— Это не наш город, сынок. Это уже их город. Житья они нам не дадут.
Вечером зашел Генка. Форму снял, нацепил старые джинсы и льняную рубашку оливкового цвета. Приветливо кивнул матери и увел Толика в его комнату.
— Спасибо тебе, — запоздало поблагодарил приятеля Толик. — Спас тогда.
— Ничего. Главное, выжил. Что у тебя?
— Я заявление написал, эти двое тоже. Адвокат сказал, что огнестрел просто так не скрыть, так что вроде шансы есть.
Генка покачал головой.
— Пойми, не будет никакого разбирательства. Судье гостинец занесут и отправит он тебя леса валить лет на десять.
— Как?
— Так! Олька-то показания дала?
— Дала, — помрачнел Толик. — Типа я напал, а эти перцы оборонялись.
— Вот сука! — ругнулся Генка. — Говорил я тебе, не хрена на нее западать.
— А сам-то? — не удержался Толик. — До армии вместе за ней бегали.
— Бегали. И после армии бегали. Только я еще тогда понял, что она за человек. У нее бабки и шмотки на первом месте. А таких, как ты и я не замечает. Потому и к этому гандону прилипла. Они для нее свои.
— А мы?
— А мы, друг мой Толян — нищеброды. Быдло. Ты полсотни в месяц имеешь?
— Ну, чуть поменьше.
— Тебе повезло, есть работа. У нас неплохо платят. Но все равно мы для них — плебс. Не рабы, но где-то рядом.
— Завидно, что она со мной… — Толик оборвал себя, вспомнив предательство Оли.
Генка засмеялся.
— С тобой, конечно. Ее папаша второй особняк достраивает.
— В городе?
— Ха! — Генка фыркнул. — В Италии. Знаешь, сколько они гребут? Бюджет пилят еще до его принятия. Там не особняк, там поселок можно выстроить. Ладно!
Он махнул рукой, обвел взглядом комнату. Здесь все было, как и до армии. На серванте кубки и грамоты за соревнования, в углу на крюке груша, под ней гантели. В другом углу стол и компьютер, рядом диван.
— На маму напали, — сказал Толик. — Утром.
Генка помолчал, почесал нос.
— У тебя оружие есть?
— Какое? — не понял Толик.
— Гаубица, блин! Ружье есть?
— Нет. Я не оформлял.
— Вот именно. Плохо. Так хоть дом бы защитил.
— Думаешь надо? Я могу…
— Уже нет. Здесь ты ничего не купишь. Разрешители [Сотрудники лицензионно-разрешительного отдела.] не подпишут заявление.
— Почему?
Генка вздохнул, с жалостью посмотрел на Толика.
— Ты наивный, как чукотский сапог. Толик, проснись! Ты под следствием. Пока оно идет, ты даже думать обо всем забудь. Да и потом не факт, что позволят. В городе вся верхушка и барыги друг друга знают. Один шепнет, второй кивнет и все.
Слова Генки перекликались со словами матери и Толик промолчал. Он вдруг понял, что последний год после армии жил в каком-то полусне. Работа, тренировки, Ольга, посиделки с приятелями. Свой мирок, за который он не хотел выходить.
А теперь оказалось, что мирка и нет. Подруга предала, власть готова сожрать, богатые подонки застрелить. И никто не поможет, не заступится.
Он и впрямь после армии захотел покоя и убедил себя, что все идет неплохо и жить можно. И, правда, наивный дурак!
— Ладно. Не страдай, — хлопнул по его плечу Генка. — Прорвемся. Только мать с работы встречай. И сам смотри по сторонам. Носи с собой отвертку или шило. Не забыл, как пользоваться?
Толик кивнул.
— Если эти пеньки предложат мировую и заплатят — соглашайся.
— Зачем?
— Потому что законным образом ты их не победишь. Останешься ни с чем. А так хоть компенсация за ранение. Понял?
В понедельник утром Толику объявили об увольнении. Начальник, пряча глаза, предложил написать заявление, потом отсчитал деньги.
— Держи. Это за последний месяц, премия и компенсация за быстрое увольнение. Извини.
Винить начальника было не в чем, Толик пожал ему руку и вышел за ворота. Предсказания адвоката и Генки сбывались с пугающей скоростью.
Вечером мать сообщила, что ее переводят из цеха, где она работала оператором, в простые рабочие. Вместо двадцати тысяч будет получать четырнадцать.
Родители мажоров мстили подло, но успешно. Наученный горьким опытом, Толик не стал качать права, не побежал в суд, и даже не выругался. Его грубо втолкнули в реальность, от которой он целый год успешно прятался.
В сети Толик списался с приятелями по секции, упомянул о своем несчастье. Ему тут же накидали ссылок на подобные случаи в городе и по стране. Толик опешил. Он и не знал, что подобное пережили тысячи человек. В ответ написал, что с этим надо как-то бороться, пока и вправду в рабов не превратили. Приятели позубоскалили и сменили тему.
Через день он встретил в магазине одноклубника по секции бокса. Тот приветливо кивнул и спросил:
— Ну что, пыл праведного гнева не угас?
— Это ты к чему?
— Да так. Зайдем в бар, напьемся апельсиновым соком.
Толик пожал плечами.
— Ну пошли.
В баре приятель уединился с какой-то подружкой, а к Толику подсел молодой мужчина и сходу сказал:
— Ты Толик? Здорово. Я Макс. Есть тема, пообщаемся на улице.
На провокатора он не очень походил и Толик после недолгого колебания вышел вслед за ним на улицу.
— Работу ты потерял, — начал Макс. — С законом и дельцами проблемы. Это плохо.
— А ты кто?
— Тот, кто может предложить тебе дело. Интересное. И шанс.
— Какой?
— Перестать быть биомассой. Опять почувствовать себя человеком. Хотя бы как в армии. Ты же в разведке служил?
— Да, разведрота, — растерялся Толик.
— Ну вот. Забыть вряд ли все успел. Ты вон на форуме плакался и сокрушался, что простой человек ничего не может. Один — да. А если не один?
— И что надо делать? Идти морды бить?
— Можно, но непродуктивно. Бить надо не по отдельным мордам, а по системе. Хотя и по мордам иногда неплохо! — рассмеялся Макс. — Завтра покажу тебе одно место и познакомлю с хорошими людьми. Посмотришь тогда и решишь, как быть. Идет?
Толик чуть помедлил и пожал протянутую руку.
— Идет.
2
Суровый город Сурсак
Новую партию гастарбайтеров привезли ночью. Три автобуса битком набитые людьми, свернули с трассы и после маневров между остовами старых деревянных домов встали возле длинного барака. Две сотни мужчин в возрасте от двадцати до пятидесяти лет выгрузились на площадку.
Сархат — прораб и влиятельный человек в таджикской диаспоре — властно махнул рукой, разом прекратив приглушенный гомон, и громко произнес:
— Заселяйте барак. Дрова у стены. Умывальники в коридоре. Во дворе два колодца, туалеты тоже там. Есть печки.
— Обещали денег дать, — прервал Сархата чей-то голос.
Тот недовольно дернул головой.
— После начала работы. Все, идите.
Приехавшие вяло потянулись к бараку, рассматривая в тусклом свете двух слабых фонарей новое жилище.
К Сархату подошел старший группы, протянул несколько листов.
— Тут список.
— Паспорта проверил? Все в порядке?
— Да. Но рабочих виз пока нет.
— Не нужны визы, — усмехнулся Сархат. — Зачем деньги тратить?
— А милиция?
— Полиция, — поправил Сархат. — А что они? Они не помешают.
— Люди спрашивают, боятся…
— Нечего бояться. Надо работать. Работы много, тут торговые центры строить будут, дома. Дороги прокладывать.
Сархат пристально смотрел на собеседника, тот вежливо молчал. Прораб имел очень большое влияние в таджикской диаспоре и вообще среди всех мигрантов из Средней Азии. Он и среди русских пользовался авторитетом, а половина городских чиновников была с ним в дружбе. За эту дружбу они неплохо получали, причем не только деньгами. Но то дела личные, о них вслух не говорят.
— Ты всех проверил? — нарушил молчание Сархат. — Ловкие ребята есть?
— Есть. Я отметил, — вновь протянул прорабу листки собеседник.
Тот взял, скрутил в трубочку.
— Надеюсь, у них прошлых грешков нет?
Собеседник потупился.
— Кто-то воевал… давно уже.
— А те, кто воевал недавно? — насмешливо уточнил Сархат.
Старший группы не ответил.
— Я сам проверю. И чтобы здесь все было тихо! По городу не ходить, к женщинам не приставать. Вообще барак и двор не покидать без команды. На работу будут возить. Продукты доставят.
— Без женщин плохо, — заметил старший группы.
— Ничего. Будут хорошо работать, привезем и женщин. Продажных сук хватает. У русских бабы красивые и недорогие. Но это по отдельной цене.
— Сархат, я насчет второй группы. Мы ехали вместе, но потом они отстали. Это не наши.
— Знаю. Они будут работать в другом месте. Ты не волнуйся.
Улыбка у Сархата вышла злой и старший группы виновато кивнул.
— Все, иди. Утром на работу. Так что подъем в шесть часов.
Через полчаса Сархат сидел за столом в небольшом кафе с нейтральным названием «Променад». Напротив сидел хозяин кафе Гапур. По документам он был ингуш, бывший бухгалтер и водитель. На самом деле он носил другое имя, имел другую национальность и совсем иной послужной список. Но уже пятнадцать лет его звали Гапур. А те, кто знал его прошлую жизнь, либо умерли, либо держали языки за зубами.
Сархат один из немногих, кто помнил прежнего Гапура и его старую привычку носить с собой складной нож. Этим ножом он мог легко отправить человека на тот свет за несколько секунд.