— Теперь уже плевать. — Я тру покрасневшие глаза. Ночью практически не спал. Сначала еще раз, тайком на кухне, прослушивал пленку. Потом меня мучила и пытала обеспокоенная Вика, которая проснулась и не обнаружила меня в кровати. Тут ее предчувствие снова сработало. Я же только отмалчивался. Не хватало еще и ее втягивать в это дерьмо.
Стоим, молчим. Ждем Мезенцева.
— А вот и Степан Денисович.
По коридору и правда идет мрачный Мезенцев. Генерал осунулся, на лице прибавилось морщин.
— Русин? Что ты тут делаешь?
— Дело жизни и смерти.
Я делаю глубокий вдох, стараюсь успокоиться. Надеюсь, генерала удар не хватит — они тут тренированные. Мезенцев внимательно на меня смотрит, открывает дверь.
— Ну, пошли.
— Товарищи, — генерал обращается к присутствующим. — Прошу прощения, срочное дело. Андрей, принимай звонки.
Мы входим в большой кабинет с длинным столом для совещаний. Книжные шкафы пусты, и вообще в помещении ощущается дух переезда. На полу — коробки с документами, на стенах заметны следы от висевших там ранее картин.
— Взял пока Литвинова к себе адъютантом. Прежний с язвой в больницу слег. — Генерал усаживается за рабочий стол, кивает на «Филипс». — Ну давай уже, включай.
Догадливый. Я тяжело сглатываю.
— Был у Брежнева дома, он мемуары хочет написать про свое фронтовое прошлое.
Мезенцев насмешливо хмыкает.
— И вот что случайно попало на пленку. — Я жму кнопку воспроизведения. — А Хрущев сегодня в полдень летит в Свердловск.
Генерал слушает молча. Не ругается, ничего не спрашивает. Взгляд застыл, рука с силой сминает так и не зажженную сигарету. Запись заканчивается, я выключаю «Филипс». Мезенцев бросает быстрый взгляд на наручные часы.
— КТО ЕЩЕ ЗНАЕТ О ПЛЕНКЕ?!
Генерал с ходу ухватил главное.
— Аджубей. — Я повесил голову, тяжело вздохнул. — Первым делом пошел к нему. А у него… в общем, случился сердечный приступ. В больницу увезли.
— Слушали у него в кабинете?
— Да.
— Вы мудаки! И ты, и он.
— Зачем же так грубо?!
— Потому что кабинет Аджубея прослушивается! — Мезенцев бросил еще один взгляд на часы, что-то быстро подсчитал в уме, шевеля губами. — Значит, Захаров уже знает. Кабинет выведен «на кнопку», о таком ему сразу же сообщают. И хоть запись неважного качества, нам нужно готовиться к худшему.
Он швырнул смятую сигарету в пепельницу, открыл сейф. Достал вороненый «ТТ».
— Стрелял из такого в части?
— Да… — промямлил я. Черт, как все обернулось-то…
Взял пистолет, выщелкнул магазин. Он полный. Передернул затвор. Мезенцев вооружился таким же черным «ТТ».
— Аджубей сказал, что, поскольку Хрущев в полдень вылетает из Внуково, заговорщики…
— Рот закрой. Вы с Аджубеем уже нас всех закопали на три метра под землю.
— Нас? Вы с нами?
Генерал, не отвечая, берет трубку белого телефона с гербом.
— Павел Евсеевич? Доброе утро, Мезенцев. Звоню сообщить, что, в связи с осложнением оперативной обстановки в Москве, объявлена повышенная боеготовность по всем подразделениям… Да, и для вас в первую очередь. Поднимайте первый и второй полк в ружье, сажайте на «Уралы» и бэтээры и ждите приказа. Вам позвонит лично Никита Сергеевич и поставит задачу. Не отходите, пожалуйста, от вертушки. Да, личному составу пока можно сообщить об учениях.
— Я ничего не знаю. Но догадываюсь.
— Павел Евсеевич! Ладно, но только вам. Действуем по плану «Альфа-прим». Да, все так серьезно. Почему не Захаров звонит? Он экстренное совещание со всеми нашими службами проводит. Вы же знаете, какая у нас чехарда началась в связи с отстранением Семичастного. Я и сам только в курс дела вхожу. Все. Отбой.
Мезенцев смотрит на меня тяжелым взглядом, и я спрашиваю:
— Вы подняли в ружье дивизию Дзержинского?!
— Если бы ее не поднял я, то это сделал бы Захаров. И Семичастный — я его видел в здании с утра. И тогда они выполняли бы их приказание.
Да… Дела. Дивизия Дзержинского — это не армейцы, подчиняются напрямую КГБ. Базируются под Балашихой, им быстрым ходом сорок минут до Кремля. Что я устроил?! Так гражданские войны и начинаются.
Я осторожно кашлянул.
— Э… и что дальше?
— А вот что, — Мезенцев опять кому-то звонил. — Сергей Семенович? Доброе утро, Мезенцев. Уже по голосу догадываетесь?
Генерал грустно усмехнулся.
— Да, боевая тревога. Кремлевский полк — в ружье. Действуем по плану «Альфа-прим». Будьте пожалуйста, у телефона — Никита Сергеевич детали объяснит лично. Дивизию Дзержинского я тоже поднял. Так что… Да, вы все правильно поняли, могут появится рядом с вами… Резкое осложнение оперативной обстановки. Это пока все, что я имею право сообщить. Да, ждите разговора с Хрущевым.
Я понял, что Мезенцев звонил коменданту Кремля. Всех поднял.
— А теперь последний, самый сложный звонок, и едем. — Генерал закрыл глаза, сделал глубокий вдох, выдох. Решительно набрал следующий номер. — Полковник Литовченко? Доброе утро. Да, Мезенцев. Никифор Трофимович, вы сейчас где? Во Внуково? Отлично. Никита Сергеевич уже выехал? Интересуюсь потому, что получена оперативная информация о готовящемся покушении. Почему я звоню, а не Захаров? Он как раз проводит совещание по этому вопросу с оперативным составом девятки. Да, проверяем, вводим усиленный режим. Нет, разворачивать кортеж не надо, ситуация под контролем. Сейчас я выезжаю к вам во Внуково. Я лично доложу Никите Сергеевичу всю информацию. А там уже сообща примем решение о полете… Предварительно?..
Первый раз вижу растерянный взгляд Мезенцева. Не рассказывать же ему по телефону детали с пленки. Шепчу:
— Албанский террорист-смертник, взрывчатка.
Генерал удивленно на меня смотрит, но повторяет:
— Албанский террорист-смертник. Со взрывчаткой. Да, внешнее оцепление будет небесполезным. Только предупредите насчет меня. А то еще с испугу подстрелят. Все, отбой, выезжаю.
— Так, — Мезенцев повесил трубку, опять взглянул на часы. — Полчаса он будет расставлять оцепление, встречать Хрущева. За это время мы постараемся добраться первыми до аэропорта с диктофоном. С албанцем ты, кстати, хорошо придумал! Поехали.
Рисковый все-таки он мужик! Я трясся, просчитывая варианты, а он моментально принял решение, поставил на уши дзержинцев и кремлевцев. Теперь все они будут ждать звонка Хрущева в полной боеготовности и посылать на три буквы Захарова с Семичастным с их приказами. Мы встали, я повесил «Филипс» на плечо. «ТТ» убрал в карман пиджака. Мезенцев же, покопавшись в одной из коробок, нашел наплечную кобуру. Надел ее, вложил пистолет. Сверху прикрыл пиджаком.
Мы вышли в приемную.
— Товарищи, извините, срочное оперативное мероприятие, — обратился к присутствующим генерал. — Андрей, идем в гараж.
Литвинов без разговоров вскочил и первым проскользнул в коридор. Мы пошли следом. Спустились на первый этаж, проследовали куда-то коридорами. На одном из переходов нос к носу столкнулись с группой мужчин.
Впереди Семичастный с незнакомым мне генералом в форме. Позади них еще двое. Я засовываю руку в карман пиджака и на всякий случай смещаюсь вправо. Мы останавливаемся.
— Генерал Мезенцев! — первым начинает Семичастный. — Вы арестованы. Русин, ты тоже. Отдай диктофон!
— Санкцию на мой арест может дать только президиум ЦК, — спокойно отвечает Мезенцев и расстегивает пиджак.
— Степан, вы проиграли, — скрипит генерал рядом с Семичастным. Это новый председатель КГБ Захаров? Сам лично нас задерживает? — Мы все знаем и заберем пленку. Если надо будет, то с ваших трупов.
— С дороги! — Мезенцев выдергивает из кобуры «ТТ».
— Взять их!
Сопровождающие Захарова начинают двигаться одновременно с нами. Они первыми вскидывают пистолеты, но я уже нажимаю на курок, стреляя прямо через карман пиджака.
Гдах, гдах!