Князь с любовью смотрел на своего наследника, сказал сам себе чуть слышно, но горделиво:

— Надежа моя! Вот только какое наследие я ему оставлю? Зарой, Смоленск, а может… Киев?!

Его мысли вновь вернулись к нелегким думам о своем княжестве, ныне отторженном от него его же собственным родным братом Святославом Полоцким. Он вспомнил, в каком отчаянно тревожном и горестном смятении вернулся осенью из Смоленска — взбунтовавшегося, а затем и охваченного мором города. Его тогда одолевали и поныне одолевают тяжкие думы. Сколько бессонных ночей Изяслав Мстиславич провел за последние месяцы в этих тяжких раздумьях! А теперь на горизонте опять замаячил Смоленск, медленно, но верно выскальзывающий из цепких рук Святослава.

— Скоро уж все и решится! — произнес вслух князь. — Нет, нипочем не устоять Святославу Полоцкому!

Увидев подходившего боярина Дмитра Ходыкина, Изяслав Мстиславич тихо произнес с заговорщицким видом:

— Ну как, боярин, готов? Скакать тебе надобно завтра же, не мешкая.

— Как есть готов, княже!

Изяслав Мстиславич дал последние наставления боярину и отпустил его.

— Все сполню, княже, — покорно, с поклоном уходя, попрощался Дмитр.

Изяслав Мстиславич проводил взглядом уходившего боярина. Князь собирался отплатить брату той же монетой: при помощи несших убытки смоленских бояр и купцов подбить смоленский люд на открытой бунт против полоцкого захватчика.

Вернувшись в горницу, князь завалился спать. А сразу при пробуждении гаркнул на детского из сторожевого отряда, охраняющего княжеские покои:

— Владимира Изяславича ко мне вызови!

День сурка продолжался, следуя своему привычному графику. Легкий завтрак, тренировки до изнеможения, послеобеденная сиеста. Не успел я задремать, как был бесцеремонно разбужен княжеским дружинником. В неизменном сопровождении пары дворян я поплелся к Изяславу Мстиславичу.

Князь завел привычку регулярно просвещать своего обеспамятевшего сына относительно военно-политического расклада сил на Руси, о родственных связях между князьями и многом другом. Тринадцатилетний княжич, несмотря на потерю памяти, становился, по мнению Изяслава Мстиславича, день ото дня все более разумным, иногда Изяславу даже казалось, что не с дитем он разговаривает, а с взрослым мужем. Учитывая все эти изменения, князь сделал вывод, что, сообразуясь со словами местной лекарки, болезнь в мозгах княжича выплавила из них всю детскость раньше положенного срока. Что, в общем-то, не плохо, учитывая, что ближайшие родичи сыну спокойно княжить в Смоленске не дадут.

— …поэтому, сыне, через пару недель так вдарим по твоему стрыю [Стрый — родной дядя, брат отца.], что навеки дорогу в наш град забудет, — задумчиво поглядывая на сына, вещал ему Изяслав Мстиславич.

— Неужели, отец, у тебя в Смоленске нет верных людей, чтобы в Святослава Полоцкого стрелу из-за угла пустить. Не станет его, так Смоленск к нам сам как перезрелое яблоко в руки упадет, — спросил я у князя.

— Не вздумай об этом никому говорить и даже думать забудь об этаком злодеянии! — Изяслав Мстиславич воровато оглянулся по сторонам. — За столь подлое братоубийство ты и весь твой род навеки изгоями станут. Да сами горожане тебя за такие дела выгонят, а на Руси тебя ни один князь не примет. Думаю, что и немецкие крули подле себя такого Каина тоже держать не станут, а значит, две дороги у тебя будет — в монастырь, грехи замаливать, или к немцам наемником, скрывая всю жизнь свое княжье происхождение. Даже если кто, не дай бог, — Изяслав Мстиславич перекрестился на икону, — и лишит тебя отчего княжества, никогда не опускайся до братоубийства. Всегда сможешь себе найти другое княжение, на крайнем случае в кормление какой-никакой город враги изгнавшего тебя князя всегда дадут. Тот же Новгород чуть ли не каждый год князей у себя тасует.

Слушая эти откровения, я лишь скептически про себя хмыкал, думая об излишней порядочности Изяслава Мстиславича, вспоминая при этом слова «победителей не судят».

— Кроме того, помни, что и рода мы не захудалого, а, пожалуй что, самого завидного на всей Руси. Пращур всех смоленских князей Ростислав Мстиславич — внук самого Владимира Мономаха, сын великого князя киевского Мстислава. Бабка Ростислава — принцесса Гида, дочь английского короля Гарольда II Годвинсона. А мать — принцесса Христина, дочь шведского короля Инге Стенкильсана.

— Батюшка, напомни мне, моя мать откуда родом?

— Матушка твоя усопшая — двуродная племянница хана Котяна. Тоже, случись что, хан может нам посодействовать, чем помочь, — покрутив свой длинный ус, Изяслав Мстиславич добавил: — Пусть земля ей пухом, — Изяслав Мстиславич перекрестился на висящую в углу икону, я продублировал это действие.

Знакомый персонаж, хан Котян, подумалось мне. Помнится, перед битвой на Калке он умолял русских князей помочь отбиться от появившихся из-за Кавказских гор монголов. Из-за несогласованных действий князей и союзников-половцев все это дело закончилось разгромом русских ратей. А хан, сука, в самом начале битвы сбежал, внеся дезинтеграцию в и без того неорганизованные действия русских войск.

Тут я обратил внимание на свою внешность, некоторые из историков считали самих половцев монголоидным народом, но ничего подобного в своей физиономии я не обнаруживал. Перед мысленным образом не раз виденного мной отражения в оловянном зеркале предстало лицо славянского, европейского типа, с серыми глазами и темно-русыми волосами. Из дальнейших расспросов Изяслава Мстиславича на эту этнографическую тему я выяснил, что половцы — это конгломерат степных народов, главным образом индоевропейского происхождения, с тюркскими, венгерскими и кавказскими элементами. Это все объясняло и взаимную неприязнь двух народов — половецкого и монгольского, — и в данном конкретном случае мою совсем не восточноазиатскую наружность.

— Половцам у тебя веры быть не должно, — продолжал разглагольствовать Изяслав Мстиславич, поучая сына. — Они трусливы и продажны. Много зла они чинят русским землям, в том числе и далекому от степей Смоленску. Семь десятков лет тому назад явились копчёные под стены Смоленска и увели тьму [Тьма — десять тысяч.] народа!

Изяслав Мстиславич, с грустью вздохнув, тихо проговорил:

— Давай, сыне, всех наших родных помянём, — и налил во второй стакан бордового цвета мутноватую жидкость, — выпей со мной фряжского винца.

Приходилось мне где-то читать или слышать, что византийцы делали свои вина с использованием свинцовой посуды, а также в само вино свинец добавляли для придания вину то ли пикантности вкуса, то ли для лучшего хранения — не суть важно. Поэтому я сразу же после того, как очнулся в XIII веке, от импортных напитков решил наотрез отказаться. Помирать от отравления лет в тридцать-сорок или сойти с ума, типа Ивана Грозного, совсем не хотелось, а потому пришлось проигнорировать предложение Изяслава Мстиславича.

Тут я спросил отца, думая при этом, как бы вывести его из себя, чтобы он, наконец, перестал уговаривать выпить с ним свинцового вина.

— А ведь те же Владимир Мономах или Ярослав Мудрый, когда всю Русь к своим рукам прибрали, тоже много Рюриковой крови пролили?

— Молчи? остолоп! — Изяслав Мстиславич моментально взъярился. — То совсем другое, когда князья ратятся, то в сшибке могут случайно погибнуть, и то намеренно князей не убивают, а стараются их полонить. Выкинь из своих дурных мозгов эти глупости, решил, дурень, с Мономахом да Ярославом равняться…

— Да я к слову…

— Кому сказано молчать? — Изяслав Мстиславич за словом в карман не полез и влепил мне увесистого леща. — По княжескому уговору, какие б злодеяния князь ни совершал, но он не может быть умышленно лишен жизни. Если кто умыслит князя убить, то весь род того выродка уничтожат. В бою, на поединке — другое дело, но не по-воровски исподтишка. Уяснил, дурная голова?

— Да, батюшка. Предок всех смоленских князей Ростислав Мстиславич, я так понял, приходится тебе дедом?

— Не дедом, а прадедом! — вздохнул с грустью Изяслав Мстиславич. — Моим дедом является его сын Роман Ростиславич, а мой отец — Мстислав Романович, звавшийся Старым, был великим князем Киевским, пока не погиб в битве на Калке от басурман татарских.

Только теперь я смог полностью выстроить свое генеалогическое древо. Про Мстислава Старого, который оказался моим дедом, и о битве с монголами на Калке я ранее многое читал, осталось лишь восстановить прочитанное в памяти.

— Ладно, — разочарованно махнул рукой Изяслав Мстиславич, — иди, гуляй по своим делам.

Приглаживая взъерошенные волосы на затылке, я скоро удалился из палаты.

Покинув новоявленного «политрука» в лице Изяслава Мстиславича, я быстрым шагом вышел на дворню, хотел было прогуляться по Зарою, но был тут же завернут домой появившимся откуда ни возьмись Перемогой. Свои действия пестун мотивировал тем, что никак не мочно княжичу по городку передвигаться пешкодралом, да еще и в столь простецком домашнем платье.

— Если хошь, княжич, прогуляться, то пожалуйста, но верхом на коне и в добром наряде, иначе никак, ты уж прости.

— Да я хотел только за ворота хором выйти, постоять, посмотреть…