— Продолжайте.

— Пройдя в зал и на кухню, я понял, что соседка отсутствует. Пошел к выходу, но решил заглянуть в ванную. Ничего не увидел и достал спички.

— Так, скажите, вы всегда носите с собой коробок спичек?

— Нет, просто они валялись в кармане халата с тех пор, как у нас отключали электроэнергию.

— Так-так, продолжайте. Вы зашли в ванную — и?

— Да… Я зашел в ванную и в свете зажженной спички увидел отвратительную картину.

— Точнее. Подробнее.

— Мой взгляд словно сфотографировал все до мельчайших подробностей. Сначала в полумраке я увидел несколько натянутых бельевых веревок. На веревках висели вывернутые мясом наружу шкуры, по всей видимости, кошек. Там же висели и тушки. Весь кафель на стенах и на полу был в крови. Стены были не забрызганы, а измазаны кровью, повсюду были отпечатки ладоней и пальцев. Судя по тому, что цвет варьировался от ярко-красного до почти черного, занимались этим долго.

— Хм… — мужчина круговыми движениями потер виски. — Надо же, вы так хорошо разбираетесь в особенностях свертывания крови! Увлекаетесь медициной?

— Нет, я не связан с медициной. Для того, чтобы знать о том, что кровь темнеет от свертывания, необязательно заканчивать медицинский колледж. Достаточно изредка смотреть телевизор.

Мой собеседник снисходительно усмехнулся уголком рта.

— На полу из запекшейся лужи торчали клочки светлых волос. Рядом лежали старые швейные ножницы. В раковине невысокой горкой лежали внутренности, а над ними висело небольшое зеркало, почерневшее и вздувшееся от старости. На нем было что-то написано. Что именно — я не разобрал, но писали кровью и очень аккуратно, без подтеков. Сама же ванна была наполнена густой багровой жидкостью вперемешку с внутренностями. И в этом месиве лежал труп старухи, — я почувствовал тошноту, встал, открыл окно и жадно вдохнул прохладный воздух.

— Так, как именно выглядел труп?

— Вы явно стремитесь к тому, чтобы меня стошнило, — возмутился я. — Вы же видели его!

— Да, но нас интересует, что видели вы.

— Не думаю, что есть отличия.

— Вот это мы и хотим уточнить.

— Я не стал его разглядывать. Мне сложно смотреть на такое, как и любому нормальному человеку.

— А я, по-вашему, ненормальный человек? — улыбнулся незнакомец. — Мне же несложно.

— Вы — привыкший человек. Профессия у вас такая.

— Значит, дело не в ненормальности?

— А что нормального в равнодушном отношении к изуродованному трупу?

— Человек ко всему привыкает.

— Я не хочу к такому привыкать.

— Ну, хорошо, мы отвлеклись, — поправляя очки, произнес он нестрогим тоном. — Я все-таки хочу услышать подробности.

— Из всей этой мерзости, которой была наполнена ванна, выглядывали лишь лицо, кисти рук и пальцы ног, а туловища я не видел. Голова была лысой. Пострижена, но очень неаккуратно. Видимо, теми самыми ножницами, которые лежали на полу. На лице не было никакой гримасы, лишь приоткрытый рот и открытые глаза. Правда, ни зрачков, ни белков видно не было, потому что их залила кровь.

Все еще стоя у приоткрытого окна, я глубоко вдохнул и вернулся к креслу, стараясь не думать о тошноте и настраиваясь на официальный лад. Тишина длилась недолго. Первым вновь заговорил он:

— Так, ясно. Увидев все это, вы направились к себе в квартиру?

— Направился?! Я бежал сломя голову!

— А там ничего не трогали?

— Конечно, нет! О чем вы? Я даже мясорубку выронил!

— Так, придя домой, вы?..

— Я отдышался и позвонил…

— А почему сразу нам, а не в скорую?

— Ну, как мне показалось, соседка была мертва. Я ошибся?

— Нет, конечно, — они рассмеялись. — Она мертвее всех мертвых! Сколько прошло времени с момента, как вы увидели труп, до того, как позвонили нам?

— Может, минут пять-семь.

— Так, так… Мы только что были в той ванной комнате. Но, видите ли, в чем дело…

— В чем?

— А в том, — продолжил гость, переглянувшись с коллегами, — что в сорок седьмой квартире мы увидели почти такую же картину, какую описали вы, за исключением одного: труп лежит лицом в воде или… как хотите, называйте эту жижу! И лысый затылок никак не перепутать с лицом. Если не верите, можем подняться и посмотреть еще разок все вместе.

Я онемел и уставился на свое отражение в его очках.

— По мнению наших специалистов, работающих сейчас на месте, старушка мертва около двух часов. Мы, конечно, склонны вам верить, но как объяснить то, что, будучи мертвой, она смогла перевернуться?

Я молчал.

— Вы уверены, что видели лицо с открытым ртом и глазами?

— Уверен.

— Не могли ли вы что-то перепутать от шока?

— Нет. Это как моментальный снимок у меня в голове…

— Мы поняли. Не нужно нервничать.

— Я спокоен. Просто не понимаю… Я не трогал ее, правда!

— Хм… — мужчина откинулся на спинку дивана и задумчиво уставился в потолок. — Я верю вам. Такую гадость мало кто захочет потрогать. Хотя я знаю парочку таких извращенцев.

Они негромко рассмеялись. Девушка прикрыла рот рукой и еле заметно покраснела. Затем главный кивнул ей, и она тут же протянула мне листок бумаги.

«Кисонрукигонеыннилдогенутишыдолежятноюьревдазьседзно».

— Что это? — я заинтересованно крутил его перед глазами. — Какой-то бессмысленный набор букв!

Я читал эту чушь, видя боковым зрением, что все трое внимательно смотрят на меня. Отложив лист, я непонимающе пожал плечами.

— Не узнаете ничего?

— В каком смысле?

— Ну, это не кажется вам знакомым?

— Нет…

— Точно?

— Вполне.

Мужчина улыбнулся.

— Зеркало.

— Что зеркало?

— Именно это было написано на том самом зеркале, «кровью и очень аккуратно», как вы сказали.

— Возможно, но я не запомнил надпись и ничего не могу сказать по этому поводу.

— Прочтите еще раз, — не унимался тот.

Я прочитал еще раз и опять ничего не понял.

Мужчина снова улыбнулся.

— «Но» — это «он».

Я взял листок.

— Написано задом наперед? «Онздесьзадверьюонтяжелодышитунегодлинныеногикурносик». Странная предсмертная записка, — пробубнил я.

— Как вы думаете, кто такой Курносик?

Я пожал плечами.

— Понятия не имею!

— Вы раньше не слышали это прозвище или похожее описание?

— Нет.

— Ясно. «Тяжело дышит за дверью». Какие у вас ассоциации?

— Ассоциаций конкретных нет, но подходит под описание какого-то странного существа. Чего-то неестественного. И еще «длинные ноги»… Если учесть контекст, то жутко.

— Так, — мужчина в очках снова потер подбородок. — Ну что же, уважаемый, прояснилось немного, точнее, все только запуталось. Но все равно спасибо. Прощаемся мы ненадолго. Уверен, нам еще придется коротать не один десяток минут в поисках интересного.

Поднявшись, мужчина протянул мне свою сухую крепкую руку, и я ответил рукопожатием.

— Кстати, о руках, — он продолжал сжимать мою ладонь. — Нам нужны ваши пальчики. Это не займет много времени, буквально пару минут.

— В каком смысле?

— Отпечатки.

— А, да, конечно…

— Пусть будут, — он улыбнулся и кивнул коллеге.

Впервые у меня брали отпечатки пальцев. Ощущения не из приятных. Вроде ничего плохого, но ощущаешь себя преступником. Совесть чиста, а сердце почему-то заводится, и глаза начинают бегать из стороны в сторону. Беспрекословность, смирение накрывают с головой, и ты стоишь с черными, как смоль, руками, киваешь и думаешь: «Пошли вы в задницу, служители закона! Не там ищете».

— Всего хорошего, — попрощалась девушка, закончив процедуру. Третий же человек так и не произнес ни слова. Они подошли к двери, и мой главный собеседник вновь повернулся и изобразил двумя пальцами вызов рвоты.

— Я бы вам посоветовал освободиться от пирожков.

— Уже, — кивнул я и проводил визитеров за порог.

На этот раз я запер дверь на все замки.

Без одной минуты понедельник. Обычно для меня новые сутки начинаются не в ноль часов, а в момент пробуждения. Сегодня я был уверен, что объятия Морфея меня не коснутся, но ошибся. Едва я закрыл дверь и сел на диван, как окунулся в молчание, и, пытаясь вникнуть в хаос в своей голове, сам не заметил, как задремал.

Мне снилась радуга. Как будто я вишу в воздухе и медленно поднимаюсь к ней. И вот она рядом, совсем близко. Я трогаю ее рукой, и от моего прикосновения она вдруг становится черно-белой…

Я открыл глаза. Затекшая шея и шум в голове — странное состояние. Окутанный пеленой мозг еще не проснулся. Иначе, как «тупить», это не назовешь. Я уставился в одну точку и просидел так несколько минут. Над телевизором тикали часы, отбивая точный ритм происходящего. Именно так звучит жизнь: «тик-так, тик-так». Но думал я не об этом. Несколько первых секунд после пробуждения, вспоминая последние события, я был уверен, что это дурной сон, но вскоре убедился, что все очень даже по-настоящему. Радуга стекла, как акварель, и исчезла. Я прищурился и махнул рукой, отгоняя от себя дурные мысли.