* * *

Мартин ван Белевер, стоя на палубе своего флейта, в числе первых заметил, как в бухту неуверенно входит испанский корабль, как его паруса медленно и неловко сворачивают немногочисленные марсовые.

Весь внешний вид пришвартовавшегося старого барка просто кричал о том, что он только чудом дошёл до берегов этого острова и не сгинул навечно на просторах Атлантического океана, что и случалось до этого со многими.

Ещё более странно выглядела его команда, когда, завершив необходимые манипуляции с пришвартовыванием корабля, сошла на берег. Среди моряков, обтрепанных и битых жизнью, затесалась тощая фигура четырнадцатилетнего подростка, несомненно, голодавшего и смертельно уставшего, очень похожего на пернатого хозяина леса. Этого необычного сходства ему добавлял загнутый крючком нос, очень бы подошедший старой ведьме.

Вспомнив о ведьмах, Мартин ван Белевер поневоле перекрестился и зло сплюнул. Воспоминания были далеко не самыми приятными, и он хотел бы забыть о них навсегда, но не получалось. Хорошенько все рассмотрев и дождавшись, когда эта команда, словно снятая с креста, вооруженная оружием не хуже пиратов, займётся своими делами, он направился в портовую таверну.

Рано или поздно, капитан, либо кто-нибудь из прибывшей команды, дойдёт до неё и там можно будет обсудить с ними все дела. Дело в том, что Мартин ван Белевер направлялся на Кюрасао, а до этого намеревался посетить Гавану и Картахену, чтобы закупить там нужные ему товары, намереваясь сделать это гораздо дешевле, чем они стоили в Амстердаме.

Сейчас же ему представлялся отличный шанс перекупить весь товар у измученного испанца и вернуться в Амстердам с прибылью. Всё для себя решив, он запасся терпением и стал ждать.

Хосе де Ломо усталый, но довольный, завалился в корчму и уже с порога не прокричал, а прорычал: — Жареного поросёнка, жирного каплуна и самого лучшего вина для меня и моей команды, — грохнув кошелем с серебряными монетами на первый попавшийся стол.

Расторопная служанка не замедлила явиться, принеся первым делом кувшин отличного вина, всегда готового к распитию бравыми моряками. Вслед за вином подоспел жареный каплун, с картофелем и овощами, а потом явился и жареный поросёнок, как непременный атрибут любого пиршества.

Я ел мало, оттого, что не понаслышке знал, что может быть от переедания. Как минимум, это будет несварение желудка, остальные об этом либо не знали, либо плевать хотели на все предостережения после длительного отсутствия нормальной еды. Глупо было винить их в этом.

Хуже всего было то, что капитан и все остальные начали с вина, которое быстро ударило им в головы, а еда лишь немного приглушила буйство во хмелю, да и не так её было много на шестерых человек.

Когда к нам подсел капитан голландского флейта, вся команда была уже изрядно навеселе, став более сговорчивой.

— Приветствую вас, доблестные моряки. Я слышал из-за своего стола, что вы преодолели Атлантический океан в одиночку! Этот подвиг надо непременно отметить. Эй, служанка, ещё вина, самого лучшего, самого крепкого, за мой счёт!

— Испанские моряки приветствуют доблестных мореходов Соединённых провинций, — не остался в долгу и наш капитан.

— Так давайте же выпьем за дружбу и морское братство, — предложил голландец. Я только хмыкнул про себя.

Отличная дружба, особенно, когда дружишь с существенным перевесом в пушках или военных кораблях. Встретились бы мы ему где-нибудь в сотне миль от Азорских островов, давно уже бы ходили по дну морскому пешком, в компании с лангустами. Мы в нашем теперешнем состоянии были слишком лакомой добычей, и на нас мог напасть любой иностранный торговец.

Оловянные кружки, доверху наполненные красной терпкой влагой, манили ежевичным ароматом прекрасного вина. Вино медленно, но верно било в головы незадачливым морякам.

— Хосе, ваш корабль изрядно потрёпан и на нём нет фок-мачты. Вы не сможете доплыть до Кадиса. А вы, кстати, не собираетесь ли продавать свой груз, я охотно куплю его по разумной цене.

— Гм, кх, кха, фырр, — опьяневший де Ломо заплетающимся языком опрометчиво начал опасный разговор. — Собираюсььь, как же… я понимаю… мы без ремонта не дойдём и людей у нас очень мало.

Я с тревогой прислушивался к разговору капитанов. Пить вино, несмотря на его обалденный аромат, мне полностью расхотелось. В воздухе ощутимо запахло неясной угрозой. В это время служанка принесла кувшин с андалузским хересом. Это славное вино, правда, не в испанском исполнении, я пробовал ещё в прошлой жизни. Это сухое белое вино, с привкусом горько-солёного миндаля, имеющее двадцать три градуса крепости, могло «убить» хлеще водки, особенно женщин.

Несмотря на кажущееся спокойствие окружающей обстановки, моё сердце ощутимо нарастило сердечный ритм, затрепетав от предчувствия непоправимой ошибки. Замысел голландского капитана стал предельно ясен. Как только кувшин с хересом опустеет, все, кто принимал его внутрь, падут жертвами его коварной крепости. Уж лучше тогда бы они пили ром, чем этот… херес.

Остатки здравомыслия у всей испанской команды утекали вместе с каждым выпитым стаканом хереса, но подписать бумаги о продаже они ещё могли, чтобы потом полностью окунуться во тьму пьяной бесчувственности.

— Филин! Это… Эрнандо! Филин, Эрнандо!

Капитан, путая моё имя с прозвищем, никак не мог определиться с мыслью, которую он собирался озвучить. Наконец, после долгих усилий, помогая себе пальцами обеих рук, губами и чуть ли не ушами, он смог озвучить свои требования. К этому времени голландцу принесли с его корабля чернила, свёрток пергаментной бумаги и разнообразные перья. Для такого серьёзного дела соседний столик был освобождён от посуды, людей, остатков пищи и мокрых разводов вина и рома.

— Эр-нан-до, — практически по слогам произнёс капитан, мы продаём наш корабль, вместе с грузом… за тысячу талеров, представляешь, за целую тысячу талеров! — и он без сил свалился на свободный табурет перед подготовленным столом.

Похоже, капитан спьяну перестал ориентироваться в числах, и для него несчастная тысяча талеров превратилась в сто тысяч, и никак не меньше. Может быть, наш груз вместе с кораблём стоил и меньше ста тысяч, но ненамного.

— Я, Эрнандо, немного устал, ты почитай договор, распишись сам и покажи, где расписаться мне, и мы будем богаты. Ты получишь свою долю, а мы все славно покутим здесь и купим себе новый корабль! — еле ворочая заплетающимся языком, произнес капитан.

Ага, старый, дырявый баркас вы себе купите, там, как раз, вся наша команда и поместится, да ещё и лишние будут, — с сарказмом подумал я, но весело мне не было. Этот голландец наливал вина и мне, но так как я был подростком, да и особо не выпячивался, то он посчитал, что я обычный юнга. А что с юнги взять, кроме ежедневного тяжёлого труда.

То, что у меня при себе были пистолеты и мизерикордия, он посчитал блажью капитана, а не моим положением или статусом. Вот и не обращал на меня никакого внимания, спаивая остальных членов нашей команды. Спорить с ним я не стал и поступил по-другому. Выйдя из таверны, я сделал вид, что добежал до туалета, взглянул на рейд, а потом, вернувшись, закричал.

— Капитан, очнитесь!

— Что тебе надо, Эрнандо? — грубо ответил капитан, еле разлепляя губы и глаза.

— На корабле упала фок-мачта и виден дым!

— Не может быть?! — хмель несколько выветрился с головы капитана.

— Нам надо срочно на корабль, он горит, там что-то случилось! Беда, капитан! — я не стеснялся нагло врать, бросая ненавистные взгляды на голландца, который с досадой прислушивался к нашему разговору. Желая подсластить горькую пилюлю упущенной выгоды и показать, что я не вру, а просто тупой, я произнёс.

— Не стоит расстраиваться, мениэр (господин)! Завтра к обеду наш капитан сможет принять более взвешенное решение, если его в этом поддержит вся наша команда. К чему вам сложности… уважаемый. Мы слишком долго пробыли в море и многое испытали. Команда может не понять капитана и будет много неприятностей. А я за мир, — и, распахнув полы своей парусиновой куртки, я показал перевязь с двумя пистолетами и стилетом.

Старая, как наш мир, пословица: «Добрым словом и пистолетом можно добиться гораздо больше, чем просто словом», — снова подтверждала свою неопровержимость. Голландец недовольно поморщился, признавая мою правоту, а потом, внимательно глядя на меня, проговорил.

— Ты слишком грамотен для своих лет, либо твой возраст намного старше, чем ты выглядишь! Ты кто на этом корабле?

— Всего лишь навигатор!

— Всего лишь, — усмехнулся своим мыслям ван Белевер, — а кто тебя учил?

— Отец, монахи, море, капитан де Ломо. Многие приложили руку к моему обучению, за что я безмерно благодарен им. А долг, как известно, платежом красен. К тому же, мне должны заплатить за мои услуги. А капитан пьян, это неприемлемо, — завернул я незнакомое ему слово, произнеся его по-русски.

Очевидно, что голландский капитан посчитал сказанное каким-то неизвестным ему ругательством и пропустил мимо ушей, поняв саму суть моего ответа, и больше ничего не говоря, удалился за свой столик, мрачно попыхивая трубкой.