— Ах, тысяча извинений, задерживаю вас! — смутился секретарь. — А все французы со своим колониализмом. Сунули бы в пещеру японцев, те не такие драчливые… А впрочем, я с этим Алле сам потом поговорю. А вас ждут, ждут с нетерпением!

— Уж и с нетерпением? — недоверчиво усмехнулся Суббота.

— Именно, что с нетерпением, извелись уже совершенно… Ведь это мы вам сегодня утром звонили, верно? Готов поспорить на всех своих негров, что вы — не кто иной, как Юрий Алексеевич Суббота.

Субботе ничего не оставалось, как признать, что это именно он и есть, Юрий Алексеевич Суббота, и более никто.

— Ну, вот и прекрасно! — порадовался юноша. — Прошу секунду подождать, я доложу о вас.

Разговорчивый молодой человек поднялся из-за стола, и Суббота обомлел. Под строгим серым пиджаком у секретаря обнаружилась юбка до колен, а под ней — ноги необыкновенной красоты и стройности. Стало ясно, как тяжело заблуждался Суббота все это время. Перед ним был не юноша, а девушка. Теперь он рассмотрел и маленькие алмазные сережки, словно вживленные в мочки ушей, и легкие синие тени на веках, и даже бледную, едва заметную помаду на мягких губах. Вся фигура секретарши источала искушение и соблазн.

Обворожительно улыбнувшись, она растаяла легким призраком за правой дверью. Суббота же остался в приемной размышлять об удивительных трансформациях человеческой натуры…

Очнулся Суббота от шума из коридора. Он обернулся и увидел, что мимо двери ведут под руки окровавленного человека. Тот шел ослабелый, еле передвигал ноги, конвоировали его давешние спорщики в черном — два из трех. Суббота содрогнулся.

«Что за чертовщина? Что здесь творится?!» — он не мог отвести глаз от страшного зрелища.

Один из конвоиров заметил чужака и быстро прикрыл дверь, но окровавленный успел еще бросить на Субботу дикий взгляд. Во взгляде этом было отчаяние и немая мольба о помощи. И хоть лицо человека опухло и посинело от побоев, Суббота узнал его. Это был известный политик, депутат — совсем недавно показывали его по телевизору, он продвигал крикливый и бессмысленный законопроект.

Повинуясь безотчетному инстинкту, Суббота шагнул было к выходу, но тут в приемную выглянула секретарша. Она подозрительно глянула на Субботу, покосилась в сторону коридора. Но дверь уже закрылась… Секретарша строго кивнула Субботе и сказала:

— Хилиарх ждет вас.

Суббота на миг оцепенел. Хилиарх? Кой черт, какой еще хилиарх, что имеется в виду — должность, имя, какая-то и вовсе белиберда? Намекают они на что-то или просто издеваются? Похоже, его тут за дурака держат… Хилиарх!

Раздраженный Суббота шагнул в дверь.

Кабинет простерся перед ним просторный, как волейбольная площадка. У дальней стены стоял серый стол с высоким, словно надгробие, креслом. К главному столу примыкал другой, для совещаний — длинный, как беговая дорожка. Вдоль стен протянулись шкафы с книгами — толстыми, мрачноватыми, ворсистыми от времени.

Несмотря на холод за окном, здесь царила жара. Но жара нехорошая, неправильная, не такая, как от батареи или печки. Жар исходил не снаружи, а изнутри самого Субботы, словно вдруг вскипела в костях лихорадка.

При появлении гостя хозяин кабинета поднялся с кресла. Загадочный и, видимо, могущественный, хилиарх оказался стройным, горбоносым, с вытянутым лошадиным ликом, и вдобавок ко всему — хромец. Двигался он стремительно, несмотря на волочащуюся ногу, в несколько секунд одолел весь кабинет. Теперь стоял, глядел прямо в лицо — Суббота с трудом не отвел глаз.

От хилиарха исходило ощущение утонченной элегантности — от хорошо ли пошитого серого костюма, горделивой манеры держать лошадиную голову или от чего-то совсем неуловимого — сложно сказать. В первую же минуту Субботе показалось, что он где-то встречал его, непременно встречал. И чувство это усиливалось с каждой секундой, хотя лошадиную эту морду и хромую ногу точно видел он в первый раз.

— Добрый день, симпатичнейший Юрий Алексеевич! — заговорил хромец глубоким баритоном, больно сдавив его руку сразу двумя своими — твердыми, холодными.

— Добрый день… — сумрачно отвечал Суббота. — Хотя, полагаю, симпатичность мою вы сильно преувеличиваете.

Хилиарх на это слегка усмехнулся, но глаза его не смеялись, буравили гостя, дырку хотели в нем сделать. Странные это были глаза: таких Суббота не встречал раньше. В темноватый белок словно чернил подпустили, радужка была багровая, а зрачок, напротив, отливал сталью. Но не это поразило Субботу. Потрясло его, что глаза эти, черно-багровые, таили на дне своем страдание и муку.

«Да он болен, — вдруг осенило Субботу, — и болен очень тяжело!»

Хозяин кабинета, несомненно, прочитал эту догадку в его глазах. Лицо его дрогнуло; перемогаясь, он коснулся лба ледяной рукой и теперь глядел уже совершенно спокойно — весело и любезно.

Повинуясь приглашающему жесту, Суббота сел за стол для переговоров.

— Ну-с, Юрий Алексеевич, мы давно за вами наблюдаем, — сказал хилиарх благодушно.

Заявление это очень не понравилось Субботе. Да и кому, помилуйте, такое понравится? Наблюдают они… С какой стати, можно узнать, и на каком основании? Что он такого сделал, чтобы за ним наблюдать, да и кто они вообще такие, чтобы следить за людьми?

Хилиарх тут же поправился, как будто и эти его мысли прочитал тоже:

— Ваше творчество, конечно, я имею в виду, ничего более… только за ним мы и следим. Пьесы, сценарии, детские книги, статьи, эссе — вы весьма плодовитый автор. И талантливый к тому же.

Суббота неопределенно наклонил голову. Понять это можно было и как благодарность за комплимент, и как пристойное согласие с мнением собеседника. Как хотите, но с этими хилиархами по-другому нельзя. Дай им палец — всю руку отхватят.

Из дальнейшего разговора выяснилось такое, что изумился даже бывалый Суббота. Им, видите ли, очень понравился последний его опус, тот, про архангела, который он уже начал публиковать в Сети. Откуда, интересно знать, взялась у него такая идея? Ах, во сне приснилась… Замечательно! В таком случае они, корпорация «Легион», готовы заказать ему про этого самого архангела целую книгу… Разумеется, за весьма достойный гонорар.

Хозяин кабинета взял со стола листок бумаги и написал на нем сумму золотым пером… в глазах Субботы мелко зарябило от нулей.

— Это в рублях? — уточнил он на всякий случай, потому что вполне могла иметься в виду какая-нибудь более мелкая валюта, например, японские иены или даже армянские драмы, так что спрашивать надо было сразу.

Хилиарх только усмехнулся.

— Обижаете, господин Суббота, мы не босяки какие-нибудь. Все это — в самой твердой валюте, какую только можно вообразить. Может быть, не слишком патриотично, зато солидно. А вы можете подставить к цифре любой знак — доллара, евро, фунта стерлингов. Вписывайте, не стесняйтесь.

Суббота еще раз посмотрел на цифру. Она уже не рябила в глазах, но от этого не стала менее ошеломляющей. Воображению его вдруг явился окровавленный депутат, он покачивался, еле стоял на ногах, умоляюще шевелил губами… За что такие деньги? Он же не Стивен Спилберг… А если книга не разойдется?

Хромец улыбнулся снисходительно.

— Напрасно беспокоитесь. Книга ваша станет мировым бестселлером. Ну, а даже если и нет, это совершенно неважно. Мы — весьма состоятельное учреждение… да, весьма. И нас тут волнует не выгода, а истина. Собственно, за истину мы и платим. Так вас устраивает цена вопроса?

Конечно, цена эта его устраивала. Да что там устраивала: в самых диких мечтах он не допускал, что за книгу могут платить деньги — да еще и такие.

Правда, у корпорации имелось одно маленькое условие: он, Суббота, не должен ничего выдумывать, повествование будет документальным. Это его поразило.

— То есть что это, как? Роман про архангела — и все документально?

— Конечно, а как иначе?

— Значит, ничего не выдумывать, ни слова?

— Выдумать любой дурак сможет, — хозяин кабинета твердо стоял на своем.

— Но откуда же брать информацию? — растерялся Суббота.

— Сны! — удивительный собеседник поднял палец к потолку. — Вы будете видеть сны, записывать их и тут же передавать нам. А позже мы… гм… опубликуем это надлежащим тиражом.

Суббота сидел, ошеломленный этим условием не меньше, чем деньгами.

— Но ведь это такая хрупкая материя… А если мне больше ничего не приснится?

— О, тут не беспокойтесь. Если сны начались, они никуда не денутся — закон сохранения, Ломоносов-Лавуазье. А ваше дело — просто записывать и передавать нам все во благовремении. Итак, по рукам?

Суббота молчал, думал… За свою жизнь он разные испытывал чувства: ярость, любовь, негодование, боль, разочарование и много еще чего, всего и не упомнишь. И одно только чувство страха почти не посещало его. А сейчас ему вдруг сделалось страшно, и с каждой секундой становилось все страшнее. В висках гулко стучала кровь, негры мешались с депутатами, хмельные барбосы уносились вдаль, секретарша в приемной превращалась то в мужчину, то в русалку. На лбу его выступил холодный пот.

— О чем вы думаете? — спросил хромец неожиданно сурово. — О чем тут вообще думать?