Что же, его вид как нельзя кстати соответствовал человеку с диктаторскими наклонностями. Френч сидел на нём, как влитой. Портной-еврей мастер Шалман своё дело знал и постарался на славу. Даже потайной карман для револьвера почти не оттопыривался, умело скрытый тонкой накладкой. Симметрично ему, справа также располагался накладной карман, чтобы потайная кобура не бросалась в глаза.

Этот стиль в одежде впоследствии перенял и Сталин. И не военный, но и не гражданский, строгий, но не пафосный, понятный, но не простой. В общем — идеал. Быть похожим на Сталина Керенский не хотел. Гораздо ближе ему был Антониу ди Оливейра Салазар, тихий диктатор Португалии. Вот уж поистине незаменимый человек, переживший многих, вышедший победителем из той мясорубки, которая постоянно происходила в Португалии после революции тысяча девятьсот десятого года.

Сев за стол, Керенский стал размышлять о том, почему его не принял посол Англии. В принципе, ответ лежал на поверхности.

Англичане — мастера подковёрных интриг, подтасовки фактов, проведения многоходовых и неочевидных для многих операций. Тонкие ценители и великие мастера чёрного пиара. С истинно английской хладнокровностью рассматривающие людей, с которыми вели деловые переговоры, всего лишь, как вещь. Вещь, помогающую им зарабатывать себе на скромную жизнь. И при этом, они умудрялись сделать так, что все верили в их равноправное партнёрство. Правда, только до определённого этапа. Этапа, когда пеньковая верёвка или острая сталь топора касалась голой шеи незадачливого партнёра.

Как процитировал Карл Чапек в одной из своих книг выражение английского премьера, сказанное от имени всей нации: «Британский джентльмен покровительствует животным, но не вступает в соглашения с ними». Но, неважно это сейчас.

По приказу Керенского в комнату для допросов привели узника камеры номер 723, бывшего министра внутренних дел Протопопова Александра Дмитриевича. Это был человек весьма измождённого вида, с благообразным сухим лицом и некогда торчащими вверх, а сейчас уныло обвисшими усами. На его худощавом теле топорщился грязный мундир.

Его ввели и усадили на табурет напротив Керенского, но доставивший его надзиратель продолжал топтаться на месте и не уходил.

— Что вам угодно, товарищ? Почему не уходите?

— Эээ, мне поручено вам передать, что данный заключённый страдает припадками сумасшествия и может быть опасен.

— Действительно? — удивлённо приподняв бровь, переспросил Керенский.

— Вне всякого сомнения. Да вы и сами на него посмотрите. Он всё время что-то бормочет, бубнит, жалуется на галлюцинации. А вдруг он на вас набросится? Мне этого не простят.

— Спасибо, товарищ, за ваше беспокойство, принесите мне дубинку и можете подождать за дверью. Я умею громко кричать. Если возникнет в том необходимость, я вас вызову.

Надзиратель так и сделал. Принеся откуда-то дубинку, он вручил её Керенскому и, сняв наручники с Протопопова, удалился за дверь.

— Ну-с, любезный Александр Дмитриевич, это уже наша вторая встреча. А ведь не прошло и месяца, как мы с вами разговаривали в Таврическом дворце. Вы ведь тогда сами явились, опасаясь народного гнева. Никто вас не искал специально.

Протопопов молчал, раскачиваясь из стороны в сторону.

— А вы плохо выглядите, господин бывший министр внутренних дел. Очень плохо. Что же вы молчите?! — последнюю фразу Керенский уже почти выкрикнул царскому чиновнику прямо в бледное исхудавшее лицо.

Тот как будто очнулся. Встряхнулся и поднял на Керенского свой потерянный взгляд.

— Уберите из моей камеры аппарат для чтения мыслей.

— Что? — не понял Керенский. — Какой аппарат?

— Вы читаете мои мысли, вы установили в камере неизвестную машину и она читает мои мысли, читает, читает, читает, — забился в конвульсиях истерики Протопопов.

«Ни хрена себе, и вправду сумасшедший. И вот с такими людьми мне приходится работать!» — Керенский опешил от увиденного и услышанного. Впрочем, на разных дурачков он насмотрелся и в прошлой жизни, один из его сокурсников, не выдержав интенсивной подготовки к трудному экзамену, практически превратился в сумасшедшего. Нёс какую-то чушь и так и сошёл с дистанции, немало удивив этим юного Сашу. Зачем так готовиться, если всё равно не сдашь? Проще получить твёрдую, как камень, тройку, чем с ума сходить по пятёрке.

В том, что с ума сошёл царский чиновник, тоже особо ничего удивительного не было. Все мы люди, все мы человеки, а уж с золотого унитаза, да сразу в тюрьму, такое не каждый выдержит.

— Хорошо, Александр Дмитриевич, я пойду вам навстречу. Эй, служивый!

В комнату почти сразу заглянул охранник, стоящий за дверью.

— Передайте коменданту мой приказ, чтобы из камеры Протопопова убрали аппарат. Так и передайте: «Аппарат убрать!»

Охранник пытался что-то сказать в ответ. Но Керенский зверем взглянул на него, и вопрос застрял у того в глотке. Дверь захлопнулась и воцарилась полная тишина.

— Вы, господин бывший министр, должны мне ответить на все мои вопросы. Всё, как было, без утайки, и со всеми подробностями. А после этого можете спать дальше спокойно. И совесть будет у вас чиста, и аппарата больше не будет. Красота! Ну, что? Согласны?

— Согласен! — еле слышно пробормотал Протопопов и совсем обмяк на тюремном стуле.

На какую-то секунду Керенскому стало жалко его, но потом в его голову пришли мысли обо всём, что произошло позже. Из-за таких слюнтяев и предателей, Россия стала криптоколонией. Так что, не жалели его, не будет жалеть и он.

— А расскажите мне о ваших отношениях с англичанами.

— У меня не было никаких официальных отношений с чиновниками Британской империи, — сразу отмёл все подозрения Протопопов.

— Да, бросьте, Александр Дмитриевич. Мне ли не знать об этом. Не хотите рассказать вы, расскажет другой. Да и у всех нас рыло в пушку. Аппарат уберут. Но вам, я вижу, весьма нездоровится. В самый раз лечь в госпиталь, да не в тюремный, а военный. Там хорошо, сёстры милосердия, врачи, а не бездушные и волосатые тюремные санитары. Их ведь специально отбирают, чуть ли не из Африки. Может быть, будете лечиться, или собираетесь заживо гнить в тюрьме, медленно сходя с ума?

— Что вы хотели бы узнать?

— Король Георг V настоятельно рекомендовал вас Николаю II на пост министра внутренних дел. А почему?

— Ммм, я не могу вам на это ничего сказать. Я видел короля всего один раз, когда ездил в составе комиссии.

— Допустим. Вы виделись с Бьюкененом?

— Да, очень редко. Он грамотный человек и является моим другом, он давал мне советы, как поступать в том или ином случае.

— Так, значит, он вам дал совет, чтобы сначала не тревожили Николая II революционной обстановкой, а потом и вовсе сказал, чтобы вы всё пустили на самотёк?

— Это не так, я пытался справиться, но меня обманули. Мне говорили, что всё это профанация и никакой революции не будет.

— Перестаньте врать, господин бывший министр. Вы всё прекрасно знали. Охранник!

— Подождите! Да, я знал. И вы об этом знали!

— Конечно! — признал Керенский. — Самодержавие уже давно прогнило. Родзянко с Гучковым, Шульгиным и Милюковым готовили переворот. И в этом они смогли опередить даже Алексеева с Рузским с их военным переворотом.

— Да, вы правы, я не хотел говорить об этом императору, он всё равно бы не поверил мне.

— Вы по-прежнему стараетесь уйти от прямого ответа. Подумайте, тёплая постель или медленная мучительная смерть в каменном мешке. Бррр!

Протопопов вздрогнул и поднял на этот раз уже осмысленный взгляд.

— Меня всё равно убьют!

— Возможно, но вы богатый человек. Я помогу вам переехать в САСШ или в Аргентину. Вы спасётесь, но заплатите за это приличную сумму деньгами. Мне нужны деньги. Деньги для революции.

— Сколько вы хотите?

— Триста тысяч, и желательно золотом или драгоценностями. Вы человек богатый и можете это себе позволить. Ничто не стоит так дорого и так дёшево, как собственная жизнь! До этого времени вы будете находиться под охраной у себя на квартире, на случай непредвиденных эксцессов. После того, как вы переведёте на мой счёт деньги, сядете с охраной на поезд и уедете в Сибирь. Оттуда уже лучше добраться до Владивостока. А там, чемодан — морской вокзал — Америка. Вам же лучше, и семью всю захватите, вместе с нажитыми капиталами. Это совет. Совет очень доброго и гуманного человека, то есть, меня. И вы мне так ничего и не объяснили про англичан.

— Да, что же, лучше так. Англичане? А, англичане… Да, лорд Бьюкенен просил меня не горячиться и не принимать никаких мер для удержании ситуации под контролем. Он не требовал, он просил и объяснял мне, что так будет лучше для всех. Для империи, для императора, для народа.

«Ах, ты же прямодушный бессребреник», — только и подумал Керенский, вздохнув.

— Это всё? Так вы согласны платить? — спросил Керенский, поняв, что остальную информацию нужно будет выуживать под пытками. А тогда его имиджу был бы нанесён непоправимый ущерб. Как говорит популярный рекламный слоган: «Имидж ничто!» и дико ошибается. Так можно быстро скатиться до катастрофы.

— Да, согласен.