Глава 2

— Ты вообще головой когда-нибудь думаешь? — Эвелина весьма чувствительно пихнула острым локтем Эдварда под ребра. — Что ты несешь, идиот?

— Ну простите, — огрызнулся ее брат, потирая бок — Дженни у нас такая ранимая, просто хрупкая лилия на морозе. Уж и слова сказать нельзя.

— Язык как у змеи, — отозвалась сестра. — Шут ты гороховый, Эдвард Ларкин.

— Увы, вся серьезность при рождении досталась тебе, — развел руками Эдвард, но его сестра отвернулась и замолчала, глядя в сторону.

В злой тишине они дошли до их жилья — передвижного «дома на колесах». В подобных «домах» ютились все артисты и технический персонал цирка, но никто на скудные бытовые условия не жаловался. Случайные люди в «Магусе» не задерживались, а тех, кто остался, кочевая жизнь затягивала с головой. Эдвард родился в цирке-шапито, и обыкновенная жизнь, которую ведет большинство людей, казалась ему ненормальной. Как это, каждый день просыпаться и видеть один и тот же пейзаж за окном, одной и той же дорогой ходить в одну и ту же школу, на одну и ту же работу, в один и тот же магазин? День за днем, как замотанная белка в колесе, до самой могилы, только изредка выбираясь на курорты или в соседние городки, где вращается такое же скрипучее медлительное колесо жизни. Не прельщали его и большие мегаполисы — то же самое колесо, только размером побольше, и вместо пары сотен белок внутри мечется пара миллионов хомяков. Разве можно жить, не видя, как асфальтовая лента ложится под колеса фургона, а свет рассветного солнца закрашивает небосвод? Не видеть, как сменяются пейзажи, города, лица?

А как прожить без выступлений? Шепот, смешки, кашель и приглушенные разговоры зрительного зала, затихающие при звуке барабанов… Они возносятся ввысь, под темный купол, к обжигающему свету прожекторов, как Икары, но их крылья куда крепче. А внизу — бездна, в которой волнуется и колышется в едином порыве масса бледных лиц, завороженных чудом свободного полета. Их души скованы священным ужасом, а акробат идет себе по проволоке, как по краю ножа — в миллиметре от смерти, бросая вызов всем законам природы, и страховкой ему служат лишь тонкий трос и отточенные инстинкты вымуштрованного тела.

— Она не станет акробатом, если ноет от усталости, — упрямо повторил Эдвард, когда они зашли внутрь. — Через плач, слезы, через «не могу». Ты сама это прекрасно знаешь. У девушки большой потенциал, но что такое потенциал без ежедневной тяжелой работы?

Сестра молчала.

Эдвард пожал плечами и, не снимая сценический костюм, завалился на кушетку.

— Эх, а хот-дог так и не попробовал, — вздохнул он, закладывая руки за голову.

Дверь душевой кабинки звонко щелкнула — Эвелина явно не желала общаться, пока братец не исправится.

Эдвард задремал в ожидании, когда сестра освободит кабинку — после четырех часов тренировки от него несло, как от собаки. Сейчас он вообще был похож на зверюгу: худую и язвительную, со впалыми боками и злыми глазами. Эдвард не заметил, как прикрыл глаза и задремал, оступившись в неглубокий, чуткий сон.

Проснулся он, когда мокрое полотенце шлепнулось на лицо.

— В чем дело, Эви? — акробат раздраженно стянул полотенце.

— Промахнулась, — пожала плечами Эвелина. — До вешалки не долетело.

Эдвард скривился. Чтобы сестра промахнулась? Нарочно швырнула, как пить дать. И стоит, ухмыляется.

— Беру слова обратно, сестренка, — он пошел в душевую. — Тебе тоже при рождении яду перепало.

— С кем поведешься, — заметила сестра.

Остаток дня они по большей части молчали. Эвелина сидела в кресле у окна, читая исторический трактат о Древнем Китае — на этой почве у нее был небольшой пунктик. Уже пятый год она подбивала брата уехать в Поднебесную, на стажировку в один из китайских цирков.

«Эд, ты погляди, что они вытворяют, — восторженно тыкала она в экран ноутбука, где проигрывался стотысячный ролик, скачанный с Youtube. — Нет, ты видишь?»

«Я вижу большие успехи в жестком цигуне,[Цигун — древняя китайская система, направленная на укрепление здоровья и лечение заболеваний. Название составлено из двух иероглифов. «Ци» — главная жизненная сила человека и «гун» — длительная упорная работа. Одна из школ — жесткий (боевой) цигун или ин-цигун. Медитируя и выполняя дыхательные и статические упражнения, спортсмен добивается эффекта «железной рубашки» — «твердого» корсета из мышц. Человека в таком состоянии можно бить копьем, мечом или ножом, наваливать тяжелые бетонные глыбы и разбивать их кувалдой, и он останется невредимым.] — мрачно отвечал ее брат. — У меня нет никакого желания пять лет колоть себя копьями, лежать на гвоздях и разбивать головой бетонные плиты. Фокусы это все, Эви. Ты видела у них качественную воздушную акробатику?»

Здесь сестра сбавляла обороты и признавала, что в воздушной акробатике азиаты не преуспели. Но зато в других видах…

И разговор заходил на новый круг.

Эдвард понимал, что ей не дает покоя. Все они здесь, в «Магусе», ущербные. Все от рождения лишены своего призвания, и все опасности манежа — лишь жалкий заменитель, суррогат, подделка. Они не могут жить своей подлинной жизнью — той, для которой рождены, которая принадлежит им по праву. Жизнью людей Договора. И потому каждый ищет способ хоть как-то утолить сосущую тоску.

Если бы только «Магус» был обычным цирком, а они — просто обыкновенными циркачами!

«Если бы…» — Эдвард хмыкнул, поднялся с кушетки и прошел на кухню.

— Чайку? Тебе какой заваривать?

— Не поздновато для файв-о-клок?[Традиционное английское чаепитие в пять часов дня.] Уже почти шесть, — покосилась на часы Эвелина. — А сам как ты думаешь, что я буду пить?

— Разумеется, белый чай, собранный в провинции Фуцзянь на высоте не менее тысячи метров, — ухмыльнулся Эдвард, — Сорт «инь чжэнь»[Один из самых дорогих сортов чая. Его собирают вручную рано утром с 5 до 9 утра в середине марта — начале апреля, при этом погода должна быть ясной и солнечной, а сборщики чая не имеют права есть лук, чеснок, пряности, чтобы не испортить аромата листочков. Для белого чая собираются самые молодые неповрежденные листочки. Вкус белого чая освежающий, богатый вкусовыми оттенками цветов, меда, дыни, персика, ягод, березового сока. Цвет — нежный желто-персиковый.] — «серебряная игла». Я рехнусь с твоим Китаем скоро.

Он заварил себе кофе, подождал, пока чайник остынет до 80 градусов (иначе Эвелина убьет его за испорченный продукт, этот чертов чай стоил бешеных денег), и заварил щепотку светло-зеленых листьев в глиняном чайничке.

— Прошу вас, госпожа, — он с поклоном подал поднос с чайным набором.

Эвелина отложила книгу, наполнила пиалу на две трети и бережно поднесла к лицу.

— Он проясняет зрение, наполняет силой конечности, от него начинают свободно двигаться все сто суставов, — процитировала она. — Легко справляется с сотней видов болезней и по своему воздействию подобен божественной сладкой росе.

— Ну да, — согласился Эдвард и шумно отхлебнул кофе.

— Варвар, — Эвелина тронула пиалу губами и поставила на столик. — Невежда…

Но фразу она не закончила. В дверь постучали.

— Заходи, Марко, не заперто, — крикнул Эдвард.

— Вы Дженни не видели? — с порога спросил фокусник с тревогой в голосе. — Уже третий час не могу ее найти.

— После репетиции не видели, — близнецы переглянулись.

— Я думал, она давно дома, — удивился Эдвард. — Может, к Людвигу заглянула? Сидят там с Джеймсом телевизор смотрят.

— Нет там ее, — Марко озабоченно вертел в руках старомодную фетровую шляпу. — Пойду, еще раз в шапито посмотрю.

Дверь хлопнула.

— Странно, — озадачился акробат. — Где же она?

— Да зависает где-нибудь, — отозвалась Эвелина, зажмурилась и отпила еще один глоток.