— Это не наш город, сынок. Это уже их город. Житья они нам не дадут.

Вечером зашел Генка. Форму снял, нацепил старые джинсы и льняную рубашку оливкового цвета. Приветливо кивнул матери и увел Толика в его комнату.

— Спасибо тебе, — запоздало поблагодарил приятеля Толик. — Спас тогда.

— Ничего. Главное, выжил. Что у тебя?

— Я заявление написал, эти двое тоже. Адвокат сказал, что огнестрел просто так не скрыть, так что вроде шансы есть.

Генка покачал головой.

— Пойми, не будет никакого разбирательства. Судье гостинец занесут и отправит он тебя леса валить лет на десять.

— Как?

— Так! Олька-то показания дала?

— Дала, — помрачнел Толик. — Типа я напал, а эти перцы оборонялись.

— Вот сука! — ругнулся Генка. — Говорил я тебе, не хрена на нее западать.

— А сам-то? — не удержался Толик. — До армии вместе за ней бегали.

— Бегали. И после армии бегали. Только я еще тогда понял, что она за человек. У нее бабки и шмотки на первом месте. А таких, как ты и я не замечает. Потому и к этому гандону прилипла. Они для нее свои.

— А мы?

— А мы, друг мой Толян — нищеброды. Быдло. Ты полсотни в месяц имеешь?

— Ну, чуть поменьше.

— Тебе повезло, есть работа. У нас неплохо платят. Но все равно мы для них — плебс. Не рабы, но где-то рядом.

— Завидно, что она со мной… — Толик оборвал себя, вспомнив предательство Оли.

Генка засмеялся.

— С тобой, конечно. Ее папаша второй особняк достраивает.

— В городе?

— Ха! — Генка фыркнул. — В Италии. Знаешь, сколько они гребут? Бюджет пилят еще до его принятия. Там не особняк, там поселок можно выстроить. Ладно!

Он махнул рукой, обвел взглядом комнату. Здесь все было, как и до армии. На серванте кубки и грамоты за соревнования, в углу на крюке груша, под ней гантели. В другом углу стол и компьютер, рядом диван.

— На маму напали, — сказал Толик. — Утром.

Генка помолчал, почесал нос.

— У тебя оружие есть?

— Какое? — не понял Толик.

— Гаубица, блин! Ружье есть?

— Нет. Я не оформлял.

— Вот именно. Плохо. Так хоть дом бы защитил.

— Думаешь надо? Я могу…

— Уже нет. Здесь ты ничего не купишь. Разрешители [Сотрудники лицензионно-разрешительного отдела.] не подпишут заявление.

— Почему?

Генка вздохнул, с жалостью посмотрел на Толика.

— Ты наивный, как чукотский сапог. Толик, проснись! Ты под следствием. Пока оно идет, ты даже думать обо всем забудь. Да и потом не факт, что позволят. В городе вся верхушка и барыги друг друга знают. Один шепнет, второй кивнет и все.

Слова Генки перекликались со словами матери и Толик промолчал. Он вдруг понял, что последний год после армии жил в каком-то полусне. Работа, тренировки, Ольга, посиделки с приятелями. Свой мирок, за который он не хотел выходить.

А теперь оказалось, что мирка и нет. Подруга предала, власть готова сожрать, богатые подонки застрелить. И никто не поможет, не заступится.

Он и впрямь после армии захотел покоя и убедил себя, что все идет неплохо и жить можно. И, правда, наивный дурак!

— Ладно. Не страдай, — хлопнул по его плечу Генка. — Прорвемся. Только мать с работы встречай. И сам смотри по сторонам. Носи с собой отвертку или шило. Не забыл, как пользоваться?

Толик кивнул.

— Если эти пеньки предложат мировую и заплатят — соглашайся.

— Зачем?

— Потому что законным образом ты их не победишь. Останешься ни с чем. А так хоть компенсация за ранение. Понял?


В понедельник утром Толику объявили об увольнении. Начальник, пряча глаза, предложил написать заявление, потом отсчитал деньги.

— Держи. Это за последний месяц, премия и компенсация за быстрое увольнение. Извини.

Винить начальника было не в чем, Толик пожал ему руку и вышел за ворота. Предсказания адвоката и Генки сбывались с пугающей скоростью.

Вечером мать сообщила, что ее переводят из цеха, где она работала оператором, в простые рабочие. Вместо двадцати тысяч будет получать четырнадцать.

Родители мажоров мстили подло, но успешно. Наученный горьким опытом, Толик не стал качать права, не побежал в суд, и даже не выругался. Его грубо втолкнули в реальность, от которой он целый год успешно прятался.

В сети Толик списался с приятелями по секции, упомянул о своем несчастье. Ему тут же накидали ссылок на подобные случаи в городе и по стране. Толик опешил. Он и не знал, что подобное пережили тысячи человек. В ответ написал, что с этим надо как-то бороться, пока и вправду в рабов не превратили. Приятели позубоскалили и сменили тему.

Через день он встретил в магазине одноклубника по секции бокса. Тот приветливо кивнул и спросил:

— Ну что, пыл праведного гнева не угас?

— Это ты к чему?

— Да так. Зайдем в бар, напьемся апельсиновым соком.

Толик пожал плечами.

— Ну пошли.


В баре приятель уединился с какой-то подружкой, а к Толику подсел молодой мужчина и сходу сказал:

— Ты Толик? Здорово. Я Макс. Есть тема, пообщаемся на улице.

На провокатора он не очень походил и Толик после недолгого колебания вышел вслед за ним на улицу.

— Работу ты потерял, — начал Макс. — С законом и дельцами проблемы. Это плохо.

— А ты кто?

— Тот, кто может предложить тебе дело. Интересное. И шанс.

— Какой?

— Перестать быть биомассой. Опять почувствовать себя человеком. Хотя бы как в армии. Ты же в разведке служил?

— Да, разведрота, — растерялся Толик.

— Ну вот. Забыть вряд ли все успел. Ты вон на форуме плакался и сокрушался, что простой человек ничего не может. Один — да. А если не один?

— И что надо делать? Идти морды бить?

— Можно, но непродуктивно. Бить надо не по отдельным мордам, а по системе. Хотя и по мордам иногда неплохо! — рассмеялся Макс. — Завтра покажу тебе одно место и познакомлю с хорошими людьми. Посмотришь тогда и решишь, как быть. Идет?

Толик чуть помедлил и пожал протянутую руку.

— Идет.

2

Суровый город Сурсак

Новую партию гастарбайтеров привезли ночью. Три автобуса битком набитые людьми, свернули с трассы и после маневров между остовами старых деревянных домов встали возле длинного барака. Две сотни мужчин в возрасте от двадцати до пятидесяти лет выгрузились на площадку.

Сархат — прораб и влиятельный человек в таджикской диаспоре — властно махнул рукой, разом прекратив приглушенный гомон, и громко произнес:

— Заселяйте барак. Дрова у стены. Умывальники в коридоре. Во дворе два колодца, туалеты тоже там. Есть печки.

— Обещали денег дать, — прервал Сархата чей-то голос.

Тот недовольно дернул головой.

— После начала работы. Все, идите.

Приехавшие вяло потянулись к бараку, рассматривая в тусклом свете двух слабых фонарей новое жилище.

К Сархату подошел старший группы, протянул несколько листов.

— Тут список.

— Паспорта проверил? Все в порядке?

— Да. Но рабочих виз пока нет.

— Не нужны визы, — усмехнулся Сархат. — Зачем деньги тратить?

— А милиция?

— Полиция, — поправил Сархат. — А что они? Они не помешают.

— Люди спрашивают, боятся…

— Нечего бояться. Надо работать. Работы много, тут торговые центры строить будут, дома. Дороги прокладывать.

Сархат пристально смотрел на собеседника, тот вежливо молчал. Прораб имел очень большое влияние в таджикской диаспоре и вообще среди всех мигрантов из Средней Азии. Он и среди русских пользовался авторитетом, а половина городских чиновников была с ним в дружбе. За эту дружбу они неплохо получали, причем не только деньгами. Но то дела личные, о них вслух не говорят.

— Ты всех проверил? — нарушил молчание Сархат. — Ловкие ребята есть?

— Есть. Я отметил, — вновь протянул прорабу листки собеседник.

Тот взял, скрутил в трубочку.

— Надеюсь, у них прошлых грешков нет?

Собеседник потупился.

— Кто-то воевал… давно уже.

— А те, кто воевал недавно? — насмешливо уточнил Сархат.

Старший группы не ответил.

— Я сам проверю. И чтобы здесь все было тихо! По городу не ходить, к женщинам не приставать. Вообще барак и двор не покидать без команды. На работу будут возить. Продукты доставят.

— Без женщин плохо, — заметил старший группы.

— Ничего. Будут хорошо работать, привезем и женщин. Продажных сук хватает. У русских бабы красивые и недорогие. Но это по отдельной цене.

— Сархат, я насчет второй группы. Мы ехали вместе, но потом они отстали. Это не наши.

— Знаю. Они будут работать в другом месте. Ты не волнуйся.

Улыбка у Сархата вышла злой и старший группы виновато кивнул.

— Все, иди. Утром на работу. Так что подъем в шесть часов.


Через полчаса Сархат сидел за столом в небольшом кафе с нейтральным названием «Променад». Напротив сидел хозяин кафе Гапур. По документам он был ингуш, бывший бухгалтер и водитель. На самом деле он носил другое имя, имел другую национальность и совсем иной послужной список. Но уже пятнадцать лет его звали Гапур. А те, кто знал его прошлую жизнь, либо умерли, либо держали языки за зубами.

Сархат один из немногих, кто помнил прежнего Гапура и его старую привычку носить с собой складной нож. Этим ножом он мог легко отправить человека на тот свет за несколько секунд.