Накануне знаменательного события я почти два часа обсуждала с Машкой меню, героическими усилиями сократив количество запланированных подругой блюд с восьми до трёх.

— Маш, если я приготовлю всё, о чём ты говоришь, он не только не сможет меня рассмотреть, он не сможет даже просто встать из-за стола и потом никогда не простит мне несварения желудка, которое станет неизбежным.

— Ничего подобного, — не хотела уступать любящая вкусно поесть Машка, — путь к сердцу мужчины лежит через желудок!

— Да не съест он столько, и остатки придётся выбрасывать, а у меня не та, знаешь ли, зарплата, чтобы разбрасываться продуктами.

— Съест! А что не потянет — с собой заберёт. Мы ему в пакетики упакуем…

— С ума сошла! У нас же не китайский ресторан, — начала я, разозлившись, но стоило мне представить себе Машку, заворачивающую в пакетики недоеденное мясо и складывающую в баночки остатки салата, как приступ неудержимого хохота на время лишил меня возможности говорить.

— Ты что? Плачешь?

— Маш, а недопитый чай…в бутылочку из-под «Пепси», да? Ты только представь себе картинку… — дальше я говорить уже не могла.

Машка, всегда отличавшаяся буйным воображением, растерянно помолчала минутку, потом негромко хихикнула, видимо, представила себе профессора, нагруженного пакетиками, баночками и контейнерами с недоеденным праздничным обедом, и через минуту кроме стонов и всхлипов, прерываемых оханьем, из трубки не доносилось уже ничего.

— Ладно, — простонала она, немного успокоившись, — пусть будет только салат, мясо и пирог с капустой. А то ведь и вправду придётся…

— Yes! — шёпотом сказала я самой себе, но, как оказалось, радоваться было рано.

— А что ты наденешь?

— Я?

— Ну не я же…Хотя я надену синюю юбку и лиловую блузочку, которую мы с тобой тогда купили, помнишь?

Ещё бы я не помнила! Покупку этой блузки мне не забыть никогда, как и продавцам бутика, который Машка как-то зимой осчастливила своим визитом. Тогда подруга позвонила мне на мобильный с вопросом, подкупающим своей непосредственностью.

— Полечка! — защебетала тогда Машка, едва услышав мой голос в трубке, — как ты думаешь, какую блузочку мне купить: ту, которая слева, или вот эту, которая с оборочками? Только у меня камера сломалась, так что показать не могу…

Вообще-то, я давно привыкла с безалаберности и легкомыслию Машки, что, впрочем, ничуть не мешало ей быть прекрасным профессионалом, но тут растерялась даже я. Было совершенно не ясно, каким образом я, находясь на другом конце города, могу выбрать блузку, которую даже не вижу.

В итоге, после получаса обсуждений, была выбрана та, «которая слева». Как рассказывал Машкин муж, который, как выяснилось потом, всё время стоял рядом и как советчик не привлекался по только Машке понятным причинам, весь коллектив магазинчика искренне уговаривал Машку заходить к ним почаще, решив, видимо, таким образом сэкономить на билетах в цирк.

— Так я жду ответа на поставленный мною вопрос, — Машка обожала цитаты из старых советских комедий, тогда как я с той же страстью цитировала по всякому удобному случаю «Сказ про Федота-стрельца» Филатова, считая его гениальным произведением.

С моим гардеробом проблем было гораздо больше, так как укоренившиеся с годами комплексы заставляли меня скрывать слишком пышный бюст, с упорством маньяка запаковывая себя в нечто тёмное и балахонистое. Все попытки знакомых убедить меня, что подобные формы надо не прятать, а наоборот, демонстрировать с чувством законной гордости, разбивались о мою непоколебимую уверенность в непривлекательности собственной фигуры.

— Ну…я надену…что-нибудь…

— Да уж наверное, — хихикнула Машка, — хотя было бы любопытно, если бы ты решила ничего не надевать…С твоими-то формами…Профессора тогда можно в принципе не кормить. Вообще.

— Ну тебя, — я разозлилась, так как всегда очень болезненно реагировала на подобные подколы.

— Значит, так, — строгим «учительским» голосов объявила Машка, — наденешь джинсы и пёстренькую блузочку с воланом, ну, ту…французскую…

— Хорошо, надену французскую, — поспешила согласиться я, понимая, что в данном случае дешевле сразу согласиться со всеми предложениями.

— Ладно, иди готовься, — милостиво отпустила меня подруга и отключилась.

* * *

На следующий день Машка пришла часа за полтора до оговоренного времени и застала меня в самом радужном расположении духа: наверное, на меня, как и на всех нормальных людей, приближение отпуска действовало благотворно.

— Классно выглядишь, — сообщила она, — можно считать, профессор уже влюбился и даже сделал тебе предложение. Неважно, что он об этом пока ещё не знает: у него просто нет шансов устоять перед твоей неземной красотой.

Я фыркнула, но на шутку не обиделась, а отправила неугомонную подругу на кухню, чтобы от её досрочного прихода была реальная практическая польза. А сама занялась наведением окончательного порядка в комнате.

— Поля, а у тебя хлеб только чёрный, или и белый есть? — прокричала из кухни Машка. — А то к селёдке лучше беленький идёт, а?

— Посмотри в хлебнице, — отозвалась я, пристраивая на тумбочку вазу с пионами.

— А тут никакого нет: ни чёрного, ни белого, — Машка появилась на пороге с пустой плетёной корзиночкой в руках, — а как же мы без хлеба? А селёдочка?!

Зная почти патологическую любовь подруги к селёдке, я пообещала купить оба сорта хлеба и отправилась в сетевой магазин, который, к счастью, находился в соседнем доме. Выходя из подъезда, я столкнулась с парой пенсионеров, которые неторопливо поднимались по ступенькам.

Когда через пятнадцать минут, прижимая к сердцу буханку классического чёрного хлеба и батон, я вернулась, то чуть не выронила покупки, обнаружив на площадке между первым и вторым этажами Машку, которая стояла и нервно курила. Последний раз я видела подругу курящей года три назад, но странным было не только это. Вместо того, чтобы удобно устроиться на балконе с пепельницей, Машка ютилась на не самой привлекательной лестничной клетке.

— Маня, что случилось? — я почти вжалась в стену в ожидании какого-нибудь совершенно ужасного ответа.

— Полечка, ты, главное, не волнуйся, — проговорила Машка каким-то сдавленным голосом, — там твои… наши гости пришли.

— Гости? А почему не гость? Твой профессор что, друга притащил? Так у нас еды много, прокормим, — я не видела в ситуации ничего ужасного.

— Он не с другом… Он с мамой, — просипела Машка, поперхнувшись дымом.

— С чьей мамой? — не поняла я. — С твоей?

— Со своей…мамой. Они пришли на тебя посмотреть…Оба. Я на лестницу специально вышла — тебя предупредить, — Машка смотрела с таким виноватым видом, что мне стало смешно.

— А профессор-то как? Ничего? Симпатичный?

— Мама у него очень миленькая такая старушка… — Машкино молчание относительно профессорской внешности наводило на определённые размышления, и я не без трепета вошла в квартиру.

На диване в гостиной сидели встреченные мной в подъезде пенсионеры и смотрели на меня, радостно улыбаясь.

— Здравствуйте, Полиночка! — заворковала старушка, бодро вскакивая мне навстречу. — А вот и мы!

— Здравствуйте! — просияла в ответ я, и только многолетний опыт преподавательской деятельности позволил мне сохранить нейтральное и даже радостное выражение лица. — Очень рада вас видеть! Я очень много слышала о вас, очень много!

При этих словах я обернулась к любимой подруге и так на неё посмотрела, что она предпочла укрыться на кухне и даже старательно там чем-то загремела.

— Меня зовут Элеонора Михайловна, — представилась старушка, которая при ближайшем рассмотрении оказалась просто рано состарившейся женщиной лет шестидесяти, — а это Фёдор, мой сын.

С дивана поднялся сын Фёдор, профессор. Ростом он был чуть ниже меня, стройный, хотя правильнее было бы сказать — щупленький, с всклокоченной бородкой непонятного, но когда-то, видимо, русого цвета. Костюм, неуловимо напоминавший школьную форму из советских кинофильмов, был куплен, видимо, давно. Может быть, очень давно, так как даже не отличающийся богатырским телосложением Фёдор смог из него вырасти: и рукава, и брюки были несколько коротковаты. Картину дополняла ярко-розовая рубашка, дивно гармонировавшая с синим костюмом и голубым галстуком. В руках это чудо природы держало букет.

— Очень рад встрече, — сказало оно, пытаясь одновременно пожать мне руку и вручить букет.

Пока я судорожно пыталась придумать тему для непринуждённой светской беседы, а предательница Машка изображала бурную занятость на кухне, в комнату неторопливо вплыла моя любимая кошка Шкода. Не глядя ни на кого, она прошествовала из одного конца комнаты в другой, давая гостям возможность насладиться своей невероятной красотой. Это тоже был своего рода ритуал, совершаемый каждый раз, когда в доме появлялись новые люди. Кошка ни секунды не сомневалась в собственной неотразимости, имея для этого, впрочем, веские основания. Шкода была хороша собой до неприличия: шелковистая тёмно-серая шерсть с серебристым отливом, огромные янтарные глазищи и шикарнейший пушистый хвост. Я всегда завидовала кошачьей уверенности в собственной привлекательности и даже готова была взять пару уроков.