Суббота сглотнул, губы зашевелились сами собой.

— Я не понимаю… Тут явно какой-то подвох, — выговорил он с трудом.

Хромец посмотрел на него хмуро и даже с отвращением.

— Ну, а вам-то какая разница? — сказал он неприязненно. — Берите деньги и делайте свое дело, остальное вас не касается.

Субботе стоило большого труда выдержать и голос этот, и взгляд. Он молчал. Молчал и хозяин кабинета, лицо его выражало ледяное недовольство. Наконец Суббота спросил, не глядя на собеседника:

— У меня есть выбор? Я могу отказаться?

Тот пожал плечами.

— Мы никого не заставляем насильно.

— И мне ничего не будет? — не унимался Суббота.

Он прекрасно знал всех этих бизнесменов: по каждому вопросу надо было добиться ясного, недвусмысленного ответа, ничего нельзя додумывать самому. Потом ведь скажут: мы не принуждали, но оставили за собой право наказать за несогласие… А если сны не будут сниться? А если им не понравится то, что он там увидит? Нет, так просто соглашаться нельзя!

— Так мне ничего не будет за отказ? — настаивал Суббота.

Хозяин сверкнул глазами, лицо его сделалось каменным.

— Не понимаю ваших намеков, — сухо проговорил он. — Извольте выражаться яснее.

— Яснее — так яснее. — Суббота разозлился. — Позвольте узнать, вы почему называетесь «Легионом»?

— Ах, вот оно что… — хромец был раздосадован. — Любите сериалы? Всю эту небывальщину про ангелов, демонов и домашних хозяек? Видимо, решили, что попали в какую-то адскую канцелярию. Что сейчас откроется дверь, войдет армия дьяволов под водительством князя ада Асмодея и…

И тут дверь на самом деле открылась. Но в кабинет вошло не воинство, а всего один человек, уж никак на дьявола не похожий. Более того, человек этот был знаком Субботе, он его сразу узнал. А не узнать было мудрено, перед ними стоял удивительный барбос в бермудах, виденный еще на первом этаже. Только теперь при нем не было ни коктейля, ни бермуд, а одет он был в просторный светлый пиджак и легкие полосатые брюки.

Барбос осклабился необыкновенно приятно и склонил набок голову, глядя немигающим птичьим глазом сразу на Субботу и хозяина кабинета.

— Что тебе, Леонард? — недовольно осведомился хилиарх.

Леонард, как выяснилось, принес постоянный пропуск для Субботы. Хотя для чего нужен пропуск в здании, которое никто не охраняет, было совершенно непонятно.

— Повремени с пропуском, — отвечал хилиарх недовольно, — господин Суббота сомневается.

Леонард переменился в лице, повернулся к Субботе, заговорил с ним чрезвычайно серьезно:

— Дорогой Юрий Алексеевич, я вижу, вы не сознаете, с кем беседуете. Имею великую честь представить вам: наш хилиарх, проконсул, трибун и бессменный вождь, господин Томас Вольфович Гениус-Лоцман… И к тому же, хоть об этом и не принято говорить, князь.

— Мира сего? — угрюмо сострил Суббота.

Шутка эта почему-то не показалась смешной ни Леонарду, ни самому князю. Они переглянулись, князь скислился:

— Мира сего? Ну нет, пожалуй, не так широко. Хотя… — он немного задумался, посмотрел на Леонарда, — что считать миром. Применительно к нашей корпорации — это, полагаю, вполне справедливо. Впрочем, зачем это теперь? Господин Суббота все равно не хочет сотрудничать.

— Этого просто не может быть, — не поверил Леонард. — Нет такого человека, который бы вам отказал… К тому же ведь мы не бесплатно. Мы денежку готовы дать, хорошую денежку.

— Юрий Алексеевич уже в курсе насчет денежки, — сухо заметил князь. — Но его ничем не проймешь.

Леонард растерялся окончательно, даже щеки его могучие онемели. Он с ужасом уставился на Субботу:

— Вы это на самом деле? Вы отказываетесь?

— Я не отказываюсь, — сказал Суббота неприятным голосом. — Но я хотел бы знать, чем я рискую…

Глава 6

Вежливые люди

Кончилась метель, застыла, встала… Повисела немного в воздухе да и пала на землю сугробами — белыми, неровными, лысоватыми — прямо посреди Мариновки. Мариновка же, целые сутки туманная, прояснилась наконец, вспомнила о своей главной миссии — погранично-пропускного пункта. Теперь она близоруко глядела вдаль, в пустоту, а кто подъезжал, встречала страшноватым кокетством вокзальной проститутки — под свеженаложенным асфальтом чудились язвы и раны войны.

Сам пропускной пункт, побитый гаубицами и минометами, изрытый прямыми попаданиями, хранил застывшую улыбку на помятой жестяной морде. Перед шлагбаумом и сразу же за ним дежурили пятнистые ополченцы без погон, зато с автоматами в руках, мрачно глядели на подъезжавшие машины. К служивым лицам пристала хмурая скука — как парша припаялась, крепко, не отдерешь. Изредка только дергались они страшноватым весельем, а спроси, чему радуются, сами бы не ответили: смерть блуждала вокруг… Блуждала, косила, скалилась, но не тронула ржавым когтем — пока не тронула. Оттого и играла в солдатах дурная радость, ликовал организм каждой клеткой — как, бывает, в морге резвятся игривые прозекторы: умри ты сегодня, а я никогда.

Имелись, впрочем, тут и такие, кто не радовался и не злобился, а сухо и деловито, как положено военному человеку, нес нелегкую службу. Пусть на плечах их не было сейчас звездоватых погон, но все помнили присягу, каждый знал свое место и понимал, где кончается вольница и начинается товарищ майор.

Допущен к тайному знанию был и контрактник Василий Кураев, сидя сейчас в дежурном терминале. Железным задом воткнулся он в стул, пухлыми от холода красными пальцами тыкал в планшет, зубрил по электронному учебнику В. С. Калашника украинские слова:

— Це дiло… це не дiло… Найкращий…

На стене гремело радио, мешало сосредоточиться. Песня, главное, была какая-то дебильная: вроде и армейская, и бодрым басом пелось, как положено, но слова лезли дикие, как бы в насмешку…


«Чего мы носим брюки задом наперед?
А ничего!
(И раз, и два!)
А так уж вот!
(И пять, и шесть!)
А если кто не носит задом наперед —
Так это никого и не волнует!»

Взять бы сейчас это радио да мордой об стол, размечтался Кураев. Но нельзя мордой — товарищ майор слушает, Терпилин Игорь Иванович. Нравится ему, видно, иначе бы давно сам взял да об стол долбанул. А он — ничего, сидит, салатик уминает, доволен. Придется терпеть — хоть они и без погон тут все, но субординации никто не отменял. Даже строже теперь, чем в партикулярные времена, — все ж таки воюем.

Василий вздохнул, опустил взор в планшет, снова забубнил чуть слышно:

— Це… дiло… це не дiло… Найкращий…

Не выдержал томления учебы, поднял стриженую тяжелую голову, посмотрел на майора.

— Простой язык… На русский похож.

— Так он и есть русский, — сказал Терпилин, и между каменных зубов его вяло глянул бурый кусочек застрявшего огурца. — Русский язык и есть, только попорченный от злобы к нашему, православному человеку.

— Тут сказано, что от древнерусского произошел, — неуверенно заметил Василий.

— Вот, а я о чем. — Майор ковырнул в зубе пальцем, и смущавший огурец ухнул, провалился в бездонную глотку, загиб там окончательно среди кислот и щелочей желудочно-кишечного тракта. — Ты классиков почитай, что пишут. Вон, «Белая гвардия», например. Нет такого языка, украинского. Нет и никогда не было.

— Это кто ж такое сказал? — удивился Василий. — Лев Толстой, что ли?

— Не Лев никакой, это Булгаков. Тоже классик. А классик зря пургу гнать не станет. Или ты против классики зуб имеешь?

Нет, Василий против классики ничего не имел, конечно. Но, несмотря на ее авторитет, не унимался, простая майорская картина мира никак не лезла в башку. Все что-то беспокоило его, тревожило, мучило…

— Сказано, что от древнерусского три языка произошли: украинский, белорусский и собственно русский, — угрюмо пробурчал Василий, глядя в планшет.

Чего бурчал, зачем — непонятно. Каждый дурак знает, что в армии с вышестоящим спорить — только неприятностей на седалище искать. Вот и доискался: Терпилин стал понемногу распаляться, на щеках красные, как от печки, появились пятна.

— Да хоть бы и произошли — дальше что? — майор завелся, стал голос повышать. — На хрена ты вообще его учишь, этот фашистский язык?

— С местными разговаривать, — отвечал на это Василий, глаз, впрочем, не поднимал, не хотел злить лишний раз. — Чтоб понимали, то-се…

— Они и так понимают, — майор потихонечку зверел. — А который не понимает, тому дашь очередь над головой — сразу полиглотом станет. Автомат Калашникова модернизированный — лучший переводчик, проверено временем!


«Играет марш, марш, марш
Оркестр духовой…
Летают ангелы
Над головой…»

— глумилось со стенки радио.

Кураев испытал какое-то собачье раздражение. К чему тут ангелы, зачем, какое отношение имеют к военно-политической подготовке и ситуации на фронтах? Но не было на это никакого ответа, так что Василий плюнул и снова хмуро уставился в учебник. Не сказать, чтобы язык этот жидобандеровский был ему совсем чужой: в детстве на нем рассказывали анекдоты. «Самопэр припэр до мордопысца», «мени все до сраки» — и все в таком роде. С виду ничего особенного, но все как-то не училось, пролетало на бреющем полете, взрывалось за пределами мозговой видимости.