— Что за рак? — не понял Ерофей.

— Ну, рак. Который в реке живёт. Такой вот, — Юрка скрючил пальцы, изображая рачьи клешни. — Клешни, панцирь, хвост, усы.

— Тьфу, пакость, — суеверно сплюнул Ерофей. — Никогда не видел. У нас в Сибири таких тварей нету.

— А что там за ладья плывёт? — вскинулся Юрка, глядя Ерофею за плечо.

Ерофей встревоженно повернулся. Вдали в ясной мгле, словно между небом и землёй, висела тёмная муха — другой дощаник под парусом.

— Кажись, знаю, кто это, — щурясь, сказал Ерофей. — Бухарцы.

— Кто такие?

— Проныры хуже твоих раков. Буди робят.

Ерофей положил ладонь на рукоять руля. Кроме Ерофея с Юркой, в дощанике было шестеро служилых Берёзовского острога и есаул Полтиныч, командир. Служилые, просыпаясь, зевали, крестили рты, с хрустом разгибали спины, черпали из-за борта и умывались. К Ерофею пробрался Полтиныч.

— Почему думаешь, что бухарцы? — спросил он.

— Со стрежня сошли, значит, хотят причалить к Певлору. А кому туда надобно, кроме бухарцев? Да и время ихнее — лето.

— Багры готовь, вёсла вынимай! — приказал Полтиныч служилым.

Служилые вытаскивали из-под лавок вёсла и вкладывали в уключины, роняя лопасти в воду. Безмятежная и невидимая гладь реки вмиг проявилась: подёрнулась кругами, зарябила, и стало ясно — вот синяя вода, вот синее небо. Полтиныч, работая локтями, вытянул со дна якорницу — многорукую корягу с привязанным камнем. Судёнышко закачалось. Не поднимая паруса, служилые вёслами с натугой погнали дощаник навстречу бухарцам.

— Никита, а кто это — бухарцы? — спросил Юрка у соседнего гребца.

— Торговцы сибирские. Басурмане. Мимо нашей казны скупают меха у остяков и в свою Бухару отсылают.

— Разве оно дозволено?

— Им можно, другим — по бороде.

— Почему?

— Отлезь, — раздражённо выдохнул Никита, налегая на весло.

— Точно — бухарцы, — сообщил Полтиныч. — Вижу Касымку.

Тобольские бухарцы, которых возглавлял Ходжа Касым, летом на судах объезжали становища инородцев на Оби ниже устья Иртыша и покупали пушнину. Лето — худшее время для торговли мехами, поэтому тобольский воевода — теперь обер-комендант — и разрешал такой промысел. Потом в Тобольске бухарцы сдавали соболей и песцов приказчикам Гостиного двора, те сортировали добычу, красной сучёной нитью увязывали шкурки в сорока, заливали узел сургучом, ставили печать и брали с Касыма пошлину.

Ходжа Касым сидел в кресле, крытом ковром, и вёл беседу с шейхом Аваз-Баки, который сидел напротив в таком же ковровом кресле. Шейх с семейством недавно переехал в Тобольск из Ургенча, чтобы руководить здесь новым мектебом — школой, открытой Ходжой. Касым хотел показать достопочтенному Аваз-Баки селения инородцев, так как инородцам скоро неизбежно придётся выбирать веру — Аллаху им поклониться или Христу. Но встреча со служилыми не сулила бухарцам ничего хорошего.

— Почему? — спросил шейх по-чагатайски. — Разве твои люди ведут себя недостойно? Или ты нарушаешь русский закон?

— Нет, мой господин, — ответил Касым. — Неприязнь к нам нужна русским для того, чтобы легче было притеснять моих работников. Сожалею, что тебе придётся стать свидетелем неучтивости, но это дикая страна.

Касым омыл лицо руками, соединив ладони под острой, ухоженной бородкой, встал и подошёл к борту дощаника.

Два судна сближались. Ерофей подруливал, четверо служилых гребли, а двое достали багры и готовились подцепить дощаник бухарцев. Полтиныч стоял возле носовой упруги и держал в руках лёгкий кованый якорь-кошку на тонкой снасти, чтобы забросить его, если багры не дотянутся.

— Касымка из Тобольска? — окликнул Полтиныч. — Не ошибся я?

— Ты не ошибся, добрый человек, — ответил Ходжа Касым по-русски. — А вы кто будете?

— Служилые люди воеводы Толбузина.

— Нынче положено говорить «коменданта Толбузина», мой друг, — вежливо уточнил Касым.

— Нынче положено говорить «давай, что взял, Касымка»!

Касым открыто стоял перед русскими — красивый, широкоплечий, в синем кафтане-чапане с затейливой вышивкой по рукавам, подпоясанный дорогим кушаком из красного шёлка. Голову Касым повязал небольшой походной чалмой из синего холста. Ветер пошевелил хвост чалмы.

— Я торгую по закону, уважаемый, — сдержанно сказал Касым.

— Здесь я закон, — самодовольно заявил Полтиныч.

Касым полез за пазуху и вытащил сложенный вчетверо лист.

— Господин обер-комендант милостиво приказал своему писцу снять для меня копию с указа царя Петра, в котором царь подтверждает давние права бухарцев на торговлю с остяками. Вот эта бумага, она с печатью.

— Предусмотрительный, стервец, — хмыкнул Ерофей.

Он с любопытством присматривался к бухарцам по привычке «гулящего человека»: не пригодится ли знакомство? Вроде крепкий хозяин Касым.

— Воевода Толбузин приказал мне по второму кругу остяков ободрать. По Оби Берёзовский уезд, не Тобольский, — ломал Касыма Полтиныч. — Твой хабар — это мой хабар. Я ведь и силком забрать могу.

— Это слова разбойника, а не воина. Они не коснулись моего слуха.

Гребцы-бухарцы не вынимали вёсел из воды, чтобы в случае нападения отталкивать дощаник русских. Один из гребцов незаметно вытащил из ножен на поясе кинжал и положил рядом с собой на скамейку. Рулевой бухарцев наматывал на кулак ремень. Аваз-Баки внимательно слушал, склонив голову в белой чалме. Два дощаника медленно двигались вниз по течению.

Полтиныч озадаченно покачивал в руках якорь-кошку на верёвке.

— Не поделишься, значит? — с угрозой спросил он. — Тогда я тебя дальше не пущу. Угребай восвояси.

— Я пожалуюсь на тебя в Тобольске обер-коменданту Бибикову.

— Да хоть Магомету, — ухмыльнулся Полтиныч.

— Вот этот благородный старец — шейх Аваз-Баки, — Касым указал на шейха. — Он привёз из Ургенча щедрые подарки для обер-коменданта. И обер-коменданту не понравится, что его гостя прогнали, как собаку.

— Не пужай, пужаные. А Певлор тебе не отдам. Это моя добыча.

Остяцкое селение Певлор лежало вдали на берегу, не догадываясь, что сейчас русские делят его с бухарцами.

— Хорошо, — сдержанно произнёс Ходжа Касым. — Будь по-твоему.

Касым оглянулся на своих гребцов и рулевого.

— Поверните парус, — приказал он по-чагатайски. — Мы возвращаемся.

Касым был взбешён, что его унизили при работниках и при шейхе, но не дрогнул лицом. Придёт время — и воевода Толбузин заплатит ему.

Дощаники начали потихоньку расходиться друг от друга.

— Ну и лады тогда, — с облегчением сказал Полтиныч и со стуком бросил кошку на дно. — Касымка всех остяков впереди уже обобрал, значит, мы тоже домой поедем. Вот только Певлор ещё обыщем. Руль на берег, Колоброд.

— У воеводы и без того сапоги сафьяновые, — рассудительно заметил служилый Никита, толкая весло.

Глава 3

Брать всё

Стёсанный на грань носовой брус дощаника, волнорез, корабельщики называли «лемех» — на ходу он как плуг вспарывал воду, отваливая её по обе стороны двумя пенными пластами. «Лемехом» дощаник с разгона проехал по мягкой отмели, поднимая донную муть, и волна от судна по мелководью побежала к берегу и хлопнула на приплёске. Служилые вытаскивали вёсла, перелезали через борт и спрыгивали в воду. Им было здесь по колено.

На берегу в траве, пробивающейся сквозь холодный северный песок, лежали лёгкие остяцкие лодки — похожие на сушёных тайменей калданки из бересты или смолёных шкур и вогнутые долблёные обласы. У воды валялись выброшенные рекой древесные стволы, обмытые до белизны, будто кости. На крестовинах из жердей висели сети с клочьями водорослей, рядом сохли огромные плетёные корзины — рыболовные морды. Остяки Певлора уже давно заметили на Оби русский парус и теперь ожидали пришельцев на покатом склоне берега. Их было человек сорок — два десятка мужиков в кожаных рубахах, чернокосые бабы в расшитых халатах и детишки.

Служилые не брали с собой ружей. Бунты инородцев остались в далёком прошлом, когда остяцкая княгиня Анна Пуртеева, злая вдова Игичея, сына князя Алачи, подбивала своего сына и своего внука на мятеж и рассылала по селениям краснопёрые стрелы, призывая всех к войне с русскими. Кода, городок княгини Анны, давно был разорён, и его пустырь уже зарос берёзами, хотя оставалась Кодская волость, где князьцами стояли потомки Анны и Алачи. В Певлоре молодой князь Пантила тоже был записан в воеводских ясачных книгах Алачеевым: он приходился свирепой старухе Анне прапрапраправнуком.

Пантила тоже встречал служилых.

— Еду надо? — сразу спросил он, хмуро вглядываясь в лицо есаула Полтиныча. — Муксун жарим, кровяной хлеб дам, порсу можно делать.

Пантила надеялся, что русские причалили только на горячий обед.

— Не обессудь, князь Пантила, мы приехали взять, что осталось, — усмехнулся Полтиныч. — Но пожрать не откажемся.

— Почему взять? Зачем взять? — рассердился Пантила.

— На подарок Агапону Иванычу боярину Толбузину.

Полтиныч уверенно шагал вверх по склону берега к селению. Пантила поспешил за есаулом. Служилые тоже шли к жилищам остяков, не обращая внимания на хозяев. Остяки взволнованно переговаривались по-хантыйски.