Манифест «Разбойничьей партии»

Разбойничьими партиями» власть называла отряды пугачёвцев. Но обычные разбойники не рассылают письма с призывами к бунту, а Пугачёв с первых дней взрывал народный разум посланиями, которые именовал «манифестами». Власть боялась их, как чёрт ладана. Такую прокламацию добрые подданные подкинули государыне Екатерине прямо в Зимний дворец в Рождество 1774 года.

В пугачёвщину вся Россия от императрицы до холопа читала только два вида текстов: Часослов и манифесты Пугачёва.

Казак Пугачёв был неграмотным и скрывал это, потому что царь-то грамоту знать должен. Не раз атаманы пихали «царя» в бок локтями, когда он, делая вид, что читает, держал письмо вверх ногами. Сохранился удивительный документ, где накаляканы бессмысленные детские завитушки, «не изъявляющие никаких литер»: это попытка Пугачёва научиться подписывать свои грозные указы.

Ещё на Узенях Пугачёв потребовал себе грамотея, и казаки нашли ему 19-летнего Ивана Почиталина, парня послушного и прилежного. На берегу степной реки Почиталин лёг пузом в некошеную траву и, высунув язык, сочинил первый манифест. Пугачёв полюбил своего усердного писаря и звал его ласково и по-отечески — Ванюшкой.

Ванюшка, титулуя самозванца, изощрялся как мог, чтобы убедить в его подлинности: «Я, великий государь анператор, жалую вас, Пётр Фёдаравич», «Доброжелатель, тысячью великой и высокой един великий император государь», «Российской державы содержатель».

Указы Ванюшки восходили к народным заклятьям: «Исправить бы тебе великому государю пять голубиц и тритцать бонбав, и ни жилеть бы тебе коний государевых. И никто же бы тебе за то не обидил, ни встрешнай, ни папиришнай. А ежели кто онаго обидит, тот приимит от великаго государя гнев». «Голубицы» — это гаубицы. Похоже, что в конце манифеста губы Почиталина шептали «аминь!».

И всё ж Ванюшка чувствовал потребность в творческом росте. В октябре 1773 года, уже под Оренбургом, Максим Шигаев добыл переплетённые в книгу правительственные указы. Максим и Ванюшка заперлись в избе и неделю упражнялись в составлении манифестов, «выбирая лутчия речи». Их творческий дуэт Пугачёв усилил крестьянином Петровым из Белорецкого завода: Пугачёв подивился, как складно написана жалоба Петрова. Три грамотея открыли секрет императрицы: надо апеллировать к опыту Петра Великого. Теперь воззвания Ванюшки разили слушателей наповал.

Пугачёв прикажет возить его манифесты, держа над головой, а подавать на острие пики или на штыке. Когда после оренбургского разгрома Ванюшка попадёт в плен, его осудят на каторгу пожизненно, хотя он не держал ни ружья, ни сабли: Екатерина хорошо разбиралась в литературе и беспощадно разбиралась с литераторами. «Бунтовщиком хуже Пугачёва» она назовёт Александра Радищева, автора «Путешествия из Петербурга в Москву».

Ванюшка строчил самозванцу указы, которые дворяне читали с хохотом, а простые мужики, «возникнув из мрака неведения», крестились и вставали на смертный бой. Не случись пугачёвского бунта, быть бы Ванюшке Почиталину великим народным поэтом.

Манифесты Пугачёва стали первой информационной войной в истории России. За чтение манифеста полагался кнут, за переписку и передачу — каторга. Палачи публично сжигали манифесты у позорных столбов. Засекречены были и копии для суда над мятежниками, и даже разрешения на копирование. После боёв солдаты обшаривали карманы убитых бунтовщиков в поисках не денег, а бумаг, где написана «вся правда».

Для идеологической победы власть не сумела найти аргументов. 17 октября 1773 года, через месяц после первого манифеста Ванюшки, Сенат издал указ, объявляющий ложными абсолютно все обращения к народу и от лица императора, и от лица императрицы, если обращения зачитаны с рукописного листа. Контроль над печатным станком был признан делом государственной безопасности.

Осень в Оренбурге

5 октября бунт подступил к Оренбургу. Своё войско Пугачёв повёл на штурм города шеренгой, чтобы казалось, будто мятежников много. Но с разбега приступ не удался, Оренбург отразил атаку: «начали из города жестоко картечами бить».

Губернатору Ивану Рейнсдорпу, датчанину, было 43 года. Он возглавлял губернию уже пять лет и зарекомендовал себя хорошим хозяйственником, но не знал особенностей пограничной службы и не доверял казакам. Свою карьеру Рейнсдорп сделал честно: выслужился из секунд-майоров в генерал-майоры и трижды был ранен в боях с пруссаками. Напрасно его потом обвинят в трусости. Скорее, он оказался служакой и тугодумом. Никакие артикулы не объясняли Рейнсдорпу, уже генерал-поручику, что делать, когда 2000 мятежников беспардонно берут в осаду крепость с гарнизоном из 1200 обученных солдат и офицеров, да ещё с 70-ю пушками. Как сражаться-то, если противник, вопреки всей военной науке, не ходит строем?

...

Оренбург старается удержать историческую память в своей структуре. «Лучевая» планировка центра осталась от крепости, заречная роща превратилась в парк, а в районе Форштадт в геометрии хайтека закодировано воспоминание о военной дисциплине

Коли мятежники не разумеют, что так воевать нельзя, значит, они — дикие животные. И генерал Рейнсдорп приказал насторожить вокруг города капканы. Казаки собрали их и написали Рейнсдорпу яростное письмо, в котором сообщили, что генерал «из бляди зделан». Тогда Иван Рейнсдорп предпочёл просто засесть за надёжными куртинами крепости и терпеливо ждать: пускай от начальства прибудет кто-нибудь поумней, чем он, и победит врагов, как положено по правилам войны.

Крепость Оренбурга лежала на плоской вершине большого холма над Яиком. Вершину опоясывал пятивёрстный насыпной вал высотой в два человеческих роста. На равных расстояниях его разрывали 12 выступов-бастионов. С дощатых барбетов в бревенчатые амбразуры глядели пушки. В город вели четверо ворот: Водяные, Сакмарские, Чернореченские и Орские. Крепость сроют в 1864 году.

Все улицы внутри крепости пересекались под прямым углом. Роль цитадели играл кирпичный Гостиный двор, в котором наружные стены были с бойницами. Город был забит народом, бежавшим от бунта. Пугачёвцы встали на виду. С куртин крепости сквозь промозглую морось офицеры смотрели, как на поле за рвом бунтовщики пируют, джигитуют и милуются с каза́чками форштадта — жилого предместья.

7 октября офицеры потребовали от Рейнсдорпа действий. Вскоре под треск барабана из крепости вышла колонна солдат и двинулась на стан пугачёвцев. Но орда мятежников вмиг обратилась в войско: по солдатской колонне картечью ударили пушки и разметали строй. На толпу солдат понеслась гикающая конная лава. Служивые кинулись обратно к воротам. Атака осаждённых не удалась. На вечернем военном совете у губернатора 11 участников из 12 проголосовали за оборону без всяких вылазок и рейдов.

Теперь очередь была за осаждающими. В версте от крепости над рекой Сакмарой стояла покатая гора Ак-Тюбе. В XIV веке на ней располагалась одна из непрочных ногайских столиц, где правил хан Басман. Потом оренбургские казаки соорудили здесь «маяк»: вышку с помостом. Если дозорный видел на горизонте пыль степной орды, он зажигал сигнальный огонь. Теперь на ханское кладбище мятежники закатили пушки и расставили их меж могильных камней, покрытых арабской вязью. 22 октября Маячная гора обрушила на Оренбург поток ядер. Но дожди залили городские пожары.

Гора Маяк в Оренбурге, заросшая и застроенная гаражами

Степи седели от инея. На Яике вдоль берегов заблестел ледяной припай. Белое небо проседало над Оренбургом от тяжести грядущих снегов. Надо было брать Оренбург — отбивать зимние квартиры.

2 ноября от горы Маяк к валам крепости по белым пятнам изморози, как по солончакам, двинулись чёрные толпы бунтовщиков с пушками. Они отбомбили вал, с криками посыпались в ров и полезли вверх на куртины, размахивая саблями. Гарнизон Оренбурга встретил их в штыки. И ещё вдруг ожил левый, «бухарский» берег Яика, где кудрявилась заречная роща, и загрохотал артиллерией. Там с ночи в ломких зарослях прятались орудия и закоченевшие егеря. Мятежников на скатах крепостных валов начало косить картечью, и они кубарем покатились обратно в ров. Оренбург устоял. С Общего Сырта к Яику плыли синие тучи зимы.