Алексей Синицын

Машина пространства

Глава 1

В воскресенье на Ярославском было немноголюдно. Заходя в здание вокзала, Жора Пеликанов услышал долетающие из глубины приглушенные звуки рояля. Неприметный мужчина средних лет в белой концертной рубашке с большим чувством исполнял тему из «Бандитского Петербурга». Два десятка человек слушали его, уткнувшись в смартфоны. Пока Жора в цифровом камуфляже Marine Pattern с высоким станковым рюкзаком за плечами пересекал зал, концертмейстер успел покончить с лейтмотивом питерской криминальной драмы и заиграл гимн Москвы. Этот внезапный переход Жора счел по-своему логичным. В прошлый раз, когда он уезжал в Кострому на очередной юбилей драматурга Островского здесь вовсю распевал хор студентов Гнесинки.

На темно-синем перронном асфальте валялось множество бутылочных крышек. Прохаживаясь возле путей с истертыми, лоснящимися рельсами, Пеликанов недоумевал, откуда их столько взялось. Ему казалось, что такими давным-давно уже не пользуются. Издали они напоминали россыпь старинных монет, но при ближайшем рассмотрении производили ностальгически удручающий эффект узнавания. Лет тридцать тому назад ими могли закупоривать бутылки с лимонадом или пивом «Жигулевское». Пеликанов наклонился и, подобрав одну, стал внимательно рассматривать. Крышка оказалась норовистой и острозубой, как пиранья.

До отправления поезда оставалось чуть менее получаса. Сделав еще с полсотни шагов по перрону, он вспомнил, что нужно позвонить Рите. Жора знал, что по выходным Рита любит отсыпаться, но догадывался, что теперь она не берет трубку не потому, что спит, а потому, что все еще на него сердится. Насчитав десять или одиннадцать гудков, он сбросил вызов.

Ветер гнал по небу дымные серые тучи, в которых терялся шпиль соседнего Ленинградского вокзала. Пеликанову захотелось раствориться, исчезнуть в сыром осеннем воздухе, но как это сделать — он не знал.

О Заповеднике ходили разные слухи. В среде либеральной интеллигенции поговаривали о том, что Путин разводит там специальных медведей-оборотней. Якобы верхом на одном из них он и был запечатлен личным кремлевским фотографом в августе две тысячи четырнадцатого года. То, что Президент России (способный, по утверждению Божены Рынски, и сам на некоторое время превращаться в тощего плешивого медведя) восседал на североамериканском гризли, преодолевающем вброд одну из сибирских рек, в расчет не принималось. Как и то, что скакать на медведе без седла было в высшей степени затруднительно.

Представители умеренной оппозиции видели в нашумевшем изображении карикатурно-символический смысл с подтекстом, отсылающим к синоптическим Евангелиям: дескать, на свои очередные два срока Путин въехал в Кремль верхом на Медведеве. Выходило, что-то вроде издевательского месседжа, посылаемого властью гражданскому обществу в жанре грубоватого уголовного юмора.

Пеликанов, как опытный журналист, во всю эту чушь с медведями-оборотнями не верил. О Заповеднике он, разумеется, слышал, но считал, что все это не заслуживает внимания, так как является или откровенным гнусным вымыслом, или обладает характерными чертами убогой народной фантазии.

Однако, едва переступив порог кабинета главреда Сизифского, Жора понял, что тот был иного мнения.

— На пустом месте ничего не происходит, и дыма без огня не бывает, — наставительно изрек Сизифский. — Общественный интерес может ошибаться в частностях, но в главном он всегда прав. Если что-то заслуживает его внимания, значит, в этом что-то есть. Не может не быть. На том стоим.

— Дыма не бывает, а вони — сколько угодно, — заметил Пеликанов, сидя в кабинете главреда на совещательном стуле.

— Вот ты поезжай и разберись на месте, освети, так сказать. Проведи журналистское расследование. Но для начала найди кончик веревочки, откуда тема выскочила. Что мне, учить тебя, как маленького? — сказал Сизифский.

— Будто вы не знаете, Леонид Максимович, откуда все темы выскакивают, а потом эхом на берегах Клязьмы отдаются.

— Не упрощай, Пеликанов. Разберешься — хорошо, не разберешься — еще лучше. Напишешь, что обнаружил в вологодских лесах мистическое сердце России. — Сизифский ядовито улыбнулся. — Туризм по Золотому кольцу надо развивать? Глядишь, подтянем к себе рекламу внутренних туроператоров.

Зайдя Жоре за спину, он ободряюще встряхнул его за плечи, отчего Пеликанов вздрогнул:

— Леонид Максимович.

— Что?

— Почему, если в какое-то унылое говнище ехать, всегда Пеликанов?

— Не ропщи, Жора. Ты еще не знаешь, что такое настоящее унылое говнище. Я в Кабуле два года фронтовым корреспондентом оттарабанил. Там знаешь, какое единственное развлечение вечерами было? Берешь два автоматных рожка… Ладно, не доводи до греха, иди с богом. — Сизифский вяло махнул рукой в направлении двери.

К действительности его вернул голос из репродуктора, объявляющий посадку на поезд Москва — Архангельск. Жора не стал снова надевать рюкзак, а поволок его за собой на колесиках в сторону платформы.

Распахнутые купе неспешно заполнялись шелестом плащей, скрипом кожаных курток и возбужденными голосами. Пеликанов терпеливо ждал, стоя на красной ковровой дорожке в узком проходе, наблюдая за багажной возней. Кто-то в дальнем конце вагона с силой грохнул нижней полкой. Внезапно заплакал ребенок. Женщина в лиловом берете, стоявшая впереди, вдруг что-то вспомнив, с решительностью торпеды ринулась обратно к выходу, сметая все на своем пути.

Вскоре Пеликанову удалось бочком внедриться в пустующую нишу номер восемь, встретившую его запахом чистого накрахмаленного белья и приглушенной музыкой радио.

То, что он прибыл на место первым, давало шанс успеть быстро достать умывальные принадлежности и переодеться. Свое Military, приобретенное по случаю в военторге на 1-й Владимирской улице, он считал чем-то вроде карнавального костюма, временным маскировочным облачением. Ничего военного Жора не любил. Но теперь оно ему пригодилось.

Пеликанов на несколько секунд застопорился взглядом на своей механической зубной щетке, похожей на маленькую зловещую машинку для чистки обуви. Через каких-нибудь три-четыре минуты он уже сидел возле окошка в старых домашних джинсах и черной водолазке, элегически подперев кулаком подбородок. По ту сторону мутновато-серого стекла ворона сосредоточенно терзала мякоть кунжутной булки. Мимо вороны размашисто промаршировал носильщик с гремучей тележкой. В этот момент поезд тронулся.

Едва Жора успел подумать, что до самой Вологды поедет один, как на пороге купе возник бледный, запыхавшийся человек с торчащим ежиком коротких светлых волос и недвусмысленным профессорским портфелем. Пеликанов секунду раздумывал, рад он или нет в последний момент объявившемуся попутчику. Решил, что это выяснится позднее. Человек с портфелем, по всей видимости, угадал его мысли.

— Это как гол на последних секундах овертайма, верно? — не без ехидства спросил он.

Пеликанов не стал делать вид, что не понял.

— Да, есть что-то общее. Но тут ведь все зависит от того, за какую команду болеешь. — Жора улыбнулся, смирившись с тем, что теперь ему какое-то время предстоит быть приятным собеседником.

— Иван Михайлович Зайцев. — Незнакомец протянул ему для рукопожатия неожиданно большую ладонь.

— Горгий Павлович Пеликанов.

— Редкое греческое имя, — оценил Иван Михайлович, взгромождая портфель на верхнюю полку.

Пеликанов давно привык, что люди совершали глупейшую ошибку, подозревая его в неправильном или нечетком произнесении своего имени. «Профессор», очевидно, доверял слуху, а паче того собственной эрудиции, за что и получил от Пеликанова уверенный мысленный зачет:

— На отца что-то внезапно нашло. Но друзья все равно называют меня «Жора», — коротко пояснил он.

— Понятно, понятно, — улыбнулся Зайцев, усаживаясь напротив.

Жора заметил, что его выпуклые глаза слегка косили в разные стороны, поэтому было трудно определить, на чем именно он фокусирует внимание.

— Далеко путь держите? — спросил Зайцев, сняв с себя дорогую гладкую кожанку и вполне освоившись.

— Билет у меня до Вологды, а дальше на перекладных, как придется, — неопределенно пояснил Жора, с силой надавливая ногтем на апельсиновую кожуру.

Про то, что едет в Заповедник, рассказывать не хотелось. Как любил говаривать ушлый Сизифский, чем меньше о тебе знают, тем дольше ты живешь.

— Не в Кириллов, часом?

— Тут такое дело, я и сам не до конца знаю, — усмехнулся Пеликанов.

— Как так? — удивился Зайцев.

— Да вот так. В Вологде обещали встретить и завезти в непролазную глушь.

Иван Михайлович покосился на его морпеховский камуфляж, скромно висящий на крючке.

— На охотника вы вроде не похожи, на любителя рыбалки тоже, — вслух рассудил он, смеривая Пеликанова взглядом опытного портного.

— Я журналист. Хотите? — Жора протянул ему половинку своего цитруса, надеясь отвлечь интерес профессора от собственной персоны.

— Благодарствую. — Зайцев едва заметно грассировал. — Значит, куда пошлют?

— Посылают нашего брата все больше в одно и то же место, — натужно сострил Пеликанов, разжевывая брызжущую во все стороны апельсиновую мякоть.