Алексей Вязовский

Я спас СССР. Том III

Глава 1


Ничем в герои не гожусь —
ни духом, ни анфасом;
и лишь одним слегка горжусь —
что крест несу с приплясом.

И. Губерман
25 августа 1964 года. 23.10
Подмосковье, поселок Абабурово

Взмах ножом — я уклонился. Клинок еще раз сверкает у моих глаз, я подныриваю, бью левой в бок, в печень, куда «харя» мне целил уже два раза. Попадаю. «Харя» хрипит, скрючившись, отскакивает. Перекидывает нож в другую руку, внезапно бьет снизу. Блокирую предплечьем, уходя в сторону. Меня обдает мерзким дыханием, смесью табака и сивухи, смерть проходит в считаных сантиметрах. Резко разрываю дистанцию, опрокидываю перед собой какие-то ведра с летнего стола. Сука, сука!

— Славик, где ты? — орет «харя», тоже отскакивает назад, оглядывается в сторону дома. Там у стены лежит тело подельника. Здорово я его двинул по затылку, тот до сих пор в отключке. А вот не надо лезть в чужой дом, ночью, через окно. Тем более в Абабурово.

Еще один взмах ножом — мимо. Бросаюсь к поленнице, выхватываю деревяшку. Вовремя. В полено втыкается клинок, бью ногой в пах, но не попадаю. Ботинок ударяет лишь по бедру.

— Тебе хана, фраер! — «Харя» успевает вытащить нож, делает новый выпад, я чувствую, как трещит и рвется рубашка. Отмахиваюсь поленом, вор опять отскакивает. На звон упавших ведер на террасе дома зажигается свет.

— Славик, атас! Рвем когти!

Пока «харя» снова оглядывается на своего лежащего дружка, резко рву дистанцию, бью поленом по руке с ножом. Хруст, крик вперемешку с матом. Вор падает на колени, клинок звенит по камням садовой дорожки, отлетая в траву. С размаха, по-футбольному вмазываю правой ногой по голове. Пыром. Готово.

— Кто здесь?! — На крыльцо осторожно выглядывает женщина в халате, почему-то с шарфом на лице. — Ах, боже! Что здесь происходит?! Кто вы?

— Я сосед ваш, — вытаскиваю из брюк ремень, начинаю вязать «харю». — Шел на пруд искупаться, вижу — калитка приоткрыта, а у вашего окна кто-то шурует.

Машинально поднимаю его нож, чтобы не затоптали. Меня начинает потряхивать. Отходняк!

— Это… воры?! — Высокий голос женщины дрожит от страха.

— Похоже на то… Скорее звоните в милицию.

Уже через десять минут приезжает милицейский «козлик». За ним второй. «Скорая». Потом еще одна. Во дворе поднимается суета, носятся люди в погонах. Соседка то и дело, всхлипывая, рассказывает, что вообще в Москве сейчас живет, но сегодня внезапно приехала на дачу. Под вечер и больная. Ей недавно сделали косметическую операцию…

Тут-то у меня челюсть и едет вниз. Косметическая операция в Советском Союзе? Приглядываюсь к соседке. Отекшее лицо под шарфом, круги под глазами. Это же… Любовь Орлова! Всемирно известная актриса, любимица Сталина!

— …разболелась голова, я выпила лекарство и легла спать, — продолжает рассказывать женщина. — Сквозь сон слышала какие-то звонки в дверь, но не сразу встала…

Милиционеры явно узнали актрису, стоят вокруг, почтительно слушают. Потом, долго извиняясь, все-таки просят одеться и проехать в местное отделение милиции. Но первый, кого забирают после воров, — это я. Документов с собой нет, Орлова меня не знает. Да и дача рядом пока не моя — я ведь ее снимаю. На дворе ночь — пожилой усатый майор кавказской внешности гудит басом:

— В отделении будэм разбираться. Ох… сейчас начнется. Министра разбудят. Дача самого Александрова и Орловой. Нэт, ну почэму в мою смену?

Как же не вовремя я оставил «индульгенцию» в вещах московской квартиры! И паспорт там же. Черт меня дернул съездить в это Абабурово — хотел проверить, все ли в порядке. Проверил… Вот попадос! Или наоборот, я спас саму Любовь Орлову? СЛОВО согласно стукает в голове.

Во внуковском отделении меня быстро обыскивают, тут же снимают отпечатки пальцев. Приходит молодой заспанный опер. Задумчиво разглядывает разрезанную рубашку, чешет затылок.

— Ты посиди в красном уголке, а я поищу, во что тебе переодеться. Придется подождать, пока мы с этими бандитами разберемся. Здорово ты их приложил, врачи час уже с ними колдуют. Нет, ну надо же! Залезли в дом самой Орловой! К нам уже едет оперативная группа МУРа, министра разбудили.

— Посижу, что я, не понимаю, что ли. Но днем я должен быть в Москве, у меня важная встреча в два.

В два часа дня — первое занятие с преподавателем по английскому. И не простым — из ПГУ КГБ.

— Какая встреча? Ты понимаешь, какой сейчас шухер поднялся?

— Мне очень, очень надо!

— Ладно, посмотрим. Лучше скажи, зачем нож с земли поднимал, совсем дурак, что ли?

— Растерялся. Боялся, что затопчут.

— Растерялся он… Пальцы смазал. Ладно, сиди теперь, отдыхай.

Делать нечего, сижу тихо в красном уголке. Любуюсь портретами Хрущева и Ленина. Если я на это занятие не приду, Иванов с Мезенцевым сожрут мою бедную тушку вместе с костями. Прикрыв глаза, вспоминаю совсем недавнее прошлое.

* * *
21 августа 1964 года
Крым, Нижняя Ореанда
Госдача № 1

— Что значит «нет»? — Хрущев начинает медленно наливаться гневом. — Это ты, бл…, сейчас отказался, что ли?!

— Я сказал, что «нет»!

— Это почему еще?!

— Я могу привести вам тысячу причин, начиная с того, что не владею английским на должном уровне. Я на нем не то что сочинять песни — и петь-то не смогу.

— Так это поправимо. Мы найдем тебе преподавателей английского, дадим поэтов в помощь, которые помогут со словами, композиторов…

Я морщусь, как от зубной боли. Много они насочиняют, эти помощнички! Если бы в Союзе хоть кто-то мог написать хиты для западной эстрады, он бы уже давно это сделал. Но культурная среда и традиции у нас настолько разные, что сейчас и говорить об этом смешно. Про уровень владения английским я вообще лучше промолчу. Только ведь Хрущеву этого всего не объяснишь. Не поверит. Ему что кукурузу сажать, что песни на английском писать — шлея под хвост попала, и вперед! Волюнтарист хренов.

И как же мне аккуратно послать Никиту с его очередной «гениальной» идеей? Видимо, придется искать другие аргументы, более понятные для него.

— Никита Сергеевич, дело даже не в этом.

— А в чем же?

Голосом Хрущева можно сейчас лед колоть. Или дрова. А в качестве щепок подойду я. Перевожу взгляд на Иванова и Мезенцева, ища у них если не поддержки, то хотя бы сочувствия. Сочувствие в их глазах есть, да. Но на поддержку, судя по всему, можно даже не рассчитывать. Так что придется отбиваться самому.

— Я ведь комсомолец. В партию подал заявление! — ступаю я на тонкий лед, пытаясь найти верный тон в разговоре с рассерженным Хрущевым. — А западная эстрада — это ведь сплошные пьянки и кривляния. И чтобы стать популярным на Западе, мне тоже придется стать клоуном. Ну как я после этого буду своим товарищам по партии в глаза смотреть?!

— Алексей, если партия скажет «надо», ты не то что кривляться, а еще и канкан на сцене спляшешь!

Хрущев, видимо, вспоминает свой визит в США, морщится.

— А ответственность с советского человека только смерть может снять. Уяснил?

Ага… и на шест в стрингах запрыгну. Совсем ополоумел старый самодур!

— Да меня потом в наших газетах с грязью смешают! Моим зубастым коллегам только дай волю, враз загрызут.

— За это не переживай, — небрежно отмахнулся Хрущев. — Решат зубы показать, мы им эти зубы быстро выбьем!

Ну да, одни языки им оставите, чтобы ваши задницы удобнее было лизать. Вон Никита Богословский тиснул как раз в этом, 1964, году в «Литературке» свой знаменитый пасквиль про «Битлз» — «Из жизни „пчел“ и навозных жуков». Скажите еще, что статейка не заказная. Нет уж! Нельзя мне так подставляться, потом от такого позора до конца жизни не отмоешься.

— Я же студент, мне учиться надо! — привожу я очередной свой аргумент.

— Так учись. Декана твоего… — Хрущев вопросительно смотрит на Иванова.

— Заславского, — тут же подсказывает лысый. Вот гад, уже и досье мое успел изучить.

— …Да, Заславского… его мы предупредим. По учебе будут тебе послабления.

Я повернулся к Мезенцеву, умоляюще сложил руки. Неужели не поддержит? Внутри почему-то предупреждающе бухнуло СЛОВО.

— Степан Денисович! Я же ничего не понимаю в разведывательном деле.

— Подучим.

— А провалы? Личная встреча с агентурой — она всегда ведет к провалам. Проследят за мной, и все. Это же скандал будет на весь мир!

— Нет, ну ты на него посмотри! — крякает Хрущев, а Мезенцев с Ивановым удивленно переглядываются. — Откуда про такое знаешь?

— Много беседовал с Асей Федоровной.

— Это Груша из его книги «Город не должен умереть», — поясняет генерал Никите Сергеевичу. — Я вам докладывал.

— А Грушу, кстати, хорошо бы взять на работу в ОС ЦК. — Мезенцев наклоняется к лысому: — Вам все равно нужен хороший делопроизводитель на старте, а она женщина очень грамотная.

— Дельная мысль, — согласно кивает Иванов.

— Товарищи! — Хрущев громко стучит ручкой по столу. — Мы опять уехали в другую сторону.

Кивает Иванову, приглашая вступить в разговор.

— Дело вот в чем, Алексей. Документы из папки товарища Сталина неполные. Что-то знал только он, не доверяя даже бумаге. И сейчас у нас нет каналов связи с… назовем их… — Иванов морщится, подбирая точное слово, — с советскими симпатизантами. Только кодовые слова, через которые они могут опознать наших агентов.