Несколько дней спустя наметил ещё две точки роста. Были созданы Военно-промышленное управление (ВПУ) под началом Веруслава. Он теперь стал у меня многостаночником, так как от работы в заводском правлении и в училище (ПТУ) я его не освобождал. Начальником химической службы при ВПУ стал главный гнёздовский химик Прибиш. Пороховой отдел при этой же службе возглавил «советник» Клепик Василь. Оружейную службу при ВПУ с отделами: «пушкарским», «ручного огнестрельного оружия», «корпусов гранат, мин, снарядов», «бронным», «холодного оружия» — возглавили мастера-пайщики СМЗ, при этом по-прежнему оставшись работать на действующих производствах.

Все эти новые структуры существовали пока неофициально, так как мной не было ни подписано, ни тем более обнародовано никаких нормативно-правовых актов, которые могли бы придать легальность новым учреждениям. ГВУ разместили в Гнёздово в одном из бараков, ВПУ — в пустующем амбаре при металлургическом заводе, а УПК были выделены комнаты во всех моих теремах. И заработали хоть как-то приемлемо все эти управления, службы и отделы тоже далеко не сразу — более или менее они «раскочегарились» спустя многие месяцы, после периода долгого и напряжённого, я бы даже сказал, кропотливого ковыряния в моих нервах. Но иного выхода нет: с тиунами и прочими огнищанами нам было не по пути!

А через неделю я вспомнил о здравоохранении, в приложении к санитарно-карантинным баракам, и организовал очередную «бумажную» службу на вырост: образования, книгопечатания, науки и здравоохранения, отдав её под патронаж «учёного-естествоиспытателя», бывшего спальника Корытя.

В этот вечер обстоятельно побеседовать с будущими управленцами и адъютантами не получилось. Неожиданно раздался деликатный стук в дверь. Получив разрешение, в дверной проём вошёл и сразу, как положено, вытянулся пехотинец с нашивками взводного на жёлтом поле сюрко. Это был молодой человек лет восемнадцати с гладко выбритым лицом. В отличие от княжеской дружины что-либо отращивать у себя на лице в пехотных войсках Устав разрешал только в званиях от ротного и выше, все остальные были вынуждены регулярно бриться, если, конечно, не хотели схлопотать наряды вне очереди. В походах это правило, конечно, так строго не соблюдалось.

— Княже! Разреши обратиться?

— Слушаю тебя, взводный.

— Бояре с попами все в сборе!

Стоило лишь войти в гридницу, как все бояре встали, приветствуя меня поклоном. Один лишь епископ продолжал как ни в чём не бывало восседать на своём обитом бархатом персональном кресле.

— Господа бояре! — поклонился на три стороны. — Рад вас всех видеть! — поздоровался сразу со всеми присутствующими.

— Здравствуй, святой отче, — в отдельном порядке подошёл и облобызал волосатую длань священника, за что, с плохо скрываемой неприязнью, был осенён крестным знамением.

«Недолго тебе кочевряжиться осталось, — думал я, рассматривая этого сноба в ризе, — дай мне только несколько месяцев подтянуть новое пополнение рекрутов, и потом при моём появлении ты на коленях будешь ползать!»

На большинство этих деятелей от церкви, погрязших в ростовщичестве, массово холопящих в своих монастырях православных людей, наплевав на все заповеди Божьи, я просто не мог спокойно смотреть. Потому как знал, что дальше будет ещё хуже: когда истерзанные усобицами русские земли обратятся в пепелища под копытами степной орды, эти деятели, получив от монголов налоговые преференции, с радостью провозгласят Батыя царём, а главного предателя Ярослава Всеволодича признают святым.

Я вернулся назад, плюхнувшись в своё кресло. Сидящие на лавках бояре притихли, выжидающе смотрели на меня. Алексий сидел, опершись обеими руками о посох, и в мою сторону даже не смотрел, игумены перебирали чётки и тоже помалкивали. Вероятно, открывать заседание придётся мне.

Откашлявшись, я начал свою речь:

— Я, как наместник нашего князя Изяслава Мстиславича, буду самостоятельно, точнее при помощи княжеских ключников, тиунов и огнищан, заведовать дворцовым хозяйством и всеми делами в княжеских уделах и волостях. Кроме того, готов вместе со смоленским тысяцким отвечать за оборону города, случись такая надобность, а за все остальные дела я не в ответе!

Бояре уже хотели было разродиться гулом, но я его успел перекрыть своими следующими словами.

— Не спешите, не совсем правильно я выразился! Остальные княжеские обязанности, как то формирование новых погостов, назначение судей, тиунов, таможенников в городах княжества и иные дела предлагаю передать Боярской думе. До чего вы на этой думе договоритесь большинством голосов, то я и завизирую. Но только при условии, если принятое решение меня будет устраивать, в противном случае ничего подписывать и скреплять печатями не буду! В таком случае будете дожидаться князя и уже с ним решать спорные вопросы. У меня много других дел, а потому прошу вас меня избавить от всех этих мелочных вопросов. — Хотел ещё добавить незабвенные слова ЕБээНа «берите суверенитета столько, сколько хотите», но промолчал, всё равно не поймут.

Такая постановка вопроса боярам явно пришлась по душе. А я про себя лишь злорадно усмехался, думая о том, что пусть вельможи напоследок немножко потешатся, а мои управления, отделы и службы поднаберутся опыта, потом я их поменяю местами. Лояльных бояр инкорпорирую в свои новые властные структуры, а остальных или разгоню «по-хорошему», или же разметаю в клочья, но уже «по-плохому», время покажет. И тратить сейчас это время на пустые вопросы и разговоры с моей стороны было бы крайне недальновидно.

— Что вы, бояре, притихли? Или не хотите мне помогать?

Епископ стукнул посохом.

— Не пристало тебе, княже, дела так весть! Спокон веку иначе заведено, и не тебе всё переиначивать!

— Мудрые твои слова, святой отче! — я закивал головой. — Но только если с думцами буду каждый божий день заседать, то боюсь, что другие мои дела встанут.

— А нам какая печаль? — Алексий зловредно улыбнулся.

Тут большинство бояр вскочили и коршунами налетели на епископа, напрочь позабыв о его священном сане. Они несколько минут изобличали епископа, поставившего под возможный удар их собственные шкурные интересы.

Наконец, искоса поглядывая на мою невозмутимую физиономию, бояре несколько успокоились, вновь рассевшись по своим местам.

— Владыко, я ведь думаю расширять производство парафиновых свечей, а заодно для матери нашей церкви цены на них снизить. Но если вам сии свечи не нужны, то…

Епископ сразу переменился в лице.

— Потребны! — И даже пристукнул посохом. — Дело это богоугодное, и здесь ты прав, и мирские заботы тебя сильно не должны отвлекать!

— Ну вот, святой отче, и замечательно! Из числа бояр-думцев есть кто против Боярской думы? — Чтобы не разводить дальнейшую демагогию я поставил вопрос ребром.

Как и следовало ожидать, возражающих не нашлось.

Потом вся эта честная компания со мной во главе переместилась в трапезную.

Ночное застолье я покинул в числе первых, наплевав на все условности. К моим экстравагантным поступкам и прочим не менее оригинальным делам местные уже давно привыкли, а потому никто не удивился такому поведению нового наместника.

Две служанки, воспользовавшись отсутствием беременной Инеи, не пойми как оказались в моей кровати и наотрез отказывалась её покидать. Впрочем, я настолько устал от переезда, что сил бороться с чем бы и кем бы то ни было совсем не осталось, ну, почти совсем…

* * *

Первая неделя моего наместничества прошла для меня очень тяжко. Бояре, по давно заведённой традиции, прибывали в терем с самого раннего утра. Приезжали они или в санных возках, или верхом на конях, сдавая свои «транспортные средства» своим же слугам, неотлучно сопровождающим хозяев. Слуги отводили боярских лошадей в пустующие княжеские конюшни, а сами шатались по подворью, точа лясы с моими челядинниками. Бояре же целенаправленно направлялись в терем, расползаясь, как тараканы, по коридорам, гриднице и горницам. Если бы такой бардак творился на моём Ильинском подворье, то я бы точно не стал дожидаться лета, постарался бы прямо здесь и сейчас взять все бразды правления в городе в свои руки.

Из-за непрестанного шума, издаваемого громогласными глотками бояр, терем превращался в филиал сумасшедшего дома. Происходящее запомнилось мне нескончаемым потоком разговоров, славословий, шумом и хмельным угаром. Ежедневно я вёл долгие муторные разговоры с городским нобилитетом. Приходилось игнорировать или пропускать мимо ушей раздающиеся с разных сторон тонкие намёки на толстые обстоятельства, не давая себя втравить во всякие мутные политические группировки. Адекватно со мной боярству можно было поговорить разве что по предпринимательским делам. Здесь я был дока, чувствуя себя как рыба в воде, и активно шёл на контакт.

Но всё-таки с горем пополам работа Боярской думы наладилась, и моё постоянное присутствие на этих сборищах уже не требовалось. У нас с боярами установился новый обычай. Думцы самостоятельно собирались в Свирском тереме через день и в моё отсутствие выносили свои предварительные решения по различным вопросам. А решались ими в основном дела, по моему разумению, не стоящие и выеденного яйца, особенно в свете того, что в будущем я собирался всё переиначить на свой лад. Поэтому ну какое мне, спрашивается, дело до земельных споров, расширения боярских наделов за счёт закабалённых жителей соседних свободных весей и тому подобной грызни. Вскоре всё это будет нивелировано, ну а если вдруг у меня ничего не получится, то история просто пойдёт по своему привычному пути, и станет неважно, превратилась ли вервь Гадюкино в боярское село в 1234 году, или это произойдёт спустя два-три года… двадцать лет — без разницы!