— Защита от конкретного человека, — уточнил Коршун. — Нас хотят убить.

— Да, это человек конкретный, — вынужден был согласиться Грузин. — Человек абстрактных взглядов на жизнь убивать не станет, разве что случайно. И как зовут этого нехорошего, хотя и конкретного человека?

— Красюк его зовут, Павел Анатольевич. Кличка Холера.

Грузин задумался. Холеру он знал хорошо, тот был фигурой не самой крупной, но весьма мерзопакостной. Никогда он с ним никаких дел не имел и впредь иметь не собирался. Как раз тот случай, когда не тронь говно — не завоняет. Тут можно было бы закончить разговор, но любопытство в очередной раз подвело Грузина. Чем два этих скромных вежливых лоха навлекли на себя гнев Красюка, интересно…

Кантришвили побарабанил пальцами по подлокотнику.

— Ну, и что вы ему сделали? За что убить хочет?

— Максим Максимович облил его вином.

— Каким вином? — не понял Грузин.

Коршун посмотрел на спутника.

— Кабернэ, — отвечал тот, пожав плечами. — А что, есть разница?

— Конечно, есть. Кабернэ на такую тварь жалко тратить. Надо было взять бутылку сангрии или какого-нибудь еще дерьма — и прямо по черепу, не открывая.

Буш задумался на секунду.

— Да, пожалуй, так лучше, — согласился он. — В следующий раз так и сделаю.

Он ясно представил себе, как Холера — разнеженный, полусонный — сидит на веранде, на теплом солнышке, подставив лицо и пиджак ласковым лучам ранней осени. А он, Буш, идет к нему от кухни прямо по дорожке, гравий похрустывает под его ногами, на подносе поддельным рубином сияет бутылка самого дешевого вина. И вот, подойдя совсем вплотную, Буш перехватывает эту бутылку за прохладное узкое горлышко, коротко замахивается и…

— Да, — повторил Буш, — в другой раз так и сделаю.

Грузин посмотрел на него с интересом: молодец парень, не боится. А ведь Красюк — садист конченый, попади ему в руки — распилит на мелкие кусочки.

Аслан понял его взгляд по-своему и хотел уже было уводить гостей, но Кантришвили остановил его легким движением руки.

— Как все вышло? — спросил он благожелательно.

— Случайно, — сказал Коршун.

— Я не тебя спрашиваю… — Грузин смотрел на Буша.

Тот пожал плечами.

— Холера этот ваш заказал бутылку вина, скандалил, бранился. Рука дрогнула.

— Ты что, официант?

— Да.

— Вообще-то он вра… — начал Коршун, но снова был остановлен нетерпеливым жестом.

— Ты — официант, это твой косяк, и приходишь ко мне, серьезному человеку, из-за бутылки вина? Ты знаешь, сколько у меня дел?

— Откуда же мне знать? — Буш, равнодушный к величию собеседника, говорил совершенно искренне. — Я вообще про вас первый раз сегодня услышал.

И этот ответ понравился Грузину. Он хороший парень, этот Буш, хотя и пыльным мешком по голове трахнутый. Плохо только, что боль опять начала закручивать свои вихри. Он почувствовал тошноту — верный признак начала мигрени. Ее прервали насильно, не дали выболеть, и теперь она возвращалась в два раза злее против прежнего. Но он решил держаться до последнего: мужчина он, в конце концов, или потомок Дарвина?

— В первый раз услышал, — терпеливо повторил Грузин, пытаясь заговорить, заболтать подбирающуюся боль. — Зачем же пришел тогда?

— Саша велел. — Буш кивнул на спутника. — Сказал, что Красюк от меня кусок отрежет, пожарит и съесть заставит.

Грузин хмыкнул.

— Ерунда… Жарить не будет, он дикий, сырым есть велит.

Некоторое время Кантришвили размышлял. Коршун зорко следил за его лицом, Буш рассеянно разглядывал золоченый, крытый тьмою потолок.

— Вы хорошие ребята, мне нравитесь, — наконец сказал Грузин. — Ты — гордый человек, не стерпел оскорбления, а ты, Коршун, настоящий друг, рискуя собой, его спасаешь. Все это я понимаю и приветствую. Но вписываться за вас не стану. Сегодня я вам помогу, а завтра здесь будет очередь, и всем срочно помоги. А у меня бизнес, а не благотворительность. Я вам не айболит какой-нибудь, нормальный мафиозо.

— Говорили, Грузин — благородный человек… — хитро начал было Коршун, но хозяин отмахнулся: не дави лестью, не люблю.

— Мое благородство для узкого круга, это капитал, им не разбрасываются. Кто ты мне — брат, сват, нужный человек? Мы раньше даже знакомы не были… Нет, парни, мне вас жалко, но выпутывайтесь сами.

— Я думал, вы все можете, никого не боитесь… — Коршун не отступал, не отчаивался, а может, просто и отступать было некуда. — Я думал, для вас Красюк — не соперник.

— Мне никто не соперник, но у нас свои законы, — высокомерно сказал Грузин. — Медведь не затем в лесу, чтоб у лисы мышей отжимать. Сами подставились, сами разруливайте. Попробуйте еще раз с Холерой потолковать, деньгами откупитесь…

— Нет денег, — сказал Коршун.

— Да ладно! — не поверил Грузин. — Что, пары тысяч баксов за костюм не найдется?

— Парой тысяч дело не обойдется. Максим Максимыч морду Холере начистил.

Грузин только присвистнул.

— Красюку — морду?! Ты японский камикадзе, что ли, или как тебя звать?

— Он первый начал, — сказал Буш и сунул руки в карманы — как мальчишка, честное слово.

Грузин снова смотрел на него с интересом, даже про болезнь, затаившуюся у кресла, забыл.

— Он начал, и ты ответил, да? Скажи, дзамико, кто ты такой, почему я раньше про тебя не слышал? Только не говори, что официантом родился, это подлые душонки, трусливые, за чаевые маму родную продадут. Кто ты, назовись?

— Я врач, — сказал Буш с вызовом. — Врач-гомеопат.

Грузин скислился, весь кураж у него пропал, распылился.

— Еще один врач, да? Ненавижу я вашего брата, все эти врачи, колдуны, экстрасенсы, только и знают, что мочой человека пичкать, хвосты ему резать, а сам — деньги давай, деньги, деньги!

— Он не такой врач… — начал было Коршун.

— Все вы такие, все одинаковые, толку от вас… — Хозяин вздохнул. — Ладно, нет времени с вами, у меня еще встреча серьезная. Аслан, проводи.

Аслан крепко взял гостей под локти, развернул, повел к двери. Еще шаг, другой — и дверной проем поглотил бы их, как могила глотает мертвых — глубоко, невозвратно. Но за секунду до этого Буш вдруг повернул голову к Грузину и сказал:

— Мигрень у вас с аурой?

— С аурой, — механически отвечал Грузин и тут же подскочил. — Что, какая мигрень? Кто раззвонил, замочу! Аслан, ты?

Охранник задрожал от обиды.

— Убей Аллах, хозяин, как можно!

— Тогда откуда? Кто стуканул?

Но Буш не отвечал на крики, словно и не слышал. Он отвел руку Аслана, вернулся к Грузину, смотрел ему в глаза.

— Чем лечитесь?

— Всем лечусь, — с горечью отвечал Грузин, махнув рукой на секретность: знают двое, знает и свинья. — Папазол, диклофенак, кофетамин, суматриптан, топирамат, амриптилин, метопролол, верапамил, ромашка девичья — девичья мне, мужчине! Крокодилом лечусь, мочой лечусь — какашками только не лечусь, все остальное было.

— Ну, так вы долго лечиться будете, — задумчиво заметил Буш. — Так можно до смерти долечиться…

— Вот этого не хочу!

— Никто не хочет. — Буш уже завладел большой рукою Грузина, внимательно разглядывал его ногти, ощупывал кожу, другой рукой запрокинул голову, осматривал нос, глаза, уши, попросил стиснуть зубы, оскалиться, кивал, хмыкал довольно. Потребовал стул, Аслан подставил, тот нагло, как дома, уселся напротив хозяина, стал расспрашивать, были ли контузии, ранения, ушибы, сильные удары по голове. Возмущенный Аслан пытался было возразить: кто посмеет ударить хозяина, особенно когда он, Аслан рядом, но хозяин только рукой замахал — уйди ради Христа! Недовольный Аслан отступил в тень, кляня наглого доктора, от которого он не ждал ничего хорошего, как, впрочем, и от всех докторов. Аллах великий, где это видано — поить живого человека мочой? И эти люди называют себя врачами!

Буш между тем продолжал нескромные расспросы. Нет ли аллергии, насморка, не легче ли на свежем воздухе, как боль реагирует на гнев и волнение, например? Нет ли колик в животе, крови из носа, тошноты, запоров, часто ли простужается, когда обычно болит — с утра или к вечеру? Какая именно боль — стреляющая, колющая, тупая, давящая, сверлящая, пульсирующая, нет ли вбитого в голову гвоздя?

Грузин послушно отвечал на все вопросы, сам удивляясь своей покорности.

Наконец Буш закончил, хлопнул по коленям, сказал, что выпишет брионию, что начать можно прямо завтра с малых разведений, результат появится очень быстро.

— Завтра? — разочарованно переспросил Грузин. — А сегодня нельзя? Очень важная встреча сегодня, доктор, надо быть в форме.

— Можно и сегодня, — согласился Буш, — только на голодный желудок.

— Очень голодный, — закивал Грузин, — с утра ничего не ел, такая боль.

Буш нацарапал на бумажке латинское название, отдал Грузину. Тот посмотрел на бумажку с каким-то священным ужасом: неизвестно почему, но он верил, верил этому странному доктору, вынырнувшему словно из-под земли. Кантришвили поднял глаза и увидел рядом с собой горящий взгляд Аслана. «Отравят, хозяин, — читалось в этом взгляде, — обязательно отравят!»

«Не отравят, — отвечал Грузин тоже взглядом. — А ты бери бумажку и дуй в аптеку!»