Алексей Брусницын

Приключения Буратино. Сборник

Уснуть… и видеть сны?

У. Шекспир «Гамлет»

ВРЕМЕНИ НЕТ

EPIGRAF

Вот так и живем… Сначала кажется, что не зря, что вот-вот поймем зачем. А потом, когда выясняется, что все-таки незачем, тогда-то и начинается самое интересное!

PROLOG

Насколько все-таки несоизмеримы одинаковые отрезки времени, проживаемые в разных условиях! Например, последний год тюремного заключения и последний год жизни по медицинскому прогнозу. В первом случае этот срок представляется ужасно долгим, а во втором — ничтожно малым. Однако ожидание свободы гораздо веселее ожидания смерти, а строгий режим куда мягче постельного.

По мнению специалистов, Антону Сергеевичу осталось жить меньше года, и его последние дни неизбежно будут омрачены всеми «прелестями» конечной стадии развития рака головного мозга: боль, тошнота, потеря памяти, помрачение сознания, могут еще добавиться эпилепсия и паралич… а потом снова боль.

— Я готов на операцию, даже если ее успех будет маловероятен, — лепетал он в кабинете заведующего онкологическим отделением.

— Опухоль у вас, к моему глубокому сожалению, неоперабельная, — плохо изобразил сожаление доктор. — Если мы ее удалим, станете овощем. Но для этого надо еще после операции выжить, что у вас вряд ли получится. Сейчас ведь с вами все хорошо, не так ли?

Больной кивнул неуверенно.

— Вот и наслаждайтесь светлыми деньками. Гаудеамус, так сказать, игитур… Ювенес… — доктор хотел было продолжить, но осознав неуместность дальнейшего цитирования [В переводе первая строфа студенческого гимна «Гаудеамус» звучит так: // Давайте же радоваться, // Пока мы молоды! // После веселой молодости, // После тягостной старости // К нам придет смерть. // (Здесь и далее примечания автора.)], остановился и быстро взглянул на пациента. — Вы, кажется, ученый? Помните, как там дальше?

Больной удивленно поднял брови.

— Доктор, я вообще-то математик по образованию. У нас латынь не нужна. Разве что буквы…

— Да и в медицине, впрочем, тоже. Атавизм… Так вот. Никто не знает, сколько их еще будет, этих ваших светлых дней. Может, месяц, а может, и полгода. Зачем вам в больнице торчать? Милейший… — доктор бросил взгляд на бумаги перед собой, — Антон Сергеевич. Помните «Достучаться до небес»? Потом еще этот фильм… с Николсоном… — он пощелкал пальцами. — «Пока не сыграл в ящик»! Не видели? Посмотрите. Некоторые умудряются прожить эти последние месяцы более насыщенно и интересно, чем все предыдущие годы. В общем, гуляйте побольше, дышите свежим воздухом. Винца можете в разумных пределах выпить… А когда заболит, вернетесь к нам, и мы облегчим ваши страдания. Сейчас наша задача уже не вылечить вас, это невозможно, а сделать максимально комфортным процесс м-м-м… — он замялся, подбирая слово, но передумал и выразительно посмотрел на часы.

— Неужели ничего нельзя сделать? — больной в отчаянии всплеснул руками. — Может быть, какие-то новейшие способы лечения? Я найду деньги!

Доктор мрачно ухмыльнулся.

— Слушайте, если уж так вам охота деньги потратить — поезжайте в Израиль. Они там берутся за все подряд. Выиграете годик-два, да без штанов в гроб и ляжете… — и снова посмотрел на часы.

По дороге домой Антон Сергеевич размышлял о том, как это унизительно для мыслящего существа — умирать. О том, что худшее, что может случиться с человеком — это смерть, так почему же именно она, как награда, ожидает его в конце пути? О том, что когда-нибудь человек, подтверждая свой гордый статус, научится жить столько, сколько нужно ему, а не сколько отмерила дура-природа, и как это обидно — умереть раньше, чем это произойдет… Черт возьми! Да если бы люди не теряли время на войны, инквизиции и прочие пустяки, уже давно научились бы синтезировать органы и оцифровывать сознание. Жить вечно.

Вспомнив последние словах доктора, возмутился: «Вот ведь гад какой гладкий! А годик-то, тем более два — не пустяк…»

Уже через полгода разгуливал Антон Сергеевич по осенней Кесарии — древнему поселению на берегу Средиземного моря, живой и невредимый, если не считать шрама от трепанации черепа.

Перед этим была продажа квартиры в Москве. Он решился на этот шаг, почти не колеблясь — зачем одинокому, умирающему человеку недвижимость в стране, куда он, скорее всего, больше не вернется? Отдал свою трешку на Кутузовском даже не за полную стоимость — лишь бы побыстрее. В любом случае, это были большие деньги. Кроме того, у Антона Сергеевича имелись кое-какие накопления. В общей сложности около трехсот тысяч долларов, и он рассчитывал пожить на них красиво, сколько бы ему ни осталось…

Дальше — репатриация [Репатриация — возвращение на Родину. В настоящее время программы по репатриации на государственном уровне осуществляют две страны: Израиль и Болгария.]. Очень быстро собрал он требуемые документы и с первого раза прошел собеседование с консулом, который сказал умирающему «кен», то есть «да» на иврите, несмотря на то, что евреем Антон Сергеевич был всего на четверть.

О том, что он, как внук еврея, имеет право на репатриацию, он знал давно. Его просветил сокурсник, который иммигрировал в Израиль еще до развала СССР. Как-то в телефонном разговоре тот расписывал прелести заграничной жизни и призывал оставить формальную родину ради родины исторической. Тогда Антон Сергеевич резко осадил его и полушутя, но категорично потребовал прекратить сионистскую пропаганду.

Позже, в девяностых, из любопытства он однажды сходил в еврейское агентство. На тот момент в Израиле шла очередная война, и ему отсоветовали ехать в эту страну, да он и не собирался…

Прямо в аэропорту «Бен Гурион» чиновник Министерства внутренних дел — неторопливый добродушный человек с черной ассирийской бородой и вьющимися пейсами — выдал Антону Сергеевичу теудат зеут, то есть паспорт. Перед этим, заполняя данные, он спросил на чисто русском языке:

— Какое имя выберите?

— В каком смысле? — удивился Антон Сергеевич.

— Получая израильский паспорт, вы можете записать себе любое имя. Вы можете быть, например, Натан или Йонатан, — эту возможность чиновник преподнес как щедрый дар от государства Израилева.

Было даже как-то неудобно отказываться…

— И Моисей можно?

— Конечно. Прекрасный выбор! Значит, Моисей? — обрадовался чиновник и занес руку над клавиатурой.

— Да ну что вы, — отмахнулся Антон Сергеевич. — Пишите как есть. Что ж мне на старости лет в Моисеи подаваться…

Когда с именем было покончено (причем в паспорт вписали не только папу, но и маму), чиновник задал следующий вопрос:

— Какую национальность запишем?

— Ну пишите — еврей. Зря я, что ли, происхождение свое доказывал? — ответил новоиспеченный репатриант устало, он был порядком измотан многочасовым перелетом.

Чиновник не спеша потыкал в кнопки и пожал плечами.

— К сожалению, не могу. У вас дедушка, да еще по отцу… Мы ставим национальность «иудей» только галахическим евреям, то есть унаследовавшим кровь по материнской линии. Но если хотите, я могу поставить прочерк.

— Как вы сказали? Галактическим?

— Галахическим. То есть по Га́лахе — это традиционное иудейское право, — терпеливо пояснил чиновник.

— Тогда ставьте прочерк, — великодушно разрешил Антон Сергеевич.

Идея с прочерком показалась ему удачной, поскольку кроме дедушки-еврея, другой дедушка у него был наполовину поляк, бабушка по матери — украинка, а по отцу — на четверть башкирка. Так что русской крови в нем было ненамного больше, чем еврейской или украинской, а то и меньше. Так что, если отслеживать национальность по материнской линии, получалось, что Антон Сергеевич — галахический хохол.

— Вероисповедание? — задал чиновник следующий вопрос и пытливо уставился на респондента.

В Москве, в еврейском агентстве, предупреждали, что ни в коем случае нельзя ляпнуть «христианин» в ответ на этот ключевой вопрос — просто депортируют прямо из аэропорта ближайшим рейсом. Можно было назвать любую религию, даже ислам. Можно было оказаться, прости господи, атеистом, но никак не приверженцем Иисуса — рожденного на этой Земле галахического еврея…

— Агностик, — решил похулиганить Антон Сергеевич. На самом деле он был чистейшей воды атеистом, потому что полагал, что не может здравомыслящий человек, тем более с высшим естественно-научным образованием, верить во всякую чепуху.

— Интересно, — бюрократ снова полез в компьютер, — сейчас проверим, есть ли такая опция…

— Оказывается, нет, — через минуту вздохнул он и вопросительно посмотрел на Антона Сергеевича.

Тот махнул рукой.

— Ставьте прочерк.

Потом была операция. Все произошло очень быстро. После недельного обследования он подписал бумаги, в которых значилось, что пациент предупрежден о рисках, связанных с оперативным вмешательством, что доверяет специалистам клиники выбор метода лечения, и что в случае неблагоприятного исхода клиника ответственности не несет.

Его накачали веществами, от которых все происходящее стало совершенно безразлично, и повезли в операционную. Когда на следующий день он пришел в себя, ему сказали, что все прошло успешно и ему больше не о чем беспокоиться.

Уже через две недели Антона Сергеевича выписали, даже не сняв швы. Ему объяснили, что, как гражданин Израиля, он получает лечение бесплатно и, если останется в клинике дольше, то займет чужое место.

Перед выпиской он спросил у русскоязычного медбрата, где ему в Израиле лучше всего снять домик на время реабилитации. Куражась, медбрат посоветовал ему Кесарию — израильскую Барвиху, в которой живут только миллионеры. Однако упрямый старик даже после того, как медбрат признался, что пошутил, упросил его помочь найти на ивритоязычных сайтах дом именно в этой самой Кесарии и договориться о встрече с хозяином.