— Выбирать? Да, я согласен. Но с братьями-казаками поговорю. Вы меня убедили, убедить их — уже моя проблема. Можете считать, что две сотни моих «волков» уже ваши. А что касается инородцев, то больше сотни я набирать не буду, и то, если только самых отчаянных. Поляки подойдут вполне, про остальных не скажу. Может, венгров из военнопленных возьму. Тоже отчаянные рубаки и злые, к тому же, чехи те же. А вот с китайцами разбирайтесь сами.

— Разберёмся. Даю вам три дня, и в случае согласия ваши сотни занимают казармы одного из учебных полков. А тех мы отправим на фронт. Или к киргизам, как получится. Это уже будет моё дело. Согласны?

— Да! Я могу идти?

— Да, конечно! — и Керенский стал аккуратно вкладывать патроны обратно в магазин пистолета.

— Хорошая игрушка, — уже уходя, обронил Шкуро и, поддавшись мимолётному импульсу, сунул руку за пазуху, — а вот мой, трофейный, получше вашего будет, — и он протянул Керенскому небольшой маузер М1910. — Владейте, это вам от меня подарок. Мне эта игрушка всё равно ни к чему, а вам пригодится, — и он, надев на голову папаху, удалился из комнаты.

Керенский молча принял подарок и, напряжённо обдумывая в голове все слова и действия, машинально стал разбирать подаренный пистолет. Оружие действительно успокаивало, и пока руки разбирали его и собирали обратно, голова холодно анализировала собственные слова и действия.

После двухкратной разборки и сборки пистолета Керенский окончательно успокоился и всё решил для себя. Завтра ему пора выходить из сумрака. Межпартийная борьба только разгоралась, и эсеры будут отчаянно сопротивляться. Но их козыри были все биты. Главное, чтобы Савинков не удрал, либо не сделал смертельный для Керенского ход.

Как не было страшно, но нужно было ехать в Петросовет и там лично разбираться со всеми, а желательно встретить там и Савинкова. Пришло время решаться на отчаянные поступки. Керенского сдерживало лишь одно: выступление Милюкова и Гучкова за продолжение войны.

Этот шаг обоих министров должен был породить волну негодования широкой общественности и народных масс. И уже в связи с этим, после их неизбежной отставки, Керенский мог реализовать тот самый карт-бланш, который в своё время получил настоящий Керенский.

Впрочем, Керенский сознавал, что у него появились силы, с помощью которых можно произвести очередной политический переворот, названный впоследствии апрельским или майским. Здраво поразмыслив, Керенский для себя решил, что этот шаг принесёт ему не победу, а иллюзорность власти, и через несколько месяцев высший генералитет, подзуживаемый кадетами, найдёт в себе силы сбросить его с вершины власти наземь.

Керенскому на данном этапе было необходимо нейтрализовать эсеров, обмануть и полностью разгромить большевиков, а потом и подавить анархистов. С кадетами придётся договариваться и, опять же, обманывать. Никакого выхода, кроме личной диктатуры, он не видел.

В этом были правы все, кто знает историю. В тяжелые моменты, когда государство ведёт войну и напрягает последние силы, слабые правители становятся неспособными удержать власть. Более того, они не способны сохранить и целостность страны, разрываемой старыми и новыми противоречиями.

Полицейские силы, которые Керенский к этому времени создал, были ещё слишком малочисленны и не успели сформировать о себе положительного мнения. Сиюминутная популярность Керенского среди народных масс была залогом успеха, но успеха временного. Единственным препятствием на его пути к власти была армия. Он понимал, что, только возглавив её, удастся провести реализацию необходимых планов и только потом приступить к диктатуре.

Стрельнуло в щеке острой болью. Сестра принесла ему противную микстуру, Керенский залпом выпил её и через полчаса задремал. Снилось всякое, обычно ему раньше снилось только приятное или непонятное. А сейчас в голове скакали всадники, громко кричали люди, и толпилась целая куча сумбурных образов.

Через сутки за ним приехала машина. Броневик его подчинённые не смогли достать, и Керенский ещё раз отметил для себя, что Секретёва надо любой ценой ставить начальником автомобильной службы империи.

В машине сидели вооружённые люди из Бюро особых поручений, за ними следовал грузовик, набитый людьми из военной полиции Рыкова. Во всех передвижениях Керенского стала сопровождать личная охрана, назначенная Климовичем. Особые обстоятельства требовали особых мер безопасности, и Керенский больше не желал рисковать своей, пусть и никчёмной, но такой нужной ему жизнью.

Сначала Керенский отправился в министерство. Его появление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Сомов, заметив живого Керенского, входящего в приёмную, чуть не упал в обморок от вида измождённого и перевязанного лица своего начальника.

— Что с вами, Александр Фёдорович? — пролепетал он.

— Позже узнаешь, Володя, а сейчас мне нужно переговорить с моими товарищами. Всех нужно срочно вызвать ко мне, и позвони Коновалову, чтобы он тоже, как можно скорее, прибыл в мой кабинет. Предстоит много дел, весьма скорбных.

— Я всё сделаю, всё сделаю, — продолжал заполошно лепетать ошарашенный Сомов.

— Быстрее все делай, Володя, время не ждёт! — и Керенский захлопнул за собой дверь.

Через несколько минут в кабинет прибежал Коновалов и буквально набросился на Керенского.

— Саша, где ты был? Что с тобой случилось?

— В заложниках я был.

— У кого?

— У кого? Скоро узнаешь, — и Керенский криво усмехнулся. — Пока об этом рано говорить. У меня времени мало. Я создаю новую партию — Российскую Крестьянскую Социалистическую Рабочую партию. Ты готов в неё вступить?

— Но как же…, — начал мямлить Коновалов, — ты же трудовик и стремился к эсерам?

— Стремился, но обстоятельства круто изменились. В скором времени ты поймёшь. У тебя есть время подумать, я не тороплю тебя.

— А Терещенко ты предложишь?

— Терещенко? Не знаю, пока не знаю.

— Но…

— Саша, мне некогда, поэтому ты пока думай, а я поеду сейчас в Таврический.

— Да, да. А ты знаешь о ночных событиях в Кронштадте?

— Пока нет.

— Я только что об этом узнал. Там был бой. Напали на Кронштадтский Совет поздно вечером. У них шло заседание, многих убили и ранили. Они не смогли оказать сопротивление. Когда матросы прибежали, то было уже поздно, нападавшие благополучно скрылись. Осталось всего несколько убитых, это, кажется, были уголовники, но никто ничего точно не знает. Что будет? Ой, что будет! Это кошмар! — и он схватился обеими руками за голову.

— Посмотрим, что будет. А пока это только подтверждает то, что я и думал. Ладно, раз уже многое случилось, я скажу тебе, кто меня взял в заложники… Это были эсеры во главе с Савинковым.

Их разборки с большевиками зашли уже очень далеко, и они решили использовать меня в своих целях. Не знаю, кто сказал эсерам, что я замешен в их борьбе с большевиками, но они решили не разбираться, а сразу захватить меня и допросить.

В принципе, это в их духе и ничего удивительного здесь нет. Если бы это была любая другая фигура, но не я, то и ладно, никто бы и не заметил. Но эсеры перешли все границы, и я теперь не намерен отступать. Именно они ответственные и за это нападение на Кронштадтский Совет. Творится что-то непонятное, они уподобились бешеным псам. Но я верю, что не все из них заражены бешенством.

Я знаю только двоих бешеных из их партии. Это Савинков и Чернов, они оба лично допрашивали меня, и ты хорошо видишь следы этого допроса на моём лице. Они будут уничтожены. Они не запугают меня. Я ещё докажу, что я сильнее их!

Керенский разбушевался и стал в исступлении бить кулаком по столу. Лицо его покраснело, изо рта вырывалась слюна, а повязка на голове сползла на бок.

— Я еду в Петросовет, пожелай мне, Саша, удачи в бою. Пожелай!

— Я… Я… Да, ты справишься, я верю в тебя. Ты — настоящий министр внутренних дел. Да, но я, как же так, но это же невозможно. Я…

— Всё, я поехал! — и Керенский, достав подаренный маузер, деловито отщёлкнул обойму, снова вставил её на место и, больше не обращая внимания на Коновалова, решительным шагом вышел из кабинета.

Спустившись к машине, в которой был установлен пулемёт, Керенский уселся на сиденье и, в сопровождении грузовика, направился в сторону Таврического дворца.