— Пееее… кхе… кхе-кхе… теее… кхе… Растудыть твою обратно и во все иные прочие вместе со всей фамилией.

— Добрый день, — благосклонно выглянул в окно Перст.

— Петер, доро… кхе… гой друг, — заворковал Тони так, словно бы Перст был его женой или на худой конец веселой соседской вдовушкой. — А не найдется ли у тебя капли чудодейственного бальзама, который позволяет излечить утренний недуг и развеять вечернюю меланхолию.

— Капли? — переспросил Перст весело.

— Несколько капель, — жадно сглотнул горшечник. — Накапай полстаканчика.

— Заходи, дверь открыта, — кивнул Перст и поспешил вниз навстречу гостю.

Тони Гнутый сидел в кресле и смаковал уже четвертый накапанный стаканчик. Уходить он явно не собирался.

— Так вот она мне и говорит, — горшечник с обидой продолжал невнятный монолог. — Мол, иди отсюда Тони Гнутый, а то позову Блудилу, он тебя и разогнет. А Блудила это такой у нее в таверне есть. Делать ничего не умеет, но дерется больно, а за это добрейшая хозяюшка кормит его и поит, и… не важно. Я говорю: “Позвольте, откуда деньги?” И знаешь, добрейший Петер, что она мне сказала? Она сказала, чтоб я шел горшки лепить, раз я горшечник, продавать их шел, тогда и деньги будут. Это ли по-божески?

— Это по-человечески, — пожал плечами Перст.

— Какие могут быть горшки без доброй кружки вина? Или хотя бы без стаканчика? Горшок слепить это не отцу Павлу на ботинок плюнуть. Это творение. Горшки из глины лепят. Знаешь что такое глина? Петер, да Господь наш Бог весь мир из глины создал и человеков из глины. Глина — это… это…

Горшечник поднял стакан, вытряс на язык последние капли и жалобно посмотрел на хозяина. Перст поднял кувшин и наполнил стакан гостя.

— У глины своя философия, у каждого горшка своя философия. А она говорит, слепи. Тут надобно вдохновение. А какое вдохновение без вина? Я ей так и сказал, Петер. Говорю, Матерь Божья, мать ее так, что ж за издевательство над творческим человеком… А она назвала меня старым богохульником и мерзким пьяницей. А еще Блудилу позвала. Ну, я человек воспитанный, особого приглашения с членовредительством ждать не стал, пришлось уйти.

Петер слушал внимательно, кивал не то Тони, не то своим мыслям. Опустевший стакан гостя, однако, не пропустил, наполнил, прежде чем горшечник успел намекнуть, что неплохо бы еще по стаканчику.

— Вот скажи мне, Петер, — продолжал горшечник. — Как это можно делать дело и не думать о хлебе насущном? Вот я хочу творить горшки, а мне приходится думать о том, где взять деньги на вино и на кусок хлеба. И горшки получаются скучными, как эти мысли. Это хорошо, если вообще получаются. А для философии, для творчества нужна чистая голова, оторванная от всяких пустяков. Вот ты, философ, и у тебя достаточно денег, чтобы заниматься любимым делом. Я тоже так хочу, ан нет. Почему такая несправедливость в мире?

Перст вскинулся от раздумий, на лице его проскользнуло некоторое колебание, потом он резко встал:

Конец ознакомительного фрагмента