И мы пошли.

Глава 15

Завой

Не запой, так, стало быть, завой,

Тот же вкус у крови, что у соды,

Ты возьми меня, Господь, с собой,

Если завтра вновь пойдешь по водам!

А. Молокин. Завой

Я проснулся, с трудом разлепил глаза, честно пытаясь понять, где я нахожусь, и вспомнить, что было вчера. Вспомнить было нечего, то есть вчера ничего особенного не произошло, посидели, выпили, гости тихохонько ушли, а я рухнул в сон. Гитара моя на месте, кажется, я ночью, слава богу, не играл, и вообще все было тихо-мирно, вон даже деньги какие-то валяются на столе, сдача с последней бутылки, наверное. Стало быть, гости мои оказались вполне честными людьми и больше потребного для поправки здоровья не взяли, как их, кстати, звали, моих гостей? Ага, Колян и Володя. Ну-ну…

Не буду описывать состояние бодуна, о нем и так много написано. Наверное, авторы таким образом зарабатывали на грядущие похмелки, так что не надо мне в их нестройные ряды, обойдусь, у меня еще заначка осталась. А вот в магазин идти придется, благо он рядом. Как себя ни обманывай, но ежели оно началось, то пока само не кончится, нечего и трепыхаться. Надо плыть по течению, по возможности плавно подруливая, чтобы не напороться на неприятности. Я мужественно собрался и направился в магазин.

Дальнейшие несколько дней разнообразием не отличались, разве что заначка, которая у меня, как у всякого порядочного человека, хранилась в томе Михаила Афанасьевича, становилась все тоньше и тоньше. Наконец из великого романа, печально кружась в прокуренном воздухе, выпала последняя сотенная, знаменуя собой начало новых забот. Каких? Да все очень просто! Деньги кончились, а запой — нет. Запой уверенно перешел в стадию завоя, отличающуюся, кроме непреодолимого желания выпить, еще и отсутствием денег на осуществление этого желания да обостренной стеснительностью, не позволяющей занять вожделенную сумму у знакомых. Стеснительность сочеталась с полным осознанием того, что никто из моих знакомых скорее всего мне не обрадуется, а идти все равно придется, потому что… Да потому что завой!

В редкие моменты ремиссий я осторожно трогал спутанный желтоватый клубок божьих жил, доставшийся мне на память от богуна Левона и прочих обитателей другого мира, пытаясь, сам не знаю зачем, вытащить из него струну. Может, повеситься хотел, но это вряд ли, не склонен я к суициду по природе своей, наверное, недостаточно романтичен. В конце концов я вздыхал, закуривал очередную сигарету, выпивал глоток-другой и засыпал.

Мне снился Божий Камень с невесть как взгромоздившимся на него стариком Вынько-Засунько, размахивающим кумачовым флагом. Дед выплясывал на вершине что-то революционное и орал насчет наступившего наконец нашего времечка. В результате после особо заковыристого коленца дедуган срывался с камня, а я просыпался, чтобы повторить все сначала.

Весна шла мимо моих давно немытых окон, призывно голосуя прохожим и проезжим белыми коленками отчаянных девиц, презревших колготки во имя естественности. Вдохновенно пели коты и кошки, соперничая с автомобильной сигнализацией. Ни дать ни взять рокеры и попса, причем автомобильная попса безнадежно проигрывала психоделическим кошачьим переливам. Соревнуясь в росте с чахлой городской травкой, на моих щеках буйствовала щетина, стремясь заматереть и стать бородой. Мой организм в отличие от меня самого бурно реагировал на весну.

И однажды я обнаружил, что за окном самый настоящий май со всеми его языческими прелестями. Надо было начинать жить.

Я начал с того, что принял душ. Залезть в ванну у меня не хватило решимости, меня покачивало, и я боялся, что в ванной я просто усну или, что еще хуже, выбираясь из нее, сломаю себе шею. Потом я посмотрел в зеркало и обнаружил там унылого красноглазого субъекта, заросшего бурой с проседью щетиной. С этим надо было немедленно что-то делать. Я отыскал в шкафчике не слишком тупое лезвие, намылил физиономию, выдавив остатки крема для бритья на ладонь, и поерзал ею по подбородку, после чего героически вгрызся бритвой в щетину. Не стану подробно описывать весь процесс, скажу только, что в нем было нечто жертвенное, во всяком случае, кровь я пролил, правда, в умывальник, но чем фаянсовая раковина не жертвенник? Во всяком случае, склоняются над ней типы вроде меня довольно часто, и каждый раз в нее что-нибудь, да попадает. Но не будем отвлекаться.

Только приведя себя в порядок, я решил прикоснуться к гитаре. Я достал ее из своего старенького кофра, в который раз вспомнив оставшуюся в другом мире аргентинскую роскошь, и попробовал строй. Строй остался прежним, тем же, что там, у Божьего Камня, когда я играл Имя. И как я ни крутил колки, настроить инструмент по-другому не получалось. Оставалось разве что сменить струны, но другого аккорда у меня не было, кроме клубка божьих жилок, от которого я ничего хорошего не ждал, идти в магазин было не с чем, поэтому я решился играть на том, что есть. Ладно, не в первый же раз, кроме того, я искренне надеялся, что струны из другого мира здесь, дома, никакими особенными свойствами не обладают. Хотя, может быть, напрасно надеялся. Строй-то не изменился, остался таким же диким, как в тот последний раз, когда я брал гитару в руки.

Я осторожно провел большим пальцем по струнам, гитара загудела, и тут я услышал:

— Наконец-то! Нажрался-таки, алкоголик несчастный, а нам-то каково?

Честное слово, никаких внятных слов я не слышал, но смысл был именно такой. Мне стало нехорошо. Доигрался-таки!

Я испуганно отдернул руку и хриплым голосом спросил:

— Кто это?

Вопрос был сам по себе банален, но я все-таки рассчитывал на ответ. Подозревать себя в белой горячке не было оснований. Со вчерашнего вечера я не выпил ни грамма. Или с ночи? Впрочем, не важно, окончание завоев я всегда определяю безошибочно, а нынешний завой кончился. Мне хотелось жрать, а не выпить.

Машинально, как поправляют волосы, я снова провел по струнам, и гитара укоризненно загудела:

— Ну вот, мало того что наш хозяин алкаш, так он еще вдобавок и умом не вышел! Неужто не понятно кто? Не боись, свои это, свои!

— Шприцтрутенами, — медным голосом посоветовал некто могучий. — Сквозь строй прогнать, сразу в разум войдет, если не окочурится.

— Что вы к человеку пристали? — Жалостливый голос принадлежал явно женщине. — Ему бы кваску сейчас, да в баньке попариться. Мигом все как рукой снимет!

— Подорожник к вискам приложить, да по траве походить немного, тоже помогает, — тенорком сообщил какой-то мужик, — а пороть — это в крайнем случае. И не шприцтрутенами, а крапивой, крапива — она еще и от радикулита помогает.

Я смутно начал догадываться, хотя поверить в такое было трудно. Честное слово, если бы не остаточные явления после завоя, нипочем не поверил бы. Вообще алкоголь, при всех его поганых свойствах, несомненно, могучее средство адаптации. Иссушенная похмельем душа разверста навстречу всяким чудесам. Может, в холодильнике еще и бутылка пива образовалась, пойти посмотреть, что ли?

— Иван, — слабым голосом позвал я. — Подорожник, ты, что ли? — И снова тронул струны.

— Я, — донеслось из гитарной розетки и забубнило на разные лады: — И я, и я, и я… Здесь мы, здесь, здесь…

Значит, вот оно что! Боги другого мира не исчезли совсем с появлением Истинного, но были заключены в мою гитару, где терпеливо ждали, пока у меня кончится запой и я возьмусь за гриф. А теперь вот напоминали о себе, словно чего-то хотели. Интересно чего? Шуточки, однако, у этого Истинного, получившего Имя!

— Много вас? — цепенея от сознания того, что гитару скорее всего придется выбросить или сломать, спросил я. Ненавижу выбрасывать музыкальные инструменты, а уж ломать — тем более. Это все равно что человека убить, а может быть, даже хуже.

— Все, все, все… — загудела гитара.

Что ж, кошмар продолжался. Став реальностью, он тем не менее не перестал быть кошмаром. Но если с маленькими черными чертиками, выскакивающими из электрической лампочки во время запоя, еще можно как-то договориться и даже выпить к взаимному удовольствию, то как и о чем договариваться с низвергнутыми богами, вселившимися в твою гитару? Боги — они, знаете ли, капризны и требуют… А чего они требуют, собственно говоря?

— Чего вам надо? — спросил я.

— Веры, — донеслось из гитары. — Иди играй, мы будем разговаривать с людьми, и в нас поверят.

Через пару часов я уже неплохо ориентировался в ситуации, а еще через час принял ее как данность. Нельзя сказать, что она мне нравилась, но поделать ничего было нельзя. Кроме того, судьба предлагала мне продолжение приключения, и отказываться от него мне не хотелось. Что меня ожидало, если я откажусь? Будни впроголодь да периодические запои, чего уж тут хорошего.

Получалось, что боги того, другого, мира не утратили полностью свою сущность с появлением Истинного, а только отдали те частицы божественности, которые Он некогда в них вложил. Но было в них и еще кое-что, то, что возникло без участия Единого, намоленное, состоящее из множества человеческих вер, и это у них осталось. Всех выборных и невыборных богов Истинный выкинул из того мира вместе со мной и моими спутниками. Куда подевались Константин и женщина — никто не знал, а вот боги нашли пристанище в моей гитаре. Не Божий Камень, конечно, но в данном случае размер, видимо, не имел решающего значения. Разговаривать со мной могли только те боги, чьи жилы были натянуты на гитаре, но и остальные никуда не делись, просто, так сказать, не имели права голоса. Впрочем, достаточно было сменить струны, выбрав из прихваченного мной клубка подходящие жилки, чтобы состав парламента сменился. Впрочем, пока что струны менять я не собирался. Пусть сами между собой договариваются — боги же, чего мне в их дела лезть. А вот играть, наверное, придется.

Имеющие голоса боги настаивали, чтобы я немедленно отправлялся в ближайший храм, который, по их мнению, являлся самым подходящим местом для их дебютного концерта в нашем мире, но я, подумав, решил воздержаться. Не то чтобы я боялся попа или дьякона, вовсе нет, хотя и это присутствовало. Но о том, что со мной сделают верующие старушки, было просто страшно подумать. Не в Америке все-таки живем и не в Европе. Это у них там толерантность, а не у нас. Хотя когда-то давно в Прибалтике какая-то женщина предлагала мне поиграть в костеле, но ведь, опять же, это было не здесь.

Поэтому я собрался и отправился на рынок. Вместе с богами. А что, по крайней мере дело знакомое, да и веселее в компании-то.

Глава 16

Божий промысел

В смутном мире первым

Искорку зажег

Древний Громовержец,

Мой Мужицкий Бог.

Был он беспощаден,

Не всеблаг — всезряч,

Был не всепрорщающ,

Но животворящ!

А. Молокин. Мужицкий Бог

Провинциальные рынки повсюду одинаковы. В разных городах и даже в разных мирах, так что специально описывать наш рынок я не стану. Правда, на том, зарайском рынке я концертировал вместе с прекрасной женщиной Лютой, и я и она — оба мы были бродягами, бомжами, неосторожно угодившими в чужой март, замерзшими и испуганными неопределенностью нашего положения, а это, знаете ли, чертовски сближает. Зато теперь меня сопровождают боги. И пусть боги эти, так сказать, второй свежести, выставленные из своего мира, боги-иммигранты, боги-гастарбайтеры или даже боги-бомжи — это ничего. Ведь я, по непроверенным сведениям, и сам изгой, ссыльный бард. Опальный исполнитель имен божьих, сочинитель дорог и тропинок. Словом, Меньшиков в Березине, да еще с кучей контрабандных божков в гитаре. И вот что странно: я с удивлением обнаружил, что чувствую за этих богов ответственность, словно лично затащил их сюда, посулив море всенародной любви и веры, хотя у меня, разумеется, и в мыслях ничего подобного не было. В общем, не гожусь я в торговцы живым, а тем паче божественным товаром, слишком уж я, как бы это помягче выразиться, ага, вот — совестливый.

Кстати, насчет моих товарищей, тех, с которыми я был там, в другой России. Конечно же, я их помнил — и Гинчу с Гонзой, и героя Костю, и моих айм, Люту с Гизелой, и богунов, и старшего сержанта, и даже пенсионера Вынько-Засунько. Помнил и надеялся, что с ними все в порядке. Но не тосковал, лишнее это — тосковать. Ведь жизнь научила меня верить настоящему, с благодарностью относиться к прошлому и не загадывать на будущее. Сейчас я в своем мире, хотя иногда мне приходит в голову, что он не такой уж и мой, что я хоть и вернулся, да вот беда, вырос я из своей провинции, как лягушка-путешественница из болота. Хотя в память от недавнего приключения у меня осталось-то всего ничего. Так, мелочь, полная сумка, извиняюсь, гитара мелких богов. Между прочим, и с одним-то чужим богом возникают проблемы, что уж тут говорить, когда их без счета? Я вспомнил вздорный характерец Аава Кистеперого и решил, что грядущих неприятностей у меня, судя по всему, полная гитара.

Все-таки в той России было легче. На тамошнем рынке я был безродным пришельцем, меня никто не знал, да и я тоже никого, поэтому ни о какой стеснительности или, как говорят актеры, «зажатости» и речи не шло. Кроме того, со мной была Люта-прекрасная и где-то поблизости ошивался потомственный герой Костя — живые, осязаемые существа, мы нуждались друг в друге, а еще у нас была общая цель. Я покопался в своей жизни и с ужасом обнаружил, что здесь у меня практически нет ни одного по-настоящему близкого человека, даже такого, который в минуту душевного соплизма сказал бы: «Ну и засранец же ты, Авдей!»

Наверное, такие настроения порождаются остаточными явлениями недавнего запоя-завоя и бесследно исчезнут после прогулки на свежем воздухе. Так что я все делал правильно, прогуливался в сторону рынка, волоча с собой кофр с гитарой и кучей контрабандных божков, и думал о том, как и что я буду на этом рынке делать. Ведь меня же там каждая не то что собака, каждая бактерия сальмонеллы, засевшая в непроданном курином трупике, и то знает. Впрочем, черт с ними, с собаками и микробами, будь что будет. Хорошо хоть боги мне попались тихие, не скандальные, сидят себе в кофре и не петюкают. Хотя, может быть, это только пока, может быть, они просто не обвыклись еще. Или ждут своего часа. Боги хоть и обожают разные таинства, но и публичности не чураются.

Я бочком, смущаясь, протиснулся сквозь толпу и деликатно умостился на ступеньках возле рыночного павильона с тыльной стороны здания. Во-первых, там было меньше народа, а дебютное выступление лучше обкатать на небольшой аудитории. Во-вторых, справа от меня имелась куча пустых упаковочных коробок, погрузкой которых на мусоровозы занимался мой давний приятель, отставной полковник Фофанов, и я сильно рассчитывал на его моральную поддержку — сколько выпито вместе, как ему меня не поддержать. Да и в случае возникновения какого-либо конфликта полковник, я надеялся, в стороне не останется. Поможет.

Полковника, однако, нигде не было видно. Может быть, он уехал с очередным мусоровозом, а может, уволился по причине несовпадения взглядов на выпивку в рабочее время со своими кавказскими хозяевами. Если уволился, то скорее всего со скандалом. Аллах, он, конечно, акбар, но и полковник тоже не тварь какая-нибудь дрожащая, в морду дать умеет и делает это с энтузиазмом и вполне профессионально.

Ну и ладно. Я поерзал на заранее припасенном полиэтиленовом пакете, ощутив теплые, дружелюбные бетонные ступеньки, закурил и принялся разглядывать рыночный люд. В общем, всячески оттягивал момент, когда придется расчехлить гитару и дать волю своим богам.

Из павильона выпорхнула пара молоденьких продавщиц в коротких халатиках, они закурили и принялись щебетать о чем-то своем, девичьем, не обращая на меня особого внимания. Одна из продавщиц была хорошенькой, и мне стало обидно. Поэтому я бросил сигарету в ящик из-под мандаринов, попал и решительно открыл кофр.

Гитара явила убогим рыночным задворкам свою звенящую красу, девчонки-продавщицы мигом замолчали и подобрались, словно молоденькие борзые, учуявшие опасность, потом приняли выразительные позы и затрещали снова. Громче прежнего, работая явно на публику, то есть на меня. Надо же, они почувствовали в моей гитаре соперницу! Женщину. Знали бы они, что у меня там на самом деле!

Некоторое время гитара молчала, а я не торопился играть. Она словно прощупывала окружающий мир во всех диапазонах, иногда сама собой тихо гудя на разные лады, словно боги, населявшие ее, совещались о чем-то, не решаясь, как же с нами поступить.

Почему-то стало очень тихо. То есть звуки никуда не делись, все так же гомонил рыночный люд, соревнуясь в громкости с воронами, подсолнечной шелухой облепившими городские крыши, нарочито резкими голосами смеялись продавщицы-сплетницы, но все звуки отступили. Словно кто-то смахнул их на пол, как смахивают всякую мелочь со стола, чтобы выставить на него долгожданную бутылку. А может быть, опытный звукорежиссер оставил необходимый фон, чтобы на нем ярче выступила основная тема. И я понял, что пора начинать.

Я провел по струнам, и обретшие голоса боги хлынули наружу. Я уже убедился, что люди везде одинаковы, даже в другом мире, а значит, и боги тоже. Во всяком случае, боги, вещающие из моего инструмента, знали, как обращаться с людьми, боги пришли сообщить людям, что теперь они есть, и доказывали это. Впрочем, струны на моей гитаре стояли незлые, поэтому владельцы божьих жил ничего скверного людям не делали и делать не собирались. Просто случилось несколько чудес, вот и все. А что чудеса, даже самые полезные, могут вызвать еще и ужас, об этом никто не подумал. Даже боги. А может, они именно этого и хотели, кто знает?

Плеснуло зеленью по заплеванному асфальту рыночной площади, закурчавились стены и крыша недавно построенной панельной гостиницы мелкими подорожниками, апельсины и мандарины на прилавках лопнули, брызнув соком, и выбросили темно-зеленые, пахнущие субтропиками побеги. Асфальт вспучился, потом треснул и сквозь него стали пробиваться неудержимые, словно китайцы-иммигранты, побеги бамбука. Затрещали перекрытия второго этажа, взламываемые возносящимися ввысь верхушками финиковых и кокосовых пальм. Громко завизжали женщины внутри павильонов, к их визгу присоединились глухие матерные раскаты мужских голосов.

Я понял, что у дирижерского пульта, так сказать, сейчас находится не кто иной, как Иван Подорожник, и еще подумал, что сейчас меня будут топтать, так что пора сматываться. Черт с ним, с заработком и божьим концертом, здоровье дороже. И что жрать дома нечего, тоже ерунда. Вечером вернусь, фиников нарву, ананасов наломаю, чем плохо? От этой идиотской мысли я даже развеселился и попытался оторвать руку от грифа. Не тут-то было! Богам, имеющим голос, непременно надо было выступить, звучали они все вместе, но распоряжался кто-то один. Дирижерскую палочку они, похоже, передавали друг другу, словно участвовали в эстафете и были настроены во что бы то ни стало пробежать дистанцию до конца. То, что на том конце концерта меня ожидает в лучшем случае наряд милиции, а в худшем — команда охранников, поддерживаемая покупателями и продавцами, слившимися по такому случаю в едином порыве, богов не волновало. Вот тебе и бедные родственники!