Многоцелевая боевая платформа «Дамокл-4» существовала в единственном числе. Что и немудрено. Ведь даже ресурсов всего «свободного мира» не хватило бы на строительство и эксплуатацию, скажем, десяти подобных монстров. Да в этом и не было нужды. Спутник предназначался для особых задач. Тех, которые не могли выполнить даже ракеты с тактическими ядерными зарядами.

До этого он тихо висел в безвоздушном пространстве вдалеке от бурь, сотрясавших земной шар. Висел, ожидая сигнала — неповторимой комбинации цифр, которая вовлечет его в процесс всепланетной трансформации материи, называемый войной.

Не он ее начал. Этот маховик был запущен внизу, в кабинетах политиков и военных штабах. Ему лишь отведена роль застрельщика, оружия первого удара.

Мощная система наведения помех скрывала его до поры до времени от электронных глаз противника, маскируя под космический мусор. Мегаваттный атомный реактор мог щедро питать энергией «главный калибр» боевой платформы — десятитонное орудие Гаусса. На поверхности Земли из-за сопротивления атмосферы ее мощности было бы недостаточно, чтобы разогнать обычную пулю. Но здесь, в сверхразреженном воздухе, немногим отличающимся от вакуума, все было по-другому. Здесь «рельсовая пушка» вполне могла разогнать трехсоткилограммовую болванку из обедненного урана.

Электронный мозг «Дамокла-4» занимался своим любимым делом — тестировал все системы, отправляя сигналы по многократно дублированным цепям.

Но сегодня была не обычная проверка, а аврал. Рутинный порядок работы был грубо нарушен еще два дня назад, когда сверхчувствительные наружные датчики зафиксировали всплеск ионизирующего излучения. Теперь треть из них уже вышла из строя. Если бы главный компьютер платформы мог испытывать эмоции, то он почувствовал бы страх.

Но угрожавшая колоссу опасность не была делом рук человека. В космосе происходили процессы таких масштабов, которых людям с их тараканьими силами никогда не достичь.

Светило выбрасывало из себя миллионы тонн плазмы в секунду, «солнечный ветер» подхватывал и нес во все концы Солнечной системы плотные рои заряженных частиц. Отраженным светом горел естественный спутник Земли. Полыхали радужными огнями Меркурий и Венера. Их жители, если бы такие имелись, могли бы наблюдать яркую иллюминацию круглые сутки.

Корпус боевой платформы был не чета гражданским спутникам связи. От рядовой солнечной бури она была защищена даже надежнее, чем МКС-2, ведь «научное» оборудование, установленное на ней, ценилось выше, чем жизни астронавтов. Но многослойную танковую броню, позволяющую экипажу выжить даже рядом с взбесившимся энергоблоком АЭС, на спутник все-таки не навесишь. А такой уровень солнечной активности едва ли случался на короткой памяти человечества.

Так силы небес вмешались в историю Земли. Они дали ей не направление, а только легонький толчок, без которого она, скорее всего, обошлась бы с тем же результатом.

Уровень солнечной радиации быстро шел на спад, но свое дело она уже сделала, нанеся самым уязвимым узлам боевой платформы чудовищный урон. Сколько еще мог выдержать «Дамокл», прежде чем превратиться в десять тонн орбитального хлама, не решался сказать ни один специалист. Три дня? Два? А может, и сутки. Если бы спутник мог чувствовать, то он кричал бы от отчаяния. Погибнуть втуне, так и не выполнив своего предназначения. И это притом, что стоишь ты, считая с начала проектных работ, почти сотню миллиардов долларов!

Он не мог знать, что в этот момент внизу в огромном пятиугольном здании решалась как раз его судьба. По совокупности причин операцию предполагалось провести в течение месяца. Но из-за чрезвычайных обстоятельств сроки были пересмотрены в сторону сокращения.

Тем временем четыре десятка его собратьев устаревшей модели D-1, одноразовые спутники-камикадзе, несущие на борту по одному ядерному заряду, тоже начали выходить на позиции. Треть их уже вышла из строя от интенсивной солнечной бомбардировки, половина оставшихся получила повреждения, близкие к критическим. Любой день промедления грозил новыми потерями. Высоколобые ребята из НАСА не могли сказать точно, не чреват ли этот природный феномен новым всплеском, не будет ли тот продолжаться до полной гибели орбитальной группировки.

Дальше ждать было нельзя. Начался последний отсчет.

Время Ч — 8.30

Он пришел туда первым, без двадцати шесть.

Небо еще только начинало бледнеть, на востоке заря проступала слабыми алыми пятнами, наполовину скрытая шеренгой недавно возведенных двадцатипятиэтажек.

Демьянов давно не вставал так рано. Первым, что он отметил, выйдя во двор, была огромная, едва ли не в четверть луны, слабо мерцающая блямба, что висела, казалось, прямо над подсвеченными сигнальными огнями вершинами двух новых высоток. Должно быть, Венера. Или Марс. Или комета какая-нибудь. Он был не силен в астрономии. Но почему эта штука так ярко светится?

Улицы были пустынны, будто город выкосила эпидемия, и тишина стояла такая, что звук его собственных шагов разносился чуть ли не на километр, так никем и не услышанный. Только по проспекту проносились редкие машины да изредка мелькал силуэт дворника во дворе, заставленных автомобилями.

Тишина и покой, разлитый в прохладном воздухе, настраивали на философский лад. Невольно на ум начали приходить странные мысли о бренности сущего, бесконечности пространства, быстротечности времени… Обо всей той ерундистике, которой Демьянов не забивал голову лет тридцать, еще с армии.

Университетский проспект был черен и пуст. В огромных домах по обеим его сторонам светилось едва ли два десятка окон. Это были ранние пташки или, наоборот, полуночники, засидевшиеся в хорошей компании. Вымерший город. Было в этой картине что-то одновременно пугающее и завораживающее.

Суббота. Почти все спят. Только ему приходится тащиться черт знает куда из-за того, что каким-то идиотам в погонах вздумалось поиграть в «Зарницу». Слава богу, живет он недалеко, а то пришлось бы выходить еще раньше. Какой транспорт ходит в такую рань? Такси? Полно вам, не с его зарплатой.

Это место всегда вызывало у него необъяснимую неприязнь. К поклонникам диггерской романтики Демьянов не относился и, как любой нормальный человек, не видел в огромном подвале, темном и грязном, ничего занимательного. Но существовала и другая причина. Запах. Убежище не воняло, нет… Но, как в любом помещении, куда люди не заглядывают годами, воздух в нем приобрел специфический нежилой — или лучше сказать «неживой»? — дух.

Так что он предпочел бы оставить это место в покое и не спускаться туда еще лет пять. А лучше десять. К тому времени он выйдет на пенсию, а с убежищем пусть разбирается его преемник.

Но ситуация сложилась такая, что без него никак. К прибытию комиссии убежище должно сверкать и сиять. Когда явятся «добровольные» помощники из числа рабочих базы, надо будет четко обрисовать им круг задач этого внепланового субботника, которому они, естественно, не будут рады, несмотря на обещанный директором отгул, потому что дел будет непочатый край.

Представитель фирмы-арендатора опаздывал, а без него нельзя было попасть в помещение для укрываемых, занимавшее половину убежища, куда проверяющие вполне могли заглянуть. Но можно было распечатать запасный вход, спуститься вниз, пройти в пункт управления и проверить там исправность основных систем. Это первое, на что будет смотреть комиссия.

Подземный переход был построен совсем недавно. Он встретил раннего гостя неласковым резким светом ламп. В это время в нем почти не было прохожих. До открытия павильонов оставалось еще два часа, и некому было увидеть, как неприметный человек остановился у неприметной решетчатой заслонки в стене. Хотя даже заметь его кто-нибудь, он принял бы майора за монтера или электрика. Демьянов и выглядел соответственно — старый потертый камуфляж, резиновые сапоги и ящик с инструментами через плечо. Руку его оттягивала пятилитровая канистра, внутри которой булькала солярка.

Люди невнимательны к тому, что впрямую не касается их жизни. Тысячи мужчин и женщин каждый день проходили мимо этой решетки, но мало кто из них задался вопросом о том, что же находится за ней.

Майор долго возился с дверью. От времени замочная скважина и сами механизмы замка заросли грязью, и когда он наконец справился с ней, дважды повернув ключ против часовой стрелки, его руки были в ржавчине, а одежда в паутине и нападавшем с потолка соре. Несмазанные петли жалобно скрипнули, когда решетка, закрывавшая вход в убежище от любопытных глаз, подалась в сторону. Перед Демьяновым оказалась обычная лестница, которая могла бы вести в типовой подвал жилого дома. Оттуда тянуло сквозняком и сыростью.

Отряхнувшись, — хотя чего ради, если там, куда он идет, еще грязней? — он достал аккумуляторный фонарик, последний раз оглянулся и шагнул вниз. Майор нахмурился, заметив налет ржавчины на трубах, тянущихся вдоль стены, и начал осторожно спускаться по крутой лестнице. Его резиновые сапоги звонко шлепали по бетонным ступеням, но он по опыту знал, что наверху это никто не услышит. Подземелье поглощало все звуки. Решетку он предусмотрительно закрыл за собой. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь бомж забрался сюда в поисках цветного металла.