откровенного заявления. А может от того, что он, сам того не ведая, ткнул меня в мое же двуличие. Ведь будь я действительно не такой, той нашей совместной ночи никогда бы не произошло. Впрочем, той ночью Игнат со мной и не общался в такой манере. Наоборот, я в жизни больше не встречала в мужчинах того трепета и благородства по отношению ко мне, какое проявил он тогда. Ни до, ни после. Оттого его слова выглядят еще более обидными и оскорбительными. Настолько, что я, поддавшись силе этих эмоций, подаюсь вперед, упираясь в столешницу ладонями, и говорю то, чего прежде никогда бы не подумала озвучить вслух.

— Представьте себе, — произношу ядовито. — Совсем не такая. И даже ни разу еще никому не отсасывала. А теперь, когда мы все прояснили, подпишите уже мое заявление и разойдемся, как в море корабли. Надеюсь, навсегда, — пододвигаю лист с заявлением к нему ближе.

Вся его показная расслабленность испаряется в одночасье. Он резко поднимается со своего места и, как и я до этого, подается вперед, но упирается в стол кулаками. Выдыхает отрывисто. Теперь расстояния между нами настолько катастрофически мало, что каждое последующее слово я ощущаю, наряду с его дыханием.

— Не услышал в твоих словах отказа от самого предложения, — произносит Игнат вкрадчиво.

Я фактически заставляю себя оставаться пребывать в прежнем положении, хотя очень хочется не просто отшатнуться, а сбежать из кабинета прямо сейчас. И наплевать, как это будет выглядеть в его глазах, в расширенных зрачках которых я сейчас могу отчетливо рассмотреть саму себя. Слишком близко он. И слишком хорошая у меня память, решившая непонятно с чего сыграть со мной в опасную игру, подкинув несколько сцен прошлого, где мы вот также с ним… рядом. Дышим одним воздухом на двоих. И губы горят как от ожога, еще даже не прикасаясь друг к другу. Невольно облизываю их, с шумом втягивая в себя тот самый воздух. И все это вместо того, чтобы вдарить по его наглой роже и свалить как можно дальше! Точно дура! Как и та самая, чересчур хорошая память, которая все никак не желает затыкаться. Буквально прошивает насквозь, вместе с прикосновением его пальцев к моему подбородку и нижней губе.

Благо, этого хватает, чтобы прийти в себя!

Отшатываюсь и едва не падаю, в последний момент хватаясь руками за край столешницы, тем самым удерживая себя на ногах.

— А я почти счел это согласием, — удручающе качает головой с ноткой издевки мужчина и вновь усаживается в кресло, подбирает ручку. — Или здесь просто слишком холодно для тебя… Тая? — дополняет насмешливо.

И вновь чертова память подкидывает момент, когда он точно так же сокращал мое имя. Только произносил иначе. Более нежно и с хриплыми от возбуждения нотками в голосе, от которых мурашки расползаются по всему телу даже сейчас. Тут же мысленно проклинаю себя за подобные фантазии, а следом и свою любовь к тонкому белью, когда взгляд Игната показательно смещается с моего лица на грудь, где бежевая ткань блузы совсем не скрывает реакции тела. Хорошо, он больше ничего не говорит. Более того, на моем заявлении появляется его подпись.

От такой радости даже забываю о смущении и злости. Хватаю заверенное им заявление и, пока он не передумал, почти бегом направляюсь на выход из кабинета.

Ура! Свобода!

Правда, из-за отсутствия на своем месте Агаты, приходится поплутать по офису в поисках того, кому можно сдать документ — кадровики же все уволены. По итогу отдаю его находящейся в бухгалтерии вместе с остальными девочками Эльвире. После чего, наконец, забрав из конференц-зала свое пальто, покидаю здание уже бывшего места работы. Теперь остается только спрятать на ближайшие несколько недель Максима где-нибудь и искать себе новую работу, желательно в другом городе.

Глава 2

...

Тая

После долгих раздумий, мой выбор о том, у кого просить помощи, падает на отца. Не самое лучшее решение, с учетом наших отношений. Точнее, их отсутствия. Но если кто и способен защитить Макса от посягательств его отца в случае чего, то это он. Не зря возглавляет прокуратуру края, в конце концов. Поэтому уже к вечеру я вхожу в нужное здание, крепко сжимая маленькую ладошку сына в своей.

— Подождите здесь, — говорит секретарь, проводивший нас до нужного кабинета, после того, как получил на это разрешение свыше. — Олег Сергеевич скоро подойдет.

Усевшись за рабочий стол, он постоянно косится на нас с сыном. Явно служить сюда пришел уже после того, как я перестала появляться у отца на работе, потому и не в курсе о том, что у Платонова Олега Сергеевича есть дочь с внуком.

— Спасибо, — киваю и отворачиваюсь к Максиму, попутно стаскивая с себя шапку и расстегивая куртку.

Тоже самое проделываю с одеждой сына. В здании достаточно тепло, чтобы находиться полностью одетыми.

— А мы сюда надолго? — интересуется Максим, осматривая небольшое помещение, прижимая к себе свой рюкзачок в виде зайчика.

Там у него лежит термос с горячим сладким чаем. В еще одном рюкзаке, что за моей спиной, лежат наши коньки.

— Нет, малыш, — улыбаюсь ему, приглаживая торчащие во все стороны темные волосики на макушке. — Я только поговорю с дедушкой и поедем в парк, как собирались. Да?

Сын важно кивает и усаживается на ближайший стул, принимаясь махать ножками туда-сюда. Я же прокручиваю в голове то, что скажу отцу. Но вся заготовленная речь вылетает из головы, когда в поле зрения появляется его массивная фигура. В голубых глазах, как у меня, ни намека на теплоту в мою сторону. Только привычная стужа. Как и пять лет назад. Она поселилась в них ровно в тот момент, когда я сообщила ему о своей беременности и отказалась назвать имя того, кто меня «обесчестил». Тогда же я оказалась на улице, одинокая и без поддержки близких за спиной. И ни за что не пришла бы сюда сегодня, не будь иного выбора. Хотя уже не уверена в том, что выбор хорош. Ведь при виде внука на лице родителя возникает такое выражение брезгливости, что я невольно обнимаю моего мальчика за плечи, притягивая ближе к себе в неосознанном стремлении защитить.

— Идем, — распахивает он дверь своего кабинета.

Просторное и светлое помещение встречает нас тишиной и прохладой из-за приоткрытого окна, возле которого стоит массивный дубовый стол, куда отец не спешит садиться, оставшись пребывать у входа. Я же достаю телефон с наушниками и присаживаюсь перед Максом на корточки.

— Посмотришь мультики, пока мы ведем взрослые разговоры? — прошу.

Мой малыш вновь согласно кивает. Усаживаю его в кресло для посетителей, открываю нужное приложение и прибавляю громкость, на всякий случай. Надеваю шапочку обратно ему на голову, чтобы не продуло, и только после этого поворачиваюсь к отцу.

— Здравствуй, — говорю негромко, чувствуя себя под его давящим взглядом вновь восемнадцатилетней неуверенной девочкой.

Вот только той девочки давно уже нет. Она умерла в тот момент, когда те, кого она любила, отказались от нее в самой грубой форме. Ночевки на вокзалах и в аудиториях университета стали финальным аккордом в ее существовании. Повезло, что у меня были денежные запасы с карманных денег, и что однажды, когда я в очередной раз пряталась под партой, устраиваясь на ночлег, меня обнаружила наш преподаватель по психологии Марина Семеновна. Именно она, совсем чужой и малознакомый человек, проявила ко мне снисхождение и доброту, забрав жить к себе на все годы моего обучения. Благо, мне хватило ума в свое время получить достаточно высокие баллы за школьные экзамены и поступить в университет на бюджетную основу. Но, конечно, без Марины Семеновны я бы не справилась со всеми проблемами, что на меня свалились: отсутствие жилья, денег, вещей, беременность со всеми ее прелестями, учеба и сам ребенок. Женщина ни разу не попрекнула меня ничем, еще и переживала иной раз за меня так, как мать родная никогда не делала. Странная штука — судьба.