Глава 2. Пираты

Утром, дверь в церковь распахнулась, и в неё вошли бородатые, одетые в разноцветные тряпки люди, увешанные с ног до головы холодным и огнестрельным оружием, которое выглядело раритетом из музея истории развития оружия.

Яркие солнечные лучи, пробиваясь сквозь цветные витражи, освещая внутренности церкви со сбившимися в кучу людьми. Всё пространство перед кафедрой было заполнено ими. Здесь были только женщины и дети. Мужчин видимо не осталось, либо они были в другом месте.

Зычный голос одного из пиратов, огласил пространство церкви святой Анны. Гулкий злой бас, метнулся вверх и в стороны, охватив съёжившихся от грубого голоса женщин и детей, и заставив меня поморщиться. Вот же животное, сразу на нервы давит.

— Губернатор Панамы, не торопится платить за вас выкуп, сеньоры и сеньориты. И даже почтенная дуэнья Анна, продолжит оставаться с вами, — кричал пират.

— Но! Адмирал Генри Морган, добрейший души человек, и сердце его не камень. Он готов терпеть поношения от вашего губернатора и продолжает терпеливо ждать назначенный для вас выкуп. Но дела не медлят, и он торопится домой. Мы все торопимся домой, — добавил он уже от себя, — собирайтесь, у вас немного времени.

Толпа женщин и детей потрясённо молчала, переваривая то, что они услышали. Заметив, что они не шевелятся. Главный из этой разряженной кодлы проорал.

— Шевелитесь твари, последняя, кто выйдет из церкви, попадёт для развлечения десятка самых любвеобильных из нас, а последний из детей, ляжет навеки возле ограды в назидание остальным! И я не шучу. Живо, — выплёвывая изо рта слова напополам с площадной бранью, заорал он.

Испугавшиеся женщины, кинулись кто куда, собирая разбросанные тут и там платья, узелки с жалким скарбом, одевая детей и забирая их с собой. Я тоже, впрочем, испугался, но не знаю, что на меня нашло, и я не сильно торопился выбегать из церкви, спасая свою пока ещё толстую шкуру, видимо это было из-за духа противоречия.

Первые женщины уже побежали на выход, отталкивая друг друга и мешая себе же своими узелками. С трудом поднявшись и встав на жутко болевшие ноги, я стал искать ботинки или что-нибудь похожее на них. Не знаю, может быть, чувство стыда, испытанное мною вчера от слов дуэньи, повлияло на меня, а может проснувшееся чувство личного достоинства, но я долго искал себе обувь, не обращая внимание на остальных, спешащих на выход.

Так ничего и не найдя, я обул, брошенные кем-то из женщин деревянные сандалии, которые были мне несколько велики. Но зато мои обожжённые ступни, чувствовали в них более-менее комфортно. В итоге к выходу я добрался в числе последних.

Рядом с выходом стояла, высоко подняв подбородок, дуэнья Анна и терпеливо ждала, когда церковь покинут последние из плачущих женщин. Судя по её виду, дальнейшая её судьба не страшила её, а может она была готова принять её, или не верила, что пираты осмелятся её изнасиловать.

Неожиданно в моей голове промелькнула мысль, что целители умеют останавливать своё сердце и если свершится обещанное, то эта гордая женщина, воистину сумевшая вызвать уважение даже у меня, не склонного уважать кого-либо, сделает это, и пиратам достанется только её труп.

Глядя на неё, я поневоле замедлил шаг. Может быть, и мне не стоит держаться за эту жизнь! Ради чего я здесь, этот мир мне чужой, а умерев на глазах у всех, да ещё защищая других, а также веру того подростка, в чём теле я оказался, чем не достойное завершение моей в принципе до этого никчёмной жизни.

Одна из последних выбегавших из церкви женщин с залитым слезами лицом, обернулась на меня. Она была матерью двух дочерей, одна из которых сидела у неё на руках, онемев в ужасе, а другая, споткнувшись, упала на пороге и теперь ревела чуть позади меня.

Я поднял глаза и встретил взгляд совершенно обезумевшей матери. Отчаянье, боль, мука, и безумная надежда горели в нём. Не в силах выдержать отчаянье матери, собиравшейся потерять своего ребёнка, я отступил назад и, подавшись минутному порыву слабости, подхватил на руки сопливую девчонку лет пяти, быстро протянул её матери, передав её через выход, а сам остался в церкви.

Внутри остались мы одни, все давно были наружи. Сбившись в кучу, они стояли в стороне от пиратов, которые с любопытством высших над низшими смотрели на нас. Неожиданно меня коснулась рука старой доньи, и я вздрогнул от неожиданности, погружённый в невесёлые мысли о близкой смерти.

— Вы позволите, благородный юноша, сопроводить меня на казнь?!

Я обернулся и посмотрел в глаза старой женщины. Её смеющиеся, несмотря ни на что, светлые глаза с уважением смотрели на меня. Помимо своей воли, я гордо выпрямил спину и, согнув руку в локте, позволил этой благородной и бесстрашной даме, взять себя под руку. Мы так и вышли из церкви, как будто молодожены, тринадцатилетний подросток, и дама бальзаковского возраста.

Мне было всё равно, чувство самоуважения охватило мою сущность, растворив в ней и боль от израненных и незаживших ног, и горечь потери, и ожидание неминуемой смерти. Когда на тебя смотрят с уважением люди, недавно обдававшие тебя своим презрением, а ты чувствуешь себя тем, кем всегда мечтал быть, то ты переходишь… не знаю, я не могу передать те чувства, которыми было наполнено моё сердце.

— Бац, сильный удар справа, опрокинул меня на землю, вырвав мою руку из руки дуэньи, отчего я почти потерял сознание. В голове зашумело, а из носа обильно закапала кровь.

— Как вы смеете, ландроны, поднимать руку на благородного юношу. Он выбрал свою судьбу, и он достоин почётной смерти, вы, лживые английские собаки!

— Заткнись старуха, иначе мы привяжем твои ноги и руки к колышкам, и войдём в твои райские кущи, даже не посмотрев на твой возраст. Вы целительницы, следите за собою и своим телом, так что, думаю, ещё порадуете всю нашу компанию.

И пираты, стали громко смеяться, разевая в восторге свои пасти с гнившими зубами, а то и обнажая голые дёсны с двумя-тремя опилками. Всё-таки цинга, не придаёт никому красоты.

— Вы не посмеете! Я нужна вам, как целитель.

— Ха, мы уже завершили здесь все свои дела, и ты нам больше не нужна, старая ведьма. Схватить её!

— Стойте, — дуэнья Анна, внезапно подобралась, её глаза потемнели и были похожи на глаза старой вороны, многое повидавшей на своём веку и давно склевавшей трупы тех, которые охотились за ней несколько поколений.

— Стойте животные, я всё равно не достанусь вам, ни при каких обстоятельствах и ты «Гнилой Билл», это прекрасно знаешь! Если вы сделаете ко мне хотя бы один только шаг, я прокляну вас и умру, отдав всю свою силу для исполнения своего проклятия. Вы лишитесь удачи! Несчастья и поражения будут преследовать вас везде, где бы вы ни были, а ваши души достанутся морскому дьяволу, Старому Роджеру, которого вы все так боитесь. Готовы ли вы?

Вся группа пиратов, глухо заворчала, и никто не шагнул в её направлении.

— Вы что оглохли, — схватить эту старую мразь, орал Гнилой Билл, — уничтожить её, распять на их кресте, пускай умрёт мученицей в назидание этим католическим собакам. Мерзкие испанцы, я ненавижу их. Вперёд, распять её! Но никто, так и не сдвинулся с места. А один из пиратов, ответил своему предводителю.

— Не перегибай палку Билл, она права. Если она проклянёт нас, мы это сразу почувствуем, и как только мы окажемся на корабле, ты подвергнешься килеванию, и не меньше трёх раз. Ты готов?

— Трусливые псы, — проворчал Гнилой Билл, высокого роста моряк с грубым, просоленным морскими ветрами лицом и бешенными, словно на выкате глазами, и взмахнул абордажной саблей с зазубренным лезвием.

— А что будем делать с мальчишкой? Он так и не заплатил за себя выкуп, а я не бросаю своих слов на ветер. Я сказал, что убью последнего, значит убью. Или этот щенок, тоже пообещает мне, что проклянёт меня. Ха, ха, ха, — рассмеялся он своей грубой шутке.

Этот смех подхватили и остальные, я же не видел ничего смешного в этом. В этой шутке, юмора, пускай и чёрного, было также мало, как и в чёрной икре, собственно, самой чёрной икры.

Но я не собирался умереть, как пресловутый баран. Да было время моей инфантильности, но оно, как-то незаметно для меня, ушло. Мне довелось, послужить после института в армии год, отдав государству пресловутый гражданский долг.

Многому я там за год не научился, но вот держать в руках оружие, терпеть неудобства и некоторые лишения, я был научен. Мыть казарму и убирать от снега плац, вот собственно и все навыки, которые от нас требовали, давно махнув рукой, на неумех и жалобщиков.

Но сейчас, я лихорадочно вспоминал то, чему меня пытались научить и отчего я усиленно отпихивался, думая, что это никогда мне в жизни не пригодится. Всё это время, пока пираты препирались с доньей Анной, я рассматривал, чем они были вооружены.

Собственно, ничего необычного у них не было. Почти у всех были пистолеты, похожие на дуэльные. У некоторых были огромные ружья и рогульки, на которые их видимо, ставили для удобства стрельбы. Все поголовно имели короткие сабли, самого разнообразного вида, а также тесаки, ножи, кинжалы, даги, и прочее разнообразие холодного оружия, висевшее у них на поясах.