Родилась она, когда он с той же уверенностью знакомился с окончательным вариантом обвинения, следователь с адвокатом сидели в маленьком кабинете СИЗО свежие, бодрые, внушающие оптимизм. Поздравляли.

Новый член семьи не был Борисом Ивановичем лично осмотрен и учтен, и это обстоятельство стало разрушать стройность мироздания. Что-то ощутимо шло не так.

Но адвокат был хорош. Просто и понятно он объяснил, что дело можно «решить» только в суде и там оно без вариантов умрет и что оправдательный его ждет и потом — реабилитация.

— Не, ну красавец, — говорил Борис Иванович в камере вору-бедолаге [Бедолага — отбывающий срок арестант, у которого нет «грева»: ему никто не помогает с воли, он живет «на хозяйском»: ест баланду, одевается в то, что выдают, работает на производстве или занимается уборкой барака (кроме отхожих мест, которые могут убирать только опущенные и отделенные). — Прим. авт.] Сереге, которому симпатизировал.

— Красавец, — отвечал с готовностью Серега, и какая-то улыбка мелькала у него странная, но тут же становилась обычной — Иваныч помогал с куревом и пропитанием.

Снова стало тревожно, когда выяснилось, что пожившая и понимающая девушка-бухгалтер заключила досудебное соглашение и наговорила всякого (правду, конечно, но зачем?) и дело в отношении ее ушло в суд и ее как-то быстро осудили, пусть условно, но осудили. Приговор принес ему адвокат и все опять грамотно объяснил.

— Ну осудили, ну мошенничество, ну особо крупный, так это же особый порядок, на тебя не влияет, но вот она, дура, будет теперь судимой, — вздыхал он, и, действительно, все становилось понятно.

В камере делился с Серегой.

— Дура, — соглашался Серега и тянулся за сигареткой.

Иваныч смотрел на него с благодарностью.

Когда дело у Бориса Ивановича подошло к приговору, Серега получил свою трешку и уехал на общий режим.

В камере остались какие-то злые. Говорили нехорошее об адвокатах. Им с адвокатами не везло.

— Надо уметь решать вопросы, — сурово говорил Борис Иванович.

С ним не спорили. Передачи ему заносили регулярно, жадным он не был. К чему споры в таком раскладе?

На приговор адвокат прийти не смог, был очень занят. Семь лет и шесть месяцев. Иск, штраф.

Парни в камере не шептались и не смеялись, не принято. Напоили чаем, у самого как-то не получалось в этот вечер.

Адвокат пришел через два дня.

— Непросто, ох как непросто по твоему делу, Иваныч, — говорил он, не моргая. — Теперь только апелляция.

Без Сереги в камере поговорить было не с кем.

Апелляция прошла через три месяца — буднично и быстро. Бориса Ивановича слушать не стали, люди судейские были очень заняты, но к этому он начал привыкать. Все вокруг, кто при власти, очень заняты.

— Да они и не вникали, команда такая им спустилась, понимаешь, — адвокат вновь был безупречен, — но в кассации такое не проходит. Решим в кассации. От тебя больше ничего не надо.

Конец ознакомительного фрагмента