Я перевел взгляд на Люту, потом посмотрел на невозмутимо вышагивающего по мокрому асфальтовому шоссе Костю и спросил:

— Так это что, не Россия?

— Россия, — отозвался Костя, не оборачиваясь. — Это такая вот Россия, господин бард. А ты думал, что Россия только одна?

— А как же мне было еще думать, — ошарашенно пробормотал я.

Глава 3

Пенсионер, как опора мирового порядка

Наша задача как власти — всемерно способствовать увеличению производства бутылочного пива, поскольку многие пенсионеры живут сбором пустых бутылок. Таким образом, мы значительно укрепляем как их материальное положение, так и здоровье. Собирая бутылки, пенсионер гуляет на свежем воздухе, а наклоняясь за ними, укрепляет костно-мышечную систему своего организма.

Из речи депутата городской управы

Пенсионеры бывают разные. Иван Павлович Вынько-Засунько относился к породе деятельных пенсионеров-борцов, пенсионеров-живчиков. Можно даже сказать, пенсионеров-сперматозоидов, которые, не смущаясь, лезут в любую щель, безжалостно расталкивая молодых, а стало быть, менее опытных конкурентов. Ох, вранье все это про старого коня, который борозды не испортит, но и глубоко не вспашет. Вспашет, и еще как, и засеет к тому же. А при случае и испортит, да хуже всякого молодого.

Старик Вынько-Засунько был не просто конем, а старым железным конем, которым, как известно, все поля обойдем. Однако в это серенькое утро потомственный пенсионер был занят весьма странным делом. Хотя почему же странным? На первый взгляд казалось, что бодрый старикашка, шустро скачущий по раскисшему городскому пустырю с расплывшимися картофельными бороздами, занимается каким-нибудь редким видом китайской гимнастики. Присмотревшись повнимательней, можно было заметить некий трудно определяемый на расстоянии предмет в руках пожилого физкультурника, которым тот энергично размахивал, выкрикивая при этом что-то вроде: «И сдохнешь ты, козел обкуренный, в своей тачке поганой!» Впрочем, на этот раз вместо «тачки поганой» фигурировал некий «чертог поганый», но сути действий пенсионера это никак не меняло.

Наконец вереница прыжков, приседаний и подпрыгиваний закончилась. Доскакав до естественной границы пустыря, дедок с диким воплем «Лети на Уй!» метнул свой снаряд прямо в серенькое весеннее небо провинциальной России. После содеянного объект наблюдения потрусил к небрежно брошенной на краю пустыря старой спортивной сумке, достал из нее бутылку пива и стал не торопясь помаленьку отхлебывать из горлышка.

Но мудрый и посвященный, наблюдая эту сцену со стороны, понял бы, что никакая это не гимнастика, что системой «на своих двоих от маразма» и прочими геронтологическими извращениями здесь даже и не пахнет. Мудрый и посвященный понял бы, что на его глазах свершился очередной акт партизанской борьбы с мировой несправедливостью. Можно даже сказать, решающий акт, индивидуальное Бородино или паче того — Ватерлоо. Только вот мудрые в окрестностях пустыря не водились, равно как и наблюдательные, не говоря уже о посвященных. Поэтому данный акт до поры до времени так и не стал достоянием мировой общественности. Да и местной, к счастью для пенсионера, тоже.

Однако последствия этих танцев на пустыре очень даже скоро стали. И, как принято выражаться в приличном обществе, «вызвали большой общественный резонанс».

В самых что ни на есть верхах.

А вообще, наверное, следует рассказать, с чего начиналась эта история с нашим шустрым дедком. Жил себе бедный, но покамест общественно активный пенсионер на окраине провинциального городишка, никого не трогал, разве что с соседями скандалил, да в местную газетку кляузничал, вполне, впрочем, безрезультатно. Попивал пивко, если, конечно, удавалось вовремя получить пенсию или собрать достаточное количество стеклотары. И никого этот дедок на свете уже не ждал и ничего не хотел. Только досада какая-то на прожитую жизнь осталась, словно изжога.

Дети разъехались, друзья поумирали. Да и Любови, запасы которой в человеческом организме, увы, исчерпаемы, как и всего остального, осталось всего ничего. Так что любить стало практически нечем. Вот он и не любил никого кроме, разве что, старого облезлого пса. Кобеля, которого сам дедок гордо кликал Паштет. Видимо, кличка эта пришла к нему из каких-то незапамятных времен, когда для самого хозяина слово «паштет» было не просто чем-то абстрактным, а пищей. Едой.

И вот однажды, еще по осени, к дедуле явились на двух зверовидных машинах местные крутые ребятки, братва, — такие, из скоробогатеньких, с толстыми пальчиками и тоненькими девочками. Дедуле, понятно, хоть и не нравился шум, однако ж водочкой его угостили, почти что забытым паштетом тоже. Да и братков, учитывая местные порядки, следовало уважить.

А потом, когда дед отключился после выпитого, братки с какой-то дури поспорили между собой, как водится, по пьянке. Вот один из них и говорит, амбал такой — шея шире ушей, сразу видно, бывший военный, он-то все и затеял.

— Вот, — говорит, — я в Корее был, так там собачатина — самое деликатесное мясо. За него культурные люди бешеные бабки платят.

— Да, блядь, — сказал другой, тоже квадратный и пьяный вдрабадан. — Свиньи мы у нас в России. Ну ни хера у нас никакой культуры нет.

Компания, осознав собственную культурную отсталость, пригорюнилась и, как водится в России, задумалась. Надо сказать, что дед уже в это время спал тяжелым хмельным сном русского человека.

А когда проснулся, то обнаружил развороченную тяжелыми джипами поляну, пустые бутылки, всякое бумажное рванье, забытый переносной телевизор да еще пачку непривычных черно-зеленых денег на наспех сколоченном деревянном столе.

А еще он обнаружил, что на вертеле над остывающим костром наколото то, что осталось от его Паштета. Вот тут-то дед и заорал не своим голосом, схватил первую попавшуюся железяку трясущимися не то с похмелья, не то с горя руками, насадил ее на ручку от лопаты и с диким воплем «Идите на Уй, козлы гребаные!» метнул в сторону шоссе, по которому укатила культурно отдохнувшая братва.

Перед этим в городке Зарайске, в котором вершилась данная мистерия, еще кое-что произошло. Короче, было деду некое чудесное явление, но пенсионер в припадке праведной ярости о нем в тот момент даже и не вспомнил. Вспомнил только через несколько дней, вспомнил и связал причину и следствие — не зря работал когда-то системным программистом в оборонном НИИ, давно еще, перед пенсией.

А непосредственно после случая с Паштетом, корреспонденты местной газеты, милиция, братва, богуны — в общем, все власть имущие и вокруг власти обретающиеся пытались понять, каким же образом глава местной братвы, городской смотрящий, отставной полковник, летчик-снайпер, уважаемый в городе человек по кличке Кабан был убит в своем бронированном джипе ржавым железным наконечником, неумело примастряченным к березовой ручке от лопаты.

Прочитав об этом случае в местной газетенке, давным-давно протрезвевший экс-программист логически связал между собой два события, произошедших с ним накануне, а именно чудесное явление-видение, железяку и бесславную смерть Кабана, и осознал себя как существо не простое, а очень даже избранное.

Любой талант, даже ложный, рано или поздно осознает себя, так же, как любая девочка рано или поздно осознает себя женщиной. И если на первых порах дело ограничивается возней в подъезде, потом совместным купанием и так далее и так далее, и хорошо, если это прекращается с замужеством, то дальше — больше, тем более что талант растет и крепнет. Талант нашего пенсионера не был исключением. Сожрав несчастного Паштета, братки оборвали последнюю жилочку приязни, связывающую старикана с действительностью. Гражданин Вынько-Засунько осознал себя в этом жутком мире, по-настоящему уверовал в свой убийственный талант, в свое право вершить справедливость, и талант немедленно потребовал достойной миссии. Кроме того, таланты в сочетании с особыми правами, как известно, требуют жертв. И желательно, чтобы жертвы эти находились среди прочего населения планеты, а сам носитель таланта при этом жертвой не становился. Поэтому талант по сути своей эгоистичен, хотя и может считать себя альтруистичным и все такое прочее.

Талант нашего пенсионера развивался и эволюционировал. Братки, уезжая, забыли злосчастный телевизор, и именно этот вредный для психики каждого человека прибор помог старику осознать свою миссию, проникнуться ею и мобилизовать все ресурсы своего еще крепкого организма на ее осуществление. Теперь дед был в курсе всех безобразий и несправедливостей, которые происходили в мире. Запасы смертоносных железяк в сарайчике чудесным образом возобновлялись каждую неделю сами по себе — оставалось действовать. И пенсионер действовал в меру своего разумения.

А не было бы телевизора, так бы сидел себе в своей хибаре, может быть, мочил всякую мелочь — ну, там, грибников загребущих, парочек, которые занимаются предосудительными делами. Может, пару браконьеров бы пришиб. На этом бы дело и закончилось. Но окно на темную сторону мира открылось, телевизор исправно информировал проснувшегося в пенсионерской душе борца с несправедливостью обо всех пороках человеческой цивилизации, как истинных, так и придуманных жадными до сенсаций корреспондентами. Невинная доселе душа новоявленного реформатора все воспринимала, увы, всерьез… И талант осознал свою миссию. Осознал и принял к исполнению. Впрочем, если бы пенсионер знал, что его талант просто-напросто внушен ему, он, может быть, одумался бы, но Вынько-Засунько знать об этом не хотел. Впрочем, все мы крепки задним умом. Кроме того, человеку хочется уж если не быть самостоятельным и независимым существом, то по крайней мере таковым себя считать.

После этого были нашумевшие скандальные истории с американским президентом, потом с главой международного терроризма и прочее, прочее. С известным правозащитником тоже, но это, в сущности, мелочь, правозащитники существуют не для внутреннего пользования, а исключительно для внешней видимости, так что не жалко его. Да и отделался он легко, могло быть и хуже.

Но вот как-то раз ни с того ни с сего занесло пенсионера-правдолюбца в храм местного всенародно избранного бога Аава Кистеперого. Поднял он седую голову вверх и аж затрясся от внезапно нахлынувшей ненависти.

С бетонного купола пялился на него свеженамалеванный народный избранник, крышкарь небесный Аав Кистеперый, страшный весь — до одури, с извечным своим кистенем в разбойничьей лапище. И физиономия у него то ли как у покойного Кабана, то ли как у международного террориста, а то ли как уж вообще не скажу у кого. Вот тут и пришла дедку мысль, что основное зло-то в мире происходит сверху, от демократически избранных богов. Что там щелкнуло в пенсионерской голове — неизвестно, только погрозил Иван Павлович роже на куполе веснушчатым кулачком, буркнул «У, самозванец…» и опрометью бросился вон из поганого храма.

Видно, от всяких видений, явлений, случая с Паштетом, а может, просто с голодухи лысеющая крыша пенсионера Вынько-Засунько снялась с насиженного места, да и поехала все быстрей и быстрей, и знал бы кто куда.

Конечно, боги в той России были разные, например, Аав Кистеперый или Шипа Конструктор боги совершенно разные, они и людьми-то были разными до того, как их избрали богами, но пенсионер действовал по принципу — кого вижу, того и бью.

Вот после этого-то и произошла знаменательная сцена на поляне с ритуальным китайским танцем и швырянием в небо России подозрительной корявой железяки.

Ну а мне, вырванному из бездумной спячки, бедному барду, пришлось наиграть дорогу герою Косте в «такую вот Россию», страну, где, выражаясь канцелярским языком, произошло «нарушение мирового порядка путем покушения на законно избранного бога техномагическим способом». И герой Костя самым серьезным образом намеревался восстановить порушенный мировой порядок за пару-другую дней.

Неопытный герой нам попался и самонадеянный, как потом выяснилось, такие тоже бывают. Все герои поначалу неопытные, это потом они матереют, если, конечно, выживают.

Так что поначалу можно было подумать, что цель нашей миссии состоит всего-навсего в том, чтобы усмирить разбушевавшегося пенсионера, разобраться, кто его научил этим трюкам со старыми железяками, всех победить, а лучше — вразумить, пресечь возможность возникновения подобных ситуаций в ближайшем будущем и отправиться восвояси. Каждому на свое место.

Мне, барду Авдею, в свою однокомнатную квартиру, что неподалеку от рынка с его недорогим и милым сердцу небогатого человека «Сквозняком», а остальным… Не знаю, откуда они пришли, так что не знаю, куда они по завершении работы отправятся.

Ну а подлинная подоплека этой истории стала известна нашей команде, то есть мне, барду Авдею, айме Люте и герою Константину, значительно позже. Позже, позже… Поздно, опоздали.

Глава 4

Маразм — дело тонкое!

Люди, поите страждущих,

Бросьте играть в слова.

Надо же, надо же, надо же!

Трам-тара-ра-ра-ра!

Нескладушка

— Опоздали! — с досадой сказал Костя. — Надо же, совсем немного опоздали. Похоже, теперь мы здесь застрянем надолго. Что ж, пойдем потолкуем с этим благородным стариком. Может быть, хоть что-то полезное узнаем.

И мы, обогнув кирпичный забор, окружающий неправильный храм, стали осторожно спускаться по покрытой выбоинами асфальтовой полосе мимо каких-то приземистых строений — не то сараев, не то гаражей. Мимо странной конструкции, сооруженной из железобетонных плит и при этом щелястой, как плохо проконопаченная изба. Вниз, к раскисшему от непрерывной мороси картофельному полю, на краешке которого на перевернутом деревянном ящике устроился наш старикан.

Видок, надо сказать, у него был такой, словно дед завершил только что какую-то очень трудную и важную работу и теперь на законных основаниях отдыхал, понемногу прихлебывая пивко из полуторалитровой пластиковой бутыли. В ожидании честно заработанного за труды свои праведные вознаграждения.

На нас он не смотрел, так, слегка позыркивал остреньким взглядом, но ни вставать нам навстречу, ни прятаться в дом не спешил. Просто сидел себе и потягивал пиво.

Когда стало совершенно очевидно, что наша троица направляется именно к нему, старик поднял хищное, изрезанное морщинами, как поле боя окопами полного профиля, лицо, ехидно улыбнулся, показав многочисленные стальные зубы, и спросил, впрочем, довольно дружелюбно:

— Ну, артисты горелого цирка, что надо-то? И кто тут у вас кто, что-то никак не разберу. Вот труса вижу, а кто бывалый, кто балбес — никак не пойму.

— Местный фольклор, — тихонько пробормотал герой Костя. — Надо будет записать эту байку.

Местный фольклор вполне совпадал с известным мне, поэтому я несколько приободрился. Не факт, что мы находимся в чужом мире, ох, не факт. Так что, может быть, все еще и образуется.

Ну, влип ты, Авдей, в очередную историю, соблазнившись дармовой выпивкой, в первый раз, что ли? Сколько таких случаев было в твоей бродяжьей жизни? Как влип, так и отлипнешь, тебе ведь не привыкать. А в церкви той неправильной вообще, может быть, просто идет ремонт. И железная шишка наверху — всего-навсего какое-то новомодное строительное приспособление. Отремонтируют и вместо шишки воздвигнут правильный православный крест. И все встанет на свои места.

А Костя этот с Лютой своей остроухой — те вообще скорее всего обычные молодые лоботрясы, позолоченная молодежь, мать их за ногу! Может быть, они так развлекаются? Прикалываются над пьющим интеллигентом, сейчас это, говорят, модно. И неизвестно еще, что этот поддельный герой намешал в свою бутылку с драконовой якобы кровью. Кто ее знает, эту тусовочную публику? Вот что совести у нее никакой нет — это все нормальные люди знают и поэтому стараются не связываться. Выпил я какой-то гадости, съехала у меня крыша, завезли бесчувственного Авдея в соседний городок, наплели с три короба, а сами хихикают, а может, даже на скрытую камеру снимают — так смешнее. Да и перед друзьями-подругами похвастаться можно. Вот-де мы какие прикольщики!

Короче говоря, надо поскорее делать отсюда ноги, желательно сумев сберечь гитару. Кроме гитары-то, у меня, по сути дела, ничего нет.

Несмотря на такие здравые мысли, дедово замечание насчет труса меня задело. В конце концов, если разобраться, не такой уж я и трус, хотя и на роль героя, конечно, претендовать не могу. Да и не хочу, честно говоря. И вообще не люблю я их, этих героев, а особенно тех, кто старается их из себя изобразить, экстремалов всяких и прочих, ну их! Одни от них неудобства. Как известно, в бою выживают трусы, и на этом стоит земля, поэтому барду трусом быть полагается по роду деятельности. Иначе некому будет рассказать о герое и его подвигах.

Костя же нисколько не смутился, видимо, балбеса на свой счет он не принял. Или просто не знал, что старикан имел в виду. Обмахнув широким, истинно героическим жестом нас с Лютой, он сказал:

— Представляю мою команду. Этот мокрый хмырь с гитарой — известный бард Авдей, а эта клетчатая красотка — Люта. А самого меня зовут Костя. Я — профессиональный герой. Между прочим, потомственный.

— Ишь ты, герой… — Дедуля задумчиво отхлебнул пивка. — Да еще профессиональный. И вдобавок еще и потомственный. Вроде бультерьера или лабрадора, стало быть, а может, пекинеса. Надо же, как мне повезло! Ну ладно, герой так герой. Ты, лабрадор-пекинес, только у меня на огороде не геройствуй, а то знаю я вас, потомственных профессионалов! Мигом сопрете что-нибудь, только отвернись. Ну, так зачем пожаловали, господин потомственный герой и сопровождающие вас лица? Я, кажись, никакого героя не вызывал. Я вон даже сантехника не вызываю, потому что у меня сортир на дворе и сауна в огороде.

— Да мы так, шли себе мимо, шли, дай, думаем, зайдем, вот и зашли, — простодушно ответил Костя. — Иногда полезно вот так, запросто с незнакомым человеком словом перемолвиться, авось что-нибудь умное услышишь.

Старик почесал щетинистый подбородок, подумал немного, видно, ему было скучно, а может, на что-то рассчитывал, скорее всего на выпивку и душевный разговор. Во всяком случае — не боялся. Страх я чувствую прекрасно, по принципу душевного резонанса. Между тем дедуган, видимо, принял какое-то решение.

— Ну ладно, герой так герой. А я — Палыч. Иван Палыч, по прозвищу Алкогол, [Был такой язык программирования, «алгол».] ежели уж на то пошло. Пенсионер-программист. Так чего надо-то?

— Да вот прояснить кое-что надо бы… — замялся Костя. — Странные тут у вас дела в городе творятся.

— Ну творятся, ну и что? — невозмутимо ответствовал дедуган. — А во всем мире сейчас странные дела творятся, не только у нас. Ничего удивительного, если основные основы напрочь порушены.

— Какие такие основы? — заинтересовался Костя.

— Основные. Земные да небесные, — исчерпывающе пояснил старикан и снова задумался. Потом аккуратно допил свое пиво, положил пластиковую емкость в брезентовый мешок, еще раз критически оглядел нас с ног до головы и продолжил: — Ну ладно, вы, я вижу, не из богунов. Те обыкновенно пешком приходят, но уж если придут — значит есть серьезный повод. По крайней мере, так люди рассказывают. И вы не из «Фиты» какой-нибудь ментовской, те вообще не разговаривают — сразу пугать начинают, оружием машут, в общем, такую комедь устраивают — телевизора не надо. Но вы и не из братвы, это тоже ясно. Братву я за километр нутром чую. С братвой у меня особые счеты, ну да ладно, по этим счетам кто надо мне уже заплатил. Сейчас у меня задачи поважнее. Сейчас я решаю мировые проблемы, да где вам, шутам гороховым меня понять.