— Что ты, Вадик, — осклабился Климов. — Кому ж тут не понять! Идем, твои архаровцы уже поляну завезли, я аж присел, как увидел.

— Тебе, холостяку, на первое время хватить должно! — засмеялся Сомов. — А там мы и даму сердца тебе подберем — время сейчас такое, что кандидатур хоть завались. Размотало город наш, Яныч, ох и размотало. Считай, одни бабы и остались.

Он ввалился в прихожую, распространяя вокруг себя ароматы одеколона и дорогого курева, бросил на стул свою куртку, разулся, прошел в кухню, встал, пристально оглядывая все вокруг.

— А хороший дом тебе сосватали, — подполковник говорил негромко, сквозь зубы: принюхивался. — Богатый был дом, а? А столик-то, ого, — он сел наконец на стул, уважительно потер пальцем желтую в прожилках столешницу, — карельская береза, Яныч! Представляешь себе, сколько она тогда стоила?

— Я в дереве не разбираюсь, — развел руками Климов. — Но мебель тут красивая. Заказная, я думаю.

— Интере-есный был хозяин. Из партийных?

— Сказали, инженер был на военном.

— Мм… еще интереснее.

Что именно его так заинтересовало, Сомов пояснять не стал. Выглядел он явно уставшим и даже немного подавленным. Не теряя времени, Ян свинтил голову бутылке виски, поставил хрустальные стаканы, придвинул к гостю закуски.

— Шпроты открыть?

— Не, — подполковник бросил на столешницу пачку «Мальборо», золотую зажигалку, поискал глазами пепельницу. — Это, если до девок дойдет. А так… давай, со свиданьицем, Яныч! Рад тебя видеть, ты даже не представляешь, как рад!

Они выпили. Не закусывая, Сомов сразу сунул в рот сигарету и потянулся к бутылке.

— Замерз, — произнес он. — Не зима еще, а замерз. Достал меня город Заграйск, приморозил. Думал, досижу себе до пенсии и — куда глаза глядят! Так будет мне, чувствую, «пенсия»…

— Какие наши годы, Вадик, — с тревогой в голосе произнес Ян, глядя, как друг разливает виски. — Что это ты? Сколько тебя помню, ты всегда ух какой был, конь-огонь. А теперь?

— Да вроде и хрень все это, — раздраженно ответил Сомов, — вроде и хорошо даже. А вот фиг вам, дорогие товарищи… Трубный завод у нас снова запускают. Ты не слышал, конечно, кто об этом знает?.. Мэр вот знает. Ох неспроста у нас этот самый новый мэр появился!

— От Трубного еще что-то осталось? — поразился Ян.

— Что надо, то осталось. Железка осталась, то, се. Главное, пакет документов остался. Завод с юридической точки зрения все эти годы как бы работал… ну, это не так уж важно. В Сергееве вон меткомбинат подняли, а там действительно вложиться пришлось. Так что запустят. Вопрос кто? Были бы наши, уральские, так я б и не парился. Но нет. Эти… они то ли московские, то ли питерские, то ли вообще не пойми кто. Денег у них — страшная сила. И город наш они с ног на голову поставят, я тебя уверяю. А тут, — Сомов вздохнул и повертел пальцами, — интересы кое-какие. А значит, кому-то двигаться придется, потому что теперь городом править будут совсем другие люди.

Вадим со злостью раздавил в пепельнице окурок, взял стакан и молча выпил. Ян не перебивал его, понимая, что другу надо выговориться: Климов был тут человеком чужим, незаинтересованным, с ним можно быть откровенным.

— Раньше было как, — продолжил Сомов, закурив новую сигарету, — вот бандиты, а вот барыжки. А посредине — Вадя Сомов, который следит, чтобы слишком близко они не сходились. Всем было хорошо. Потом бандиты друг дружку перебили — не без моей, скажу тебе честно, помощи, — а коммерсанты наши, кто деньгу поднял, по большим городам рассосались. И Заграйск разматывать начало. Вроде по чуть-чуть, да только народу все меньше и меньше. Кто в Тюмень, кто в Пермь, кто вообще в Москву к вам или в Питер. Дела другие пошли: шума меньше. Так бы и жили. Но… н-да!

— Страна меняется, — тихо произнес Ян. — Сильно меняется, Сомыч.

— Да я догадываюсь. Вот только место нам с тобой найдется ли?

— Ну, как я понимаю, для тебя ничего особо не изменится. Начальство новое — ну так от старого ничего хорошего ждать не приходилось.

— Как знать, Яныч, как знать. Кстати, — Сомов подался вперед, положил локти на стол, — есть у нас тут одна хитрая контора, что-то вроде совета офицеров запаса. Возможности у них большие, но держу их я. Ну, с моими друзьями, конечно. Хочешь, устрою типа консультантом? Работа для тебя найдется. Хорошая работа, не склад охранять: головой думать.

— Ты б со мной не связывался, Вадя, — тихонько вздохнул Ян.

— Да-а?

— Угум-с… или ты думаешь, чего это я в вашу курортную столицу из Москвы смылся, да рад, что вроде Разрешили?

Сомов хмыкнул и налил по новой.

— Я подумал, ты влетел. По бабкам влетел.

— Если бы.

— Ну в тот раз ты не говорил, я не спрашивал. Сейчас тоже не надо? Только вот ты уже здесь, а я, знаешь, при должности. Большой должности, Яныч. Для Заграйска — большой.

— Да было бы мне что рассказывать, Вадя… Кроме того, что жену с дочкой у меня убили, а самого почему в живых оставили — загадка. Нужна кому-то моя голова, Сомыч, но ужас в том, что если б я действительно знал то, о чем они думают, так сам пошел бы давно и рассказал, а там будь что будет. Так ведь нет, Вадя, нет.

— Жену с дочкой?! — Сомов пристально посмотрел на друга, потом мотнул головой. Без слов поднял стакан, чокаться не стал. — На бандитов не похоже, — выдохнул он и потянулся наконец к колбасе.

— Ты угадал.

Ян вытащил сигарету из пачки Сомова, прикурил и откинулся на спинку стула. Дым вдруг ударил в голову, заставив несколько раз плотно прикрыть глаза — такой способ помогал ему с самой юности. Вадим молчал, жевал колбасу, глядя куда-то в сторону от Климова. Ян понимал, что подобрать слова ему сейчас трудно… Должность? Хорошо, пускай должность.

— Ну, я догадываюсь, кто так действует, — тяжело произнес Сомов. — Но сам-то ты в своих словах уверен?

— Да понимаешь, там все было достаточно просто. В девяносто пятом меня отправили на полгода в Сирию — тесть помог, а то я ему вроде как глаза мозолил: ни карьеры особо, ничего. К тому же я в училище арабский учил. Ну, вроде как учил… я ж не военный переводчик в конце концов. Проторчал я два месяца в Латакии, а потом перевели меня на одну авиабазу к северу, там наши технари сидели. Ну и езжай, говорят, может, хоть они дело тебе найдут. Они нашли, конечно, — к вечеру с ног падал. Ну и однажды приехали к нам какие-то люди — полковник, два майора и с ними в штатском какие-то. Посадили меня в «уазик», дали старого прапора с автоматом — и вези полковника и одного штатского куда-то к границе. Куда они скажут. Что делать, поехали. Приезжаем в какой-то поселок, берем с собой араба с «дипломатом», едем дальше. Теперь уже он командует, ну, я понимаю кое-как. В языке уже ориентируюсь, слава богу, не то что раньше. Приехали мы… я так думаю, что на заброшенную французскую авиабазу: потому что бетонка древняя, песком почти занесенная, заправка полуразваленная, и два «Хьюи» американских стоят. Но без опознавательных и в серой какой-то раскраске, не пустынной.

— Это что? — резко перебил Сомов, до того слушавший друга очень внимательно.

— Вертолет… да ты его в кино сто раз видел. Про Вьетнам и все такое… двухлопастный такой, небольшой.

— Вспомнил, — кивнул Сомов. — Дальше…

— По краю бетонки палатки стоят бедуинские, богатые. Штук десять, людей не видно вообще. Вышел старый араб в галабее — именно араб, настоящий такой, не сирийский, я его вообще за саудовца принял, — поклонился, рукой махнул. Мои пассажиры подскочили и в палатку. Ну, я покурить вылез, по сторонам смотрю. А прапор мой психует что-то. Он дядька тертый был, Афган прошел… Хана нам, говорит, майор, хана теперь. Чую, говорит, хана. Зря мы сюда поехали. Давай, говорит, сдавай назад и, типа разворачиваешься, задом вон к той вертушке подъезжай. Ее заправили только что — видишь, керосин вокруг горловины блестит, засранцы заливали, — так смотри, до Ирака нам рукой подать, а если что, я и в Турцию дотяну. Там сдадимся, турки не выдадут. Мне аж дурно стало — только психа сейчас не хватало. Куда, говорю, ты полетишь, ты на нем летать умеешь? А он бледный стоит, в автомат вцепился. Я, говорит, и не на таком летать умею, и пусть там ротор в обратную сторону, справлюсь. Я ж Афган борттехником отлетал, навидался. Тут я уже посмеяться собрался, да не успел: выходят наши, за ними все тот же араб, кланяется, коробку со сластями полковнику в руки сует. Полкан ему тоже поклонился. Тот араб, что с нами был, с чемоданчиком который, он на переднее сиденье сел почему-то, а остальные — сзади. И поехали. Только не домой, а на восток куда-то. Полковник говорит: не волнуйся, скоро на трассу выскочим, на заправке полные баки нальем. Ну, я и не волнуюсь, по тропке какой-то еду, что мне… и вот тут самое интересное и случилось.

— Предложили к пиндосам бежать? — спросил Сомов, хватая бутылку виски.

— С ними мы, Вадя, дружим, давно и нежно. И вообще не надо такими терминами разбрасываться, мой тебе совет. В блатной среде — сколько хочешь, а вот с военными не надо…

— Да извини, — буркнул Сомов. — Ты прервись пока… давай за то, что живой ты там остался… в Сирии в этой. Слушаю я тебя, слушаю… — Он выпил, поставил стакан на стол, снова схватил сигарету. — А прапор-то твой жив остался? Или не подвела его чуйка? Летчик он был, да? Уважаю.