Алексей Анненко
Посох Рериха
Посох Рериха
Личность Рериха возвышается над временем. Разными гранями открывается она, но никогда всеми сразу. Жизнь его — феномен полноценного раскрытия творческого потенциала человека, независимо от условий времени и места. Весь мир он видел окрестностями для своего деяния. И ощущал ответственность творца не перед людьми своего поколения, а перед высшими принципами, которые обозначал с большой буквы, как Любовь, Красота и Действие. Воплощение их в планетарном масштабе, служение Культуре — кредо Рериха.
Осуществление задуманного «руками и ногами человеческими» окутало жизнь великого подвижника легендами. Существует богатейшая рерихиана, где, в подавляющем большинстве, представление основано на «лекалах», которые построил сам Мастер и его ближайшие сотрудники.
Он сумел пройти над повседневностью мира «верхним путем», грань между реальными событиями и мифологией, образами, созданными воображением, неуловима. И сколько бы «серьезных бородатых экспедиций», о которых говорил Леонид Андреев в своей знаменитой статье «Держава Рериха», результаты таких экспедиций условны и одномерны. Всегда будут непримиримые сторонники крайностей в оценках. А явление Рериха — многомерно и неисчерпаемо.
Как заметил Станислав Лем: «Прогресс человечества — заслуга гениев, особенно прогресс мысли; ведь сообща можно набрести на способ обтесывания кремня, но нельзя коллективно выдумать ноль». Что же говорить о человеке, создавшем целую Державу образов и смыслов?
Первое представление о Рерихе я получил в школьные шестидесятые годы, когда занимался рисованием. Ярким осенним днем, на привокзальной площади, мне купили в киоске журнал «Художник». Случайно. Но на развороте была напечатана репродукция картины не Репина, а Рериха — «Заморские гости»! До сих пор помню ощущение какого-то праздника, яркого зрелища! Потом как-то, на книжной выставке в Томске, встретил и полистал альбом репродукций — необычность, непонятность картин отложились в памяти. Следующий эпизод связан с археологической практикой после первого курса Новосибирского университета. В один из дождливых дней я забрел на половину дома, где жили наши руководители. На этажерке стоял небольшой портрет Рериха в рамке. Видя, что я проявил интерес к портрету, Петр Петрович Лабецкий, художник экспедиции, предложил мне почитать стихи, отпечатанные на фотобумаге. Это были стихи из сюиты «Мальчику» из книги Сергея Эрнста «Н. К. Рерих», изданной в 1918 году. В дореволюционном написании. Образы запали в душу.
Вернувшись после археологической практики в родной Абакан, зашел в книжный магазин. И там меня уже ждал большой альбом Рериха в белой папке. (Что значит — ждал? При тогдашнем книжном голоде альбом о не известном никому художнике просто никому не был нужен. Альбом Сурикова, Репина или Корина просто не дошел бы до прилавка…) Пояснения к картинам, цитаты из литературных произведений художника, напечатанные на обороте репродукций картин, стали для меня прорывом в понимании не только их красоты, но и мудрости. Полвека назад, в 1972 году, передо мной открылся громадный мир, притягательный, мудрый, необычный, красивый, и я обрел посох Рериха. Купив в абаканском книжном магазине зеленый «гознаковский» альбом репродукций художника, я еще, конечно, этого не знал. Но теперь-то, спустя десятилетия, я вижу, что шел (и иду) по жизни, опираясь и нащупывая свою собственную тропинку чудодейственным рериховским посохом.
Н. К. Рерих. 1920-е гг. Музей Николая Рериха (Нью-Йорк)
Этот альбом сыграл в моей судьбе роль ключа, с помощью которого я отворил дверь в Державу Рериха. Вступив на открывшуюся мне территорию, я будто омылся мертвой и живой водой. В Индии есть понятие — дваждырожденный. Оно относится к людям, которые из бессознательного существования переходят к сознательному бытию. Не буквально заново родятся, а обретают понимание своего индивидуального пути. Этих путей много, но хорошо найти, как пел Владимир Высоцкий, «свою колею», свою тропинку, свою мелодию жизни.
Ведь что такое мелодия? Это всего лишь упорядоченный сложно структурированный звук, взятый из звукового хаоса. Но этот звук обретает гармонию и этим противостоит хаосу. Так рериховская мелодия в моей жизни уже многие годы служит камертоном для действий…
Тут разговор уже может идти на уровне чувств, а не разумных объяснений. Попробуй объяснить, как возникает чувство доверия, приязни к какому-то человеку. Любовь, в конце концов. Одномоментно и вдруг. Так произошло. Книга П. Беликова и В. Князевой в «ЖЗЛ», вышедшая как раз в том же 1972 году, послужила очень хорошим, общим знакомством с человеком, который сам строил свою жизнь. А не жизнь строила его. И после знакомства с библиографией, приведенной там, у меня появилась потребность расширения и углубления этого знакомства. Очень хорошо это объясняет мудрая мысль: чем больше у человека растет шар знаний, тем больше у него точек соприкосновения с неизвестным.
Через Рериха я открыл себе вехи российской и мировой истории, сокровенные эпизоды и пружины художественной жизни России начала ХХ века, глубины восточной философии, познакомился с деятельностью громадного круга имен, входивших в рериховскую орбиту. Вовлеченный в эту орбиту, сам я получил доступ к непрерывному высочайшему образованию. Нет такого слова (освоение, изучение, исследование — все не то), которое бы точно передало неотъемлемую грань моей жизни. Лучше всего сказала преданная сотрудница, директор Музея Н. К. Рериха в Нью-Йорке Зинаида Григорьевна Фосдик (у нас была с ней переписка): «Общение с Рерихом было равно посещению одновременно нескольких университетов…» Вот вольнослушателем этих «рериховских университетов» я и стал с двадцати лет, когда, как всякий думающий юноша, искал духовную опору. Многое, космических масштабов, связанное с исканиями русского художника, вдруг открылось мне в мировосприятии через картины, книги, документы.
И, конечно, в дальнейшем, через живое общение. С сыном Рериха — Святославом Николаевичем и его женой Девикой Рани, с Эльфридой Васильевной Паршиной, Ираидой Михайловной Богдановой, Павлом Дмитриевичем Муратовым, Зинаидой Николаевной Чунихиной, Николаем Васильевичем Грамматчиковым, Людмилой Васильевной Шапошниковой, Наталией Дмитриевной Спириной, Леопольдом Романовичем Цесюлевичем и многими-многими рерихолюбами — ценителями рериховского посоха.
Неоценимую помощь оказал Павел Федорович Беликов, хранитель крупнейшего в СССР рериховского архива, из которого (как из гоголевской «Шинели») выросло современное рериховедение. Он подарил мне дружбу и сотрудничество старшего товарища. И писал, например, в одном из писем: «Если даже вне сферы духовности в человеке пробуждается доброта, ответственность, благожелательность и творчество, на первых шагах хотя бы в усовершенствовании мотоциклетных моторов, то и эти задатки могут продвинуть дальше, чем битие лба о каменные плиты в храме». Павел Федорович считал, что каждое хорошо сделанное дело может считаться сделанным — по-рериховски.
Счастлив видеть, что на моих глазах, за полвека, ситуация с признанием/непризнанием художника и гуманиста-мыслителя Н. К. Рериха на его родине кардинально изменилась. Характерная деталь. В именных списках в конце книг по искусству и философии, которые я штудировал в 1970–80-е годы, обычно после «Репин, Илья» шел «Рескин, Джон». Изредка вклинивался «Рерберг, Иван». Сейчас в тех же книгах между ними мы обязательно встретим имя «Рерих, Николай». Сегодня его наследие представлено максимально открыто.
Но нельзя сказать, что существует ответ на вопрос: «Кто был Рерих?» Его нет — единственного. Заявления отдельных лиц или организаций с позиций обладателей истины в последней инстанции вызывают улыбку. Но отвечать на него важно и нужно. Хотя грань «между живым и неживым» трудно определить, но стремление добраться до сути неискоренимо. И сколько бы ответов мы ни получали, все они важны не для возвышения или оправдания, защиты Рериха (он не нуждается в этом), они нужны нам, если мы хотим движения жизни, а не торжества догмы.
Учиться делать жизнь на примере человека, который стремился создавать обстоятельства своего пути, а не быть жертвой обстоятельств, размышлять над вечными темами, которые волновали его и отразились в творческих достижениях — разве не достойнейшее занятие?
Некоторые литературные вехи размышлений и поисков представлены в этой книге…
