— Можешь ложиться, — донесся из комнаты хрустальный голос моего прошлого.

— Слушай, Люта, — осторожно спросил я, входя в комнату, — айма — это судьба? Да?

— Айма — это не просто судьба, Авдей, — тихо сказала Люта, чуть-чуть помедлив закрыть дверь, — айма — это айма, она и судьба тоже. Судьба у человека бывает и без аймы, а вот наоборот — никогда. И ты не представляешь, что может натворить отвергнутая полуайма, особенно если у нее, как бы это выразиться… соответствующая наследственность.

Я вдохнул. После стакана портвейна мне всегда почему-то хочется вздохнуть. Наверное, что-то с легкими.

— Знаешь, Авдей, та, вторая половина твоей аймы где-то неподалеку, я ее чувствую. И мы скоро с ней встретимся. И еще, бард, я хочу сказать тебе, что мне, некогда искалеченной тобой айме, это будет больно. Очень больно. И ей, наверное, тоже, но до нее мне нет никакого дела, имей это в виду. А сейчас пора спать. Баиньки.

И дверь тихо закрылась.

Глава 16

Иммунитет истинного героя

Стою, как пень среди бульвара,

Увидев даму в пеньюаре!

Пеньюаризм

Утром, с некоторым усилием убедив себя, что с Авдеем и Лютой все в порядке — похоже, Гинча и в самом деле был, что называется, «конкретный пацан», — я направился в местное отделение милиции зарегистрироваться, а заодно навести кое-какие справки. После этого я собирался нанести визит госпоже Арней, которая, кажется, играла в этой истории далеко не последнюю роль. Непонятно только было какую, но завязано на эту дамочку было многое, если не все. Ну а уж потом, решив мирские дела, отправлюсь в Храм Аава Кистеперого, к богунам. Последнего визита я почему-то слегка побаивался, словно там под шипастым куполом меня ожидало что-то очень скверное. А может быть, и не только меня.

Не без труда отыскав местное отделение милиции, я с трудом отворил мощно подпружиненную дверь, прошел в пахнущий псиной и гуталином вестибюль и молча сунул лицензию, выданную мне вчера братками, в окошко полусонного дежурного. Тот быстренько пробудился, с уважением посмотрел на бумагу и вежливо сообщил, что мне нужно зайти к старшему сержанту Голядкину, это вон в том коридоре. Свое собственное удостоверение я решил не предъявлять — неизвестно еще, что там менты увидят, а вдруг перестреляются все с перепуга, да и Гинча не советовал.

— Только сегодня наш следователь-стажер Голядкин здорово не в себе, — предупредил меня дежурный. — Заперся у себя в кабинете, никого не пускает. Мы послушали у двери, а он там все твердит, что, дескать, он теперь человек без будущего и все такое… Смешно! Какое такое особенное будущее может быть в нашем Зарайске у простого мента? Пусть он даже и университет кончал, пусть сто университетов — раз попал в менты, тут тебе и кранты.

Сурово покосившись на словоохотливого пухлого сержанта, я проследовал к обшарпанной двери с табличкой:

...

Старший сержант Голядкин Степан Григорьевич,

следователь-стажер отдела внутренних дел города Зарайска

Чуть ниже красовалась еще одна надпись, сделанная на дрянном матричном принтере:

...

Прием граждан для временной регистрации

с 9-00 до 17–00 ежедневно

Видимо, старший сержант одновременно совмещал несколько обязанностей, в то время, как его более матерые сотрудники выполняли только неизбежные или особо выгодные работы. Что ж, видимо, такова доля всех салаг во всех Россиях без исключения. Впрочем, я вспомнил годы своего собственного стажерства и мысленно содрогнулся.

Я решительно постучал в дверь. Ответом было тихое бульканье и какой-то металлический лязг, впрочем, довольно негромкий. Так чавкает, заглатывая патрон, хорошо смазанный пистолетный затвор — негромко и со значением.

И тогда я со всей своей геройской дури ударил в дверь ногой.

Хилая филенка треснула, и дверь влетела внутрь — словно в нее из старинной фузеи выстрелили.

…Никогда не закусывайте водку пистолетным стволом, господа! Честное слово, может получиться сплошной конфуз, и ничего больше. Хотя иногда это даже к лучшему, все-таки лучше облажаться, чем умереть.

Старший сержант Голядкин, бывший студент факультета общей физики, а ныне человек без будущего, сидел за залитым водкой и блевотиной служебным столом и тупо глядел в пропитанное табачной вонью пространство.

В дурно пахнущей луже, образовавшейся на столешнице, рядом с почти пустой бутылкой водки и опрокинутым граненым стаканом валялся донельзя изгвазданный служебный пистолет — что-то вроде нашего «ПМ». Владелец пистолета оторвался от созерцания дороги в мир иной и перевел осоловевший взгляд на столешницу. И тут его опять мощно стошнило. Прямо на табельное оружие.

— Надо же, до чего допился человек, — сочувственно сказал за моей спиной розовощекий сержант-дежурный, — служебными пистолетами блюется!

…После того как следователь-стажер Голядкин привел себя в относительно человеческий вид, с ним все-таки удалось поговорить. И даже получить необходимую подпись и печать, которые он поставил, ни о чем не спрашивая и глядя куда-то далеко, может быть, в свое несуществующее теперь будущее.

Информации от него было значительно меньше, чем… ну, скажем, прочего. Из всего сказанного уважаемым следователем-стажером, я понял, что ночь он провел у госпожи Арней, в результате чего магическим образом, напрочь лишился будущего. Поутру, придя на работу, он вытащил из несгораемого шкафа, необходимого в каждом милицейском кабинете, припрятанную для особых случаев бутылку водки, накатил стакан, после чего окончательно осознал, что будущего у него и впрямь нет. Тогда он накатил еще стакан, вытащил из кобуры табельный пистолет, вставил обойму, взвел затвор, зажмурился и сунул воняющий ружейным маслом ствол в рот. Выстрелить сержант, правда, так и не успел. Но не по причине трусости, а по причине полной несовместимости вкуса паленой водки и ружейной смазки. Остальное мне было уже и так известно.

Горькая необходимость чистить оскверненное табельное оружие заставила сержанта на время, а скорее всего навсегда, забыть о сведении счетов со своей никчемной теперь жизнью и, время от времени мучительно корчась от желудочных позывов, отправиться куда-то в глубь родного отделения милиции. Так что кое-какое будущее у него появилось. На чем мы и расстались.

— Подумаешь, баба его трахнула, — сказал румяный дежурный, провожая меня до двери. — Со мной и не такое бывало. Одно слово, интеллигент, чуть что — сразу блевать!

— Подумаешь, да не скажешь, — неопределенно буркнул я, с усилием толкая тугую дверь. — Смерть — она тоже, рассказывают, баба.

— Да уж, — хохотнул мне вслед дежурный, — уж эта трахнет, так трахнет.

Вот так я покинул сие гостеприимное, но уж больно дурно пахнущее место.

«Надеюсь, госпожа Арней сегодня утром находится несколько в лучшей форме, чем ее незадачливый любовник», — думал я, с удовольствием вдыхая утренний апрельский воздух и вышагивая меж невзрачных трехэтажных домов в сторону краеведческого музея.

Госпожи Гизелы Арней, однако, в музее не оказалось, госпожа Арней сегодня пребывала в своем особняке на окраине города, о чем мне, недовольно поджав губы, и сообщила сухонькая пожилая вахтерша. Я записал адрес и пешочком направился в коттеджный поселок на окраину, благо погода очень даже располагала. Брать такси или просить подбросить какого-нибудь частника, честно говоря, не хотелось. Автомобили с братками лихо проносились мимо, иногда притормаживали, предлагая помощь, но я дружески махал рукой и вежливо отказывался. Приятно чувствовать себя популярным, конечно, но все-таки хотелось просто пройтись по провинциальному апрельскому городу, сверху донизу пронизанному чистейшей капелью, вволю поглазеть на прохожих и проезжих. Да и поразмыслить о том, да об этом тоже не мешало.

…А ведь мой уважаемый герой-начальник, милейший инвалид героического труда Сергей Иванович, неожиданно оказавшийся не то в шутку, не то всерьез дядей аймы Люты, рассказал мне далеко не все. Ох, хитер мой начальничек, хитер. Не случайно он подбросил мне это дельце и не просто так навел на ссыльного барда Авдея. И господин Наум-Александер тоже что-то знал, тоже мне среброкудрый классик на почетной должности барда в законе. Не все так просто с этим миром, с его странной системой трех демократий и внезапно проснувшимся злым железом. В сущности, злому железу вообще полагается быть мертвым или, на худой конец, — спящим. Стало быть, его кто-то разбудил. Пенсионер Вынько-Засунько вряд ли смог бы сделать это самостоятельно, всей его старческой обиды не хватило бы, чтобы докричаться до самой ничтожной спящей крупицы недоброго металла. Да и сам старик мне ночью жаловался, что, дескать, перестало получаться. Хотя был еще какой-то ножик, с ним-то у него получилось.

Что ж, придется так или иначе встретиться с госпожой Арней, даже если ей сегодня так же худо, как несчастному следователю-стажеру. Впрочем, Гизела Арней, похоже, была не из тех женщин, которые, выставив за дверь незадачливого любовника, закусывают коньяк горстью швейных иголок. Совсем не из тех!

Я добрался до помпезного особняка типично новорусской архитектуры раннего периода, поразившись общей неухоженности местности вокруг этого, судя по всему, элитного поселка. Подойдя к стальной двери, я нажал крупную, армейского стиля кнопку звонка, вызывающе, словно сосок немецкой порнозвезды, торчащую из бронированного косяка небольшой стальной дверцы. В заборе имелись еще и ворота, в которые, наверное, мог проехать даже бронепоезд, но я пришел пешком, поэтому ворота мне были как-то ни к чему.

Дверь, лязгнув, отворилась, и передо мной появился внушительных габаритов браток. Кажется, я его уже видел в «Ниссане», хотя, может быть, и нет — все братки в этом городе были чем-то похожи на друга. Впрочем, во всех мирах братки похожи, пока к ним не приглядишься, только тогда понимаешь, что они все-таки разные. Вообще для обычного человека все они словно китайцы для европейца — на одно лицо. Пока не научишься различать. Да я и сам теперь — вылитый браток.

— Привет, Костян, — угрюмо сказал он, отводя глаза, — пришел все-таки.

— Пришел, — согласился я, пожимая здоровенную жесткую лапищу. — Как видишь, пришел, мимо не прошел.

— Ну, тогда проходи. — Браток был явно расстроен. — Гинча сказал, чтобы тебя пустить, хотя зря ты это, по-моему.

— Дело у меня такое, — объяснил я, стесняясь сам не знаю чего. — Профессия, понимаешь…

— Ну-ну, — неодобрительно прогудел браток. — На всякий случай — меня Гонзой зовут, то есть Гонсалесом, не забыл? Гинча сказал, чтобы я тебя в случае чего вытащил, если твой этот… иммунитет или, там, амулет какой не сработает. Однако же и специальность ты себе выбрал. Нет бы в киллеры пошел, с твоими-то данными.

— Спасибо, Гонсалес, — с чувством сказал я. — Но скорее всего я справлюсь сам. А если нет, то тут уж ничего не попишешь.

Гонза кивнул, соглашаясь, и запер калитку. За спиной лязгнуло.

Я прошел по узенькой, вымощенной вмурованной в светлый цемент цветной галькой дорожке и поднялся по мокрым и оттого кажущимся полупрозрачными мраморным ступеням. Потом постоял немного, не сразу поняв, как сюда звонят или стучат, после чего сориентировался и позвонил в бронзовый колокольчик рядом с украшенной рельефной узорчатой резьбой дубовой дверью. Судя по тому, как медленно та отворилась, под дубом была сталь.

— Проходите, — раздался из глубины дома низкий, чуть хрипловатый голос. — Я сейчас как раз принимаю ванну.

— Куда проходить? — нарочито весело спросил я. — Что-то не слишком я сегодня сообразительный, не то, что всегда.

— Если хотите, прямо в ванную комнату и проходите, — засмеялись в ответ. — Или боитесь?

— Боюсь, — честно ответил я и переступил порог.

Ничего особенно неприличного, однако, не произошло, хотя я уже был морально готов к тому, что разговор — или допрос — с госпожой Гизелой Арней придется проводить непосредственно в ванной комнате, под сексуально-вкрадчивое бульканье джакузи и прочие возбуждающие звуки. Хотя представлял себе такого рода ситуацию разве что по гламурным сериалам… Типа «Господин герой, вы не потрете мне спинку?». Однако обошлось.

Впрочем, хозяйка появилась в гостиной в таком прозрачном одеянии, что, может быть, пена была бы даже лучше. В смысле возможности сосредоточиться.

Увидев меня, госпожа Арней почему-то растерялась, попыталась запахнуть свое разлетающееся одеяние, а когда не получилось, сказала севшим голосом:

— Подождите, я сейчас вернусь, — и скрылась в одной из комнат.

Появилась она буквально через минуту, закутанная в обычный купальный халат, и некоторое время стояла в дверном проеме, словно не решаясь войти. Как будто это я был хозяином этого новорусского особняка, а она — обыкновенная «дамочка по вызову». Потом все-таки решилась, вошла и, зябко кутаясь в свой плотный халат, спросила:

— Вы из «самурайки»… извините меня, из СМР?

Я молча кивнул и показал удостоверение. Хозяйка сразу как-то потемнела, словно до последнего момента надеялась, что я обыкновенный киллер, подосланный братками, чтобы, как говорится, «решить проблему» и навсегда избавить высокоморальный город Зарайск от безнравственной магистки.

— Присаживайтесь, госпожа Арней, — дружелюбно сказал я и указал на роскошное кожаное кресло нежно-розового колера. И сам присел напротив. — Поговорим?

— Я знала, что рано или поздно вы меня отыщете, — сказала хозяйка, — но не думала, что это произойдет так поздно.

— Это почему же? — Я уже входил в роль мудрого героя-следователя.

— Ну… — она неопределенно пожала плечами и снова попыталась запахнуть халат, хотя тот был, что называется, запахнут дальше некуда.

Я заметил, что ее тонкая щиколотка слегка дрожит.

— Не беспокойтесь, я ведь не убивать вас пришел, а просто поговорить.

— Говорите, — безразлично ответила она. — А убить меня нельзя, странно, что вы этого не знаете.

— Это ведь вы подняли неупокоенное железо? — напрямую спросил я. — Я не спрашиваю, как вы это сделали, вы же, я слышал, магистка, а я в магии, к сожалению, не силен.

— Я, — просто ответила она. — Всего-то несколько железяк, на большее сил не хватило. И что из этого?

— Зачем? — Я был удивлен, что все так просто. Эта женщина имела какое-то отношение к Междумирью, поэтому сейчас мы с ней отправимся в город, найдем Авдея с его аймой, тот быстренько отправит нас домой, то есть в «контору», и пускай с ней шеф разбирается. Или кто-то еще. Всего и делов-то, как сказал бы Гонзик. А магия ее на меня не действует… почти. Я тогда не соврал, когда сказал, что у меня иммунитет. Как и у всякого порядочного штатного героя.

— Хотела сделать этот мир хоть немного лучше, — упрямо сощурившись, ответила она, закуривая длинную тонкую сигарету. — Почему в любой ветви России, в любой ее ипостаси, властвует всякое дерьмо?

— Ну и как, получилось? — ехидно спросил я. Насчет дерьма я промолчал. Наверное, потому, что был с ней в чем-то согласен.

— Теперь нет, — зло отозвалась она. — Теперь уже не получилось.

— Вот и хорошо, — примирительно сказал я. — Значит, мы все-таки прибыли сюда вовремя.

— Вы ничего не поняли, господин герой. — Госпожа Арней, презрительно и прозрачно сощурившись, посмотрела мне прямо в глаза. Слово «герой» она произнесла явно с маленькой буквы. Все-таки она меня раскусила, только я ведь ее первый раскусил, а значит, ее презрение меня не касается. Это от бессилия. Вообще герои не ведут себя как добрые или злые следователи, не по понятиям это, но с другой стороны — куда мне было деваться?

— Чего уж тут понимать-то, — начиная понемногу ненавидеть сам себя, пробурчал я. Все-таки пробила мою защиту, стерва этакая. — Собирайтесь, госпожа Арней, можно без вещей, только оденьтесь потеплее, холодно ведь, апрель на дворе.

— Поздно вы явились, — мстительно произнесла она и даже улыбнулась. — Поздненько. И вам еще долго придется наводить порядок в этом несчастном мире, только у вас все равно ничего не получится.

И расплакалась.

Вот тут меня пробило, можно сказать, навылет. Не выношу плачущих женщин, пусть даже они вдребезги разбивают мировой порядок. Плохой я все-таки герой, видимо. Потому что, вместо того чтобы сгрести госпожу Арней в охапку, немедленно найти Авдея с его гитарой и аймой и отправиться восвояси, я бросился искать коньяк и нашел-таки плеснул в первый же попавшийся фужер и буквально по каплям влил в дрожащие губы госпожи Арней.

…Она успокоилась почти сразу. И стала рассказывать. Про то, как этот дурак Вынько-Засунько нанял бомжей и, движимый старческим рвением, принялся вершить справедливость на свой манер. Про то, как ранил местного бога его же ножом, единственным неуснувшим оружием во всей груде старых железяк, которые она, дура легкомысленная, оставила без охраны в кабинете. И как она соблазнила несчастного старшего сержанта Голядкина, бедного чижика-пыжика, чтобы забрать его будущее, получить хоть немного силы и упокоить проклятую железку, пока не случилось беды.

— Кстати, а почему же не упокоили? — сурово спросил я, как и полагается настоящему следователю. — Вы же забрали его будущее, я сам видел, как этот несчастный старший сержант мается.

— Ничего я не получила, — почти крикнула госпожа Арней. — Ничегошеньки! У него не было будущего, понимаете? Не было. Он сам его уничтожил, когда после университета пошел в милицию.

Немного успокоившись, она принялась рассказывать дальше. О том, как местный бог, ее пращур, и при жизни отличавшийся довольно вздорным характером, оскорбился и в отместку разбудил каждую неупокоенную железяку в этой несчастной стране. И через шесть-семь часов вокруг будет полным-полно злого железа, а оно, это проснувшееся зло, готово выполнить пожелание любого идиота, лишь бы это было намерением убить или ранить…

Я молча слушал, понемногу понимая, что провалил и это задание, и место мне отныне в самом занюханном мирке, на помойке Межмирья, где я буду заниматься разрешением споров между тамошними бомжами.

Напоследок она посмотрела на меня совершенно сухими глазами, словно и не плакала, и твердым голосом спросила:

— Кто играл сюда дорогу? Бард Авдей?

Я кивнул.

— С этой ледышкой?..

Я понял, кого она имеет в виду, и снова кивнул.

— Тогда вам тоже придется остаться здесь, — спокойно и грустно констатировала она. — Скорее всего навсегда, но теперь, когда проснулось неупокоенное железо, это ненадолго — навсегда. И знаете что, пока есть время, побудьте немного настоящим героем и кавалером, налейте мне еще коньяка, только совсем чуть-чуть. И себе тоже.

Я молча выполнил ее просьбу.

— Теперь мы все вмерзли в этот мир, в эту Россию, милый мой опоздавший герой, — сказала магистка, отхлебнув маленький глоток. — Кстати, вы так и не представились.

— Константин, — угрюмо сообщил я. Похоже, мне предстояло узнать еще что-то очень неприятное.

— Так вот, герой Константин, — продолжала госпожа Арней, — Авдей, конечно, великий бард, но даже вместе со своей Лютой он не сможет вытащить вас отсюда, пусть бренчит на своей гитаре хоть до конца света. Кстати, скорее всего, этого тоже недолго ждать. Потому что Люта — неполная айма, она всего-навсего полуайма барда Авдея. Так же как, впрочем, и я.