Я застегнул рюкзак и направился к берегу. Пахом Ильич рассуждал на ходу, догоняя меня:

— Вот ты говоришь, теоретически возможно. Значит, выманить на этот берег свея надо как карася, да вот только что в качестве наживки предложить?

— Давай думать, Ильич. Для строительства укреплённого лагеря, а затем и острога нужно три вещи, — сказал я, немного сбавляя шаг, дожидаясь, пока новгородец поравняется со мной.

— Серебро, люди и жратва, — закончил за меня Пахом и протянул шишку.

— Спасибо за сувенир, но к чему это? — недоумевая, поинтересовался у купца.

«На кой чёрт он собирает шишки на поляне? Зайди в лесок, там этого добра навалом. Точно, у Ильича что-то с головой случилось, как увидел работу принтера», — подумал я.

— Помнишь, — Пахом хитровато прищурился, — в Долгомостье ложный склад с продовольствием делали?

— Помню, так в Смоленске шпион был, и мы знали о нём. А тут?

— Так в Новгороде почитай каждый торговый гость шпионит, да и среди своих, думаю, немало иуд сыщется. — Ильич перекрестился.

— Если Фаси точно будет знать, что здесь его ожидает большой запас провизии, приготовленный к отправке куда-нибудь в Мухоморск, то… — Шишка с хрустом раздавилась у меня в руке.

— И речку ежами у яра перегородить надо, дабы, как ты их назвал, интервенты пешочком пошли, — внёс последнее предложение Пахом. — Строптивых под нож, а остальных в колодки.

После обеда, пока мы с Пахомом Ильичом исследовали фарватер Ижорки, наёмники валили в лесу деревья. Бензопилы не было, но лесорубы и простой двуручной пилой с топорами управились быстро. Сутки ушли на то, чтобы приготовить деревянные ежи и набить мешки камнем. Ещё двое — на возведение навеса для ямы с зерном и домика у опушки, как раз на правом берегу кряжа [Кряжи — это незатапливаемые склоны речной долины, состоящие из коренных горных пород. Обрывистый пойменный берег называют яром. Пойма — часть речной долины, затапливаемая паводковыми водами.], где была полянка. Остальное доделывалось без нас. Оставив Людвига с отрядом в устье Ижоры продолжать заниматься облагораживанием местности и «охраной» продовольственного склада, мы спешно отплыли в Новгород. Предстояла большая комплексная работа.

Слух о том, что Пахом Ильич будет отправлять громадный караван в Любек и живо интересуется зерновозами, насторожил всех купцов, торгующих озимой рожью. Появившееся словно из воздуха зерно грозило подорвать сложившиеся цены. Ожидаемые прибыли стали под вопросом. Из Ладоги дёрнули шесть недогруженных рожью ладей, но не в Клобжег, как было намечено, а в Колывань, где вроде опять-таки по слухам ещё покупали по старым ценам. О зерне заговорили все и везде. Особенно в Новгороде, где цена ни с того ни с сего поползла вниз, как в небывало обильном хлебами позапрошлом году. Популярная тема не миновала и посетителей одного заведения. Недалеко от торговых рядов, в двухстах шагах от моста, возле Ярославова двора, в добротной харчевне шла степенная беседа двух горожан и пары торговых гостей. Находясь в подпитии, приказчики Пахома Ильича выбалтывали секреты хозяина.

— А чтоб заповедь за третной хлеб не платить, — Ваня глотнул из кружки, — эта стервь стервячая его в обход Новгорода в устье Ижоры свозит, там склад у него. Шестьдесят дружинников караван охранять будут. Во как.

Иван на пару с Ефремом пили пиво, заботливо подливаемое их новыми приятелями Гротом и Спиридоном. Информация о том, что их хозяин занимается контрабандой, всё поставила на свои места. Со слов приказчиков выходило, что Пахом Ильич не заплатил обязательный налог, взимаемый посадником при оптовой операции с оброчного хлеба. Обычно такой хлеб продавали монастыри, являющиеся крупнейшими землевладельцами и, как обычно, скрывающие точное количество полученного урожая. Всё это означало одно: прокрутить в одиночку подобную аферу купец не в состоянии, есть поддержка. А если разговор шёл о третной части собранного урожая, то хлеба должно быть очень много, так как церковь в этом году участвовала в его продаже не более чем скромно. Оставалось выявить детали.

— Так неудобно там склад держать, неужто поближе не мог сообразить? В Альдейгюборге, к примеру? — Как бы сочувствуя недалёкому уму Пахома, поддержал беседу Грот.

— Подальше положишь — поближе возьмёшь. Что-то пиво у меня покончалось, пошли отсель, Ваня.

Ефрем попытался приподняться с лавки, но тотчас был ласково усажен обратно.

— Куда спешить? — Грот показал корчмарю за своей спиной два пальца, мол, срочно пару кувшинчиков пива к столу. — Вот уже новый кувшин несут, уважьте, купцы достопочтимые.

— Ну, коли так, то останемся, только мы не купцы. — Иван рассеянно посмотрел по сторонам, икнул и улыбнулся, завидев приближающийся кувшин с пенным напитком. — Приказчики мы у Пахома Ильича в лавке.

— Сегодня приказчик, а завтра, глядишь, и хозяин уже своей лавки. Главное с нужными людьми дружбу вести, — многозначительно заявил Спиридон.

Поучали прожженных торгашей торговые гости, не ведая, что приказчики Ильича только на торговле зеркалами за последний месяц наварили по сорок гривен на брата. И при желании давно могли заняться собственным бизнесом.

— А где в устье Ижоры склад разместить можно? — Грот налил из большого кувшина в свой глиняный стаканчик пива и поднёс ко рту. — Бывал я в тех местах, там и пристань-то поставить негде.

— А напротив дома убитого ижорца, — Ефрем сделал большой глоток и погладил себя по животу, — на правой стороне, на поляне.

Грот чуть не подавился, услышав сказанное. Ведь почти год назад именно он вспарывал живот пустившего их на ночлег местного кузнеца, прибивая к столбу его кишки, чтобы мучился казнённый подольше. А потом наблюдал, как муж сестры Спиридон издевался над обезумевшей от ужаса ижоркой. Жертву они приносили; насколько удачно, покажет эта навигация.

— Пора мне, завтра с восходом домой ухожу. — Свей поднялся из-за стола, подмигнул Спиридону и попрощался с собутыльниками.

Пиво больше никто не приносил, и вскоре Иван с Ефремом покинули заведение. Поддерживая друг дружку и напевая похабные песенки, они отправились в сторону Славенского конца. Так и брела парочка до тёмного переулка, где приказчиков словно подменили.

— Правду говорил Византиец. Если перед употреблением маслица съесть, то не опьянеешь. — Ваня смачно сплюнул на землю.

— А я вот масла не ел, хи… — Ефрем прыснул в кулак, и парочка весело поспешила к терему своего хозяина.

Пока мы осматривали побережье Ижорки, плотники сделали к терему Пахома Ильича пристройку в два этажа. Название этому сооружению дали кабинет. Хотя таковым являлось лишь одно помещение с неестественно огромным для того времени окном на верхнем этаже, все домашние, да и соседи не утруждали себя такими нюансами. Интерьер помещения в точности копировал один из рисунков, которые Ильич как-то подсмотрел у дочери, любуясь намалёванными красотками. Вместо большой лавки, способной разместить до шести человек, которую обычно мостили у стены, стояли две софы. Под комбинированную обивку была засунута пакля; немного жестковато, но в те времена ни один король не мог похвастаться подобной мебелью. Кресло у стола, предназначенное для хозяина, в отличие от находившихся там стульев, даже подлокотники имело мягкие и размещалось таким образом, что вошедший в дверь посетитель встречался взглядом с сидевшим в нём человеком. На стене, сразу над подголовником, была прикреплена фотокарточка в рамке, где купец красовался вместе со своей командой на фоне ладьи. Большая часть стены, на которую падал свет с улицы, была завешана ширмой, а вторая приютила два шкафа, стоящие как часовые возле окна. Правый содержал торговую документацию, состоящую в основном из подшивок бересты, и был высотою до потолка. Левый напоминал секретер с множеством отделений, на одной из створок которого висел на бечёвке тонкий срез берёзового бревна необычной для этой породы дерева формы. Детская подделка была приспособлена как доска с прикреплёнными на кнопки листочками из блокнота. Они были исписаны именами купцов, проявивших заинтересованность в рассказах приказчиков. Я сидел за столом, попивая квас, Пахом же прохаживался возле стены, заложив руки за спину, иногда останавливаясь возле стилизованной под гусиное перо чернильной авторучки, намереваясь что-то написать. Срок, когда шпион успевал донести вести до шведских берегов, подходил к концу.

— На сегодняшний день, — выдержав паузу, заговорил Ильич, — Новгород покинули два торговых гостя: Спиридон и Грот.

— А что насчёт остальных? — уточнил я.

— Гаврила Алексич и Сбыслав Якунович согласились участвовать в нашей придумке, и купцы из этого списка, — снимая с берёзового круга два самых исписанных листка, — от них, так что можно пока не рассматривать. Ушкуйник Меша зело расспрашивал, когда караван в Любек тронется, свои услуги по охране предлагал. У него ватажка в сорок человек, шороху на Балтике наводит — будь здоров. Бандит, как ты говоришь. Но он свеев люто ненавидит, что-то личное. Впрочем, гадости надо ожидать из того места, откуда не ждёшь. Правильно?

Пахом открепил последний листок с именами подозреваемых и положил на стол, зачитав шесть имён.

— Подожди, Спиридон… где-то я слышал это имя.

Попытался вспомнить текст «Житие Александра Ярославовича». Наконец-то в памяти возник отрывок, где один из воевод Ульфа Фаси как раз носил подобное имя. Вот только как торговый гость может оказаться воеводой?