Запись номер МХХР-24-ССВА-003

Отче!

К стопам твоим припадаю, ибо наказан безвинно!

Примархом нашим епитимья на слугу твоего ничтожного наложена!

И было б за что! Нет вины за мной! Ведь как было всё — направил Примарх меня за обустройством места лобного наблюдать. За монтажом оного.

А строители, старшим над которыми Примархом был поставлен брат Кирриус — ошиблись. Не иначе тёмные силы их попутали — портал, со словами Твоими, про Огненное Очищение, они на почти на стопу священную ниже возвели.

Их ошибка?

Несомненно!

Я так, брату Примарху и доложил — мол всех их к дознавателям отправить надо — налицо злонамеренное искажение воли Всеблагого. А он мне — исправляй, других монтажников у меня нет. И как? Как исправлять-то?! Не столб же, аутодафный, укорачивать?

Святотатство!

В общем, Отче, вознеся молитвы Тебе, столб я вперёд выдвинул — так даже красивее вышло. На переднем плане еретики горят, а над ними, сзади, проступая сквозь дым и пламя, Слова Твои виднеются.

Только вот брат Примарх не оценил. Возругался, инициативу мою хуля и перед всеми братьями, епитимию огласил.

Три дня на воде. И, конечно же, в молитвах о воздарении мне мозгов — милостию Твоей.

Очень обидно было. Сам же, когда я монтажников наказать просил — напомнил о всеблагости и всепрощении Твоём, а как до меня дело дошло, так и не вспомнил.

Но я, сокрушаясь о неразумности своей — ибо кто я, брата старшего осуждать, наказание сие углубил.

Добавил спирт к воде.

Ибо горек он. Столь же горек, как мир наш, Тобою покинутый.

И вода. Как память о пресноте сущего, без взора твоего благодатного.

Брат Примарх лишь головой качал, когда братья меня из кельи выносили, да на ноги поставить пытались. Последнее — чтобы я самолично мысль сию — о спирте и воде, Примарху поведать смог.

Поведал, и, Отче, хорошо поведал — братья, все присутствующие тогда, воодушевились, слова мои услыхав. Даже сам Примарх проникся. А проникнувшись, отправил меня на поверхность — мы как раз над Кроксом Четыре были. С новой епитимией.

Мёртвый мир, Эльдарами Тёмными оккупированный, очищать.

Слава Тебе, не весь.

Еретиков вразумлять, да души их заблудшие, к свету вести, предстояло мне в небольшом квадранте, границы коего Примарх самолично утвердить соизволил.

И вразумлял, Именем Твоим, и вёл — Освященным пламенем путь указывая. Кому? Да душам их, тёмным. Если, конечно, есть они, у ксеносов этих.

Но сия загадка не по моему разуму.

Я ведь всего лишь скромный слуга отдела расследований, куда мне до столь сложных и высоких материй.

И это наказание я, смирения полный, выполнил. А как на борт Баржи нашей вернулся — так опять Примарх недоволен — никого для показательного аутодафе на привёл.

Каюсь.

Грешен в усердии своём.

Спеша епитимию выполнить, жёг я ксеносов без счёта, добивая выживших, дабы не один из Тёмных не осквернял более просторы мира сего.

Но тут не только моя вина. Добрый Механикус Орденский, когда я с просьбой о регулировке огнемёта своего обратился, столь ревностно подошёл к задаче, что у еретиков не было и шанса выжить, когда пламя, очищающее, касалось тел их, греха полных.

Да и я сам, желая лучше Ордену послужить, переусердствовал излишне, нанеся слова Псалмов Священных на бока оружия своего.

Виновен! В излишнем рвении. И не оспариваю вину свою.

А дабы более не расстраивать брата Примарха, сам накладываю на себя епитимию.

Ту самую — из воды. И благо баржа наша, домом Ордуса Bacillo Ferreo Immisso, в просторечье Ордосом Кочерганус, именуемого, держит путь на отдалённый мир, времени у меня, для осознания вины своей — предостаточно.

Запись номер МХХР-24-ССВА-004

— Инквизитор! — С экранчика, возникшего перед сервитором, на меня смотрел сам Примарх: — Хватит наш кислород жрать! Дело по твоей части! Спустишься на палубу 24. Сегмент Тетта-Семнадцать. Пехота, перевозимая на Фалий Один, оказалась заражена ересью.

— Мой господин, — смиренно склоняю голову, не вставая с колен — его вызов застал меня во время молитвы Отцу: — Я готов, со всем смирением, обратиться к их заблудшим…

— Смирение не поможет, — скрежещет он: — Перебиты офицеры, комиссар. Ротный псионик забаррикадировался на хоз складе.

— Но слово Его, — пытаюсь протестовать я: — Молитва добрая…

— Помолишься над их трупами. Приказываю — сегмент зачистить, псионика доставить для допроса. Исполнять!

— Воля ваша — суть закон мне.

— Броню не забудь, — кривится он, окидывая взглядом мою рясу и отключается.

— Вера моя, защитой мне будет, — бормочу в ответ и сервитор, уловив последние слова, начинает выкладывать на полу части брони. А пока он занят, самое время попытаться за Грань заглянуть.

Да прибудет благословение Твое!

Тасую колоду Таро и тяну первую карту.

Да славится имя Твоё! Вторая карта ложится рядом с первой.

Да укрепит меня десница твоя! Третья карта накрывает первые две и я, задержав дыхание, разом переворачиваю их картинками вверх.

Мученик.

С картинки на меня смотрит истощённое, залитое кровью лицо, на котором ярким, фанатичным огнём светятся голубые глаза. Нехорошая карта, и, что хуже — из старшего аркана. О многих мучениях предупреждает она, не суля открывшему её ничего хорошего.

Вторая карта — не лучше.

Сундук Сокровищ.

Не стоит радоваться груде сверкающих самоцветов, переполняющих окованный золотыми позументами сундук. Многие пробовали добраться сюда, но стоило им, отринувшим слова Отца о скромности, оказаться в двух шагах от своей цели, как всё пошло прахом.

— Из праха мы пришли, в прах и обратимся, — бормочу я против своей воли, с трудом отводя взгляд от скелета, привалившегося спиной к груде богатств.

Большая опасность по пути, смертельная перед финишем и, сомнительная награда победителю. Не осилить ему вес приза, свалившегося на голову.

Третья.

Теперь на меня смотрит женщина. Призывно и волнительно.

Приди, отдохни в моих объятиях, говорят её полные, слегка приоткрытые губы.

Смирение — вспоминаю я имя этой карты. Смирение плоти, желаний — всего, что может положить конец долгому пути, стоит путнику, не сумевшему побороть соблазн, проявить слабину.

И опять — опасности, правда, на сей раз, духовного, не физического характера.

Что ж… Предупреждён — значит вооружён.

И глупы те, кто карты эти, созданные волей Его, не ценят. Ибо через них Он, дань свою, поддержки душ наших, протягивает, каждый раз, ради чада своего, через пропасти ледяные и искажённые, спасительный мост прокладывая.

— Сохрани душу мою, плоть мою убереги нечистого поругания от, — торопливо защёлкивая замки брони, проговариваю молитву о спасении: — С именем Твоим на устах и с огнём твоим в сердце, да преодолею я препоны с искусами, погаными сотворённые!

— Ты там скоро? — Отворённая сильным пинком дверь с грохотом врезается в стенку — возникший на пороге брат Модест явно находится не в лучшем расположении духа.

Это понятно — кому понравится, когда на твоём корабле, в твоём доме, вот так свободно проявляются ростки ереси. И не тонкие, в виде шепотков по углам, а самые что ни на есть взросшие, чьи ветви уже отяжелены плодами мятежа, спелыми и готовыми наполнить весь корабль своими тяжкими эманациями.

— Уже иду, добрый брат, — поклонившись, подхватываю с койки огнемёт: — Мир тебе, воин света. И да прибудет вера…

— Прибудет! — Коротко хохотнув он хватает меня за шейный вырез брони: — Конечно ж прибудет, жрец! Куды ж она денется-то?

По понятным причинам ответить не могу — не очень-то сподручно говорить, когда тебя как куклу, нет, как раба за шейную колодку, тянет за собой сильная рука.

К счастью наше совместное путешествие длится недолго.

Поставив меня перед створками лифта, брат Модест отступает назад с видом человека, выполнившего тяжёлую и край как неприятную, работу.

— Лифт сейчас будет, куда идти, что делать — знаешь.

Створки лифта, подтверждая его слова, начинают раскрываться и я, спеша уберечься от вполне вероятного пинка, шагаю внутрь.

— Эээ? Инквизик? — Слыша такой непочтительный оклик, разворачиваюсь, но вместо ожидаемой насмешки обнаруживаю на лице Модеста удивление:

— А ты чего без… — не договорив он щёлкает себя пальцем по лбу и морщится — удар выходит на славу.

— Длань Его, да отведёт опасности с пути моего. Дыхание его, да сметёт…

— Во псих! Куды ж без каски-то?

Сомкнувшиеся створки отсекают брата от меня, и я продолжаю, радуясь возможности завершить молитву:

— Да сметёт врагов с пути моего. Взор Твой, солнцам подобный выжжет обман и морок, а…

Короткий толчок и створки вновь приходят в движение.

Что? Уже? Я думал, что лифт минут пять ползти будет, а тут вон оно как.

— А ересь, убоявшись оружия твоего, коим стану я, волю Твою исполняющий, огнём гнева Златого, да вычищена будет! — Быстро завершив молитву делаю шаг из лифта и его створки, лязгнув у меня за спиной, словно служат сигналом для множества неясных силуэтов, возникающих в конце коридора.