Дорогой Иван Андреевич!

— Дорогой Иван Андреевич!

Гость шел на него широко раскинув руки. Невысокий, в коротком сюртучке. Иван Андреевич радушно обнял, провел в кабинет. По дороге задержался в коридоре, попросил подать чаю.

В кабинете сел против гостя с хмурой миной. Радоваться было особенно нечему. Утром пришел к выводу, что до смерти надоел свой жанр, что пора переключиться на прозу, стать серьезнее. Он только-только начал обдумывать роман, только набросал на бумаге опорные точки. Готов был с головой уже кувырнуться в работу. И тут на тебе! Принесла нелегкая посетителя.

— Что-то вы не в духе сегодня, — жизнерадостно прощебетал гость.

— Я работал, — поддержал разговор Иван Андреевич. — Роман затеял писать. Надоели знаете ли все эти рифмы.

— А о чем роман? — заинтересовался гость.

А может и не так бесполезен этот посетитель, подумал Иван Андреевич и ухватился за листы, на которых набросал основные пункты будущей книги для памяти.

— История про дворянскую семью. Отставной офицер берет в жены скромную девушку, и она распускается, как бутон. Как Золушка. Они живут счастливо. Балы, кутерьма, веселье. Но есть маленькое но.

— Что же? — подался вперед гость.

— Деньги, — благоговейно произнес Иван Андреевич. — Его дела не так хороши, как кажется. Вскоре он разоряется и пускает себе пулю в лоб.

— Естественно. Он же офицер. Ну-ну, — подбодрил гость. — А что же девушка?

— Она возвращается к тому, с чего начинала. К простой сельской жизни. Но после балов, приемов и французских платьев она не может принять прежнюю жизнь.

Постучали. Иван Андреевич разрешил войти, и Дуняша внесла поднос. Накрыла чай и тихонько вышла. Гость проводил взглядом округлые бедра служанки.

— А может наоборот? — предположил гость, подвигая фаянсовую чашечку.

— Что наоборот? — не понял Иван Андреевич, размешивая сахар.

— Ее не приняла старая жизнь. Вы подумайте, этакая фифа из грязи в князи выпрыгивает. Это же зависть. Вы представляете как к ней должны относиться после этого?

— Может и так, может и так.

Иван Андреевич сел к столу и сделал пометку. Нет, гость все-таки очень даже кстати. И вообще роман это слишком. Можно сделать повесть. Если это уместить в повесть, то будет ярче и насыщенней.

— Как вам в целом? — повернулся Иван Андреевич к гостю.

— В целом интересно. Но…

— Говорите, говорите, — подбодрил Иван Андреевич.

— Чего-то не хватает. Может быть она не селянка?

— А кто?

— Певичка. Может же офицер полюбить певичку? И пусть он разориться из-за нее.

— Это как? — оторвался от пометок Иван Андреевич.

— Ну, из-за ее балов и приемов. И французских туалетов. Она живет не по средствам.

Иван Андреевич потер руки. Позабыв приличия одним глотком заглонул чай и с азартом посмотрел на гостя.

— Так-так-так. А он?

— Офицер?

— Полковник. Пусть он будет полковник. Так ярче. А то офицер как-то безлико.

— А он стреляется, потому что готов ради нее на все. Но не может расплатиться с кредиторами.

— И она снова становится певичкой, — решительно взмахнул пером Иван Андреевич. — Нет. Не так. Представьте. Она идет по дороге, кутается в полушубок. Ветер, мокрый снег. Экипаж сломался. Она идет к ближайшей деревне, чтобы попроситься на ночлег.

— Откуда идет? — заинтересовался гость.

— Ну как… А она возвращалась с похорон мужа, — не растеря Иван Андреевич. — Он завещал похоронить себя в фамильном имении. Кстати оно уже давно заложено. Так вот она идет и встречает крестьянина, а он…

— Стоп, — подскочил гость. — Не так. Она знала этого крестьянина и пришла к нему специально.

— Как знала? — раскрыл рот Иван Андреевич.

— Она изменяла с ним мужу! — гордо возвестил гость.

— Какой конфуз! Полковнику?

— Да!

— С крестьянином?

— Да! В его имении.

Иван Андреевич вскочил и принялся мерить комнату шагами:

— Смело. Ново. Неожиданно. Но тогда он не разорялся и не стрелялся. Он их застукал, вот что.

— И застрелил из охотничьего ружья, — подытожил гость.

— Нет! — азартно выпалил Иван Андреевич. — Он ее выгнал. И она пришла к крестьянину. Приходит, просит помощи. А он не может ее содержать. И спрашивает, чем она может заниматься. Чем может заработать на жизнь.

— А она что же?

— А она говорит, что она прежде пела.

— Ах да, — шлепнул себя по лбу ладонью гость. — Она же певичка.

— Нет, пусть она не будет певичкой. Просто брала уроки пения. И вот она приходит к нему и говорит, что прежде пела. А он радуется, одобряет. Это дело, говорит, пойдешь петь и плясать. В варьете.

— Варьете в деревне? — усомнился гость.

— Нет, в городе. Ведь после всего этого они не смогут остаться в имении. Они бегут в город. А крестьянин в городе двоих не прокормит. И она идет в варьете.

— И изменяет своему крестьянину с местным директором.

— Нет, это уж слишком, — покачал головой Иван Андреевич и грузно опустился на стул. — Вобще это надо показать по-другому. Надо дать две встречи с крестьянином. До и после. Сперва она блистает. Французские наряды, духи, украшения. А вконце кутается в полушубок и дрожит от навалившегося кошмара. А впереди неизвестность.

— Гениально! — похвалил гость и встал. — Дорогой Иван Андреевич, не стану вам мешать, творите. И разрешите откланяться.

Иван Андреевич проводил гостя и полный сил вернулся к столу. История полилась на чистый лист, но слова были какие-то не такие. Не о том. Иван Андреевич скомкал страничку и бросил на пол. Нет, не так не так рисовалась ему эта история. И не рассказ это вовсе, и не роман.

И вообще ну ее к черту эту прозу, решил Иван Андреевич. Вернусь-ка я к родным рифмам. Прийдя к такому выводу он улыбнулся и, взяв чистый лист, написал:

«Попрыгунья стрекоза лето красное пропела»

Ягодка

Ледяные хрустальные струйки бежали по гладким блестящим камешкам, пытались перегнать друг друга. Ручей петлял между высоченных деревьев, пробивался сквозь лес. Около огромной сосны ручеек делал резкий поворот и замирал, вливаясь холодным потоком в нагретую на солнце воду. Здесь под сосной образовалась небольшая запруда, всего-то воды по колено, но для лесных жителей, не знавших рек и озер, и ручей и запрудка казались неимоверно глубокими.

Ягодка сидела на песке, под сосной и жадными глазами пожирала необыкновенную картину: песчаное дно запрудки, серебристые спинки маленьких рыбок, редкие водоросли, гладкие потрясающе красивые камушки. Такой камушек хотелось вытащить из воды и унести с собой, повесить на шею и красоваться перед другими детьми, но Ягодка уже не доверяла этому необыкновенному блеску. Это было первое разочарование в ее жизни, и вместе с тем первая мудрость, которую познала. А было так: она мужественно влезла в прохладную воду, вытащила красивый камушек, положила его под сосной собираясь отнести домой. Но Боги распорядились иначе: влага высохла, и переливающийся, сверкающий камушек стал мутно-серым невзрачным камнем, каких полно кругом, разве что не такие гладкие. Ягодка тогда очень огорчилась. Утешила мама. Мудрыня не напрасно была ведуньей, она подняла серый камень и бросила его обратно на дно запрудки. Камушек нехотя опустился на дно, поднял тучку песка, а когда песчаная завеса рассеялась — ожил. Ягодка не верила своим глазам, это было чудо из чудес — камушек снова сверкал, переливался, поблескивал, как подмигивал. Помнится, Мудрыня сказала тогда:

— У каждого существа в этом мире свой покон…

— Даже у камня? — нетерпеливо перебила маленькая Ягодка.

— Даже у камня. Все, что создано Родом, имеет свои законы. Человек должен знать эти законы и соблюдать, потому что если их нарушить, то хуже будет не только Миру, но и человеку. У камня есть свой дом — этот ручей. Так было не всегда, очень давно камень жил на суше, потом попал в воду, но так долго живет в воде, что уже привык и стал чем-то неотделимым. И если ты хочешь, чтобы камень был таким, какой есть — не трогай его, оставь там, где его дом.

Тихо всплеснуло, рыбка выпрыгнула из воды, сверкнула серебряной чешуей на солнце, плюхнулась обратно, расшвыряв блестящие брызги. Ягодка с трудом оторвалась от прелестной картины. Весь день куча дел: то с отцом в лес пойдет, то матери по дому помогает, то постигает истины, ведь недаром мать ведунья. Времени на то чтобы отдохнуть только и остается, что ранним утром или поздно вечером, когда солнце склоняется к земле и прячется за темной громадой леса. Но как приятно именно в эти закатные и рассветные часы сидеть на берегу лесного ручья, смотреть на воду, любоваться неповторимой красотой, которую мог сотворить только Род, мечтать.

Ягодка склонилась над серебристой гладью воды, из запрудки на нее смотрело очаровательное личико с серыми глазами и золотыми, в свете восходящего солнца, волосами. Ягодка тяжело вздохнула, красивое, вот только совсем еще детское лицо, да и сама она еще ребенок, хотя это только внешне, а на самом деле она очень умная, даже мудрая, ведь не зря же ее маму Мудрыней кличут, а ее Ягодкой. А ягодка от клюковки не очень-то далеко падает. Во, тоже мудрость, надо запомнить.