Предусмотрительные! Стрельцы явились послушать воеводу при одних саблях. Хоть не шибко любили Шеина, да коварства такого за ним не подозревали. Не немец же, чай! Свой, русский.

Гул поневоле перешел в глухой ропот.

– Я неясно сказал? – громогласно спросил боярин.

Все четверо полковников стояли за его спиной. Им-то что? Начальство! Ох, мало ихнего брата на копья подняли при Софье!

Ширяев стоял со своей охотничьей командой и молил всех святых, чтобы все обошлось. Для их же блага!..

– Вам же лучше! – выкрикнул Колзаков, один из стрелецких полковников. – Сами хотели домой скорее, так пользуйтесь, пока опять в поход не послали. Крым воевать или Валахию.

Фраза заставила призадуматься. Терять привилегии не хотел никто. Но и воевать тоже. Хотелось прежней спокойной жизни под боком домочадцев. Чтобы служба была, но необременительная. И прежние вольности. Не как сейчас.

И уж совсем не хотелось тащиться к Крыму. Тем, кто постарше, еще помнились неудачные походы Голицына, когда умерших было намного больше, чем убитых, а славы и пользы – ни на грош.

Может, и в самом деле лучше по домам?

И уже потянулись прочь самые первые. И благоразумные, и робкие, и те, кому все равно.

Им никто не препятствовал. В глазах егерей читалось откровенное облегчение. Оно понятно, кому же хочется братскую кровь проливать? Не басурмане, такие же православные люди.

Да и при чем здесь служивые? Из века в век все решает начальство, а отдуваться приходится солдатам.

Нет, чтобы решать дела всем миром, по справедливости, правде и совести!

Да только где эту справедливость найти?

До Бога высоко…

9. Кабанов. Крымские берега

Майское солнце припекало словно в июле. Жара стояла невыносимая. Мундиры пропитались потом. Во рту поселилась пустыня с ее безвлажием и пылью. Распухшим ногам было тесно в сапогах. Давила амуниция. Еще задумывая поход, я решил ограничиваться минимумом повозок, этого бича нынешних армий. С одной стороны, солдату, конечно же, легче, когда часть необходимого везут следом, с другой – это сильно замедляет марш.

К счастью, перечисленные трудности являлись единственными. Нынешние властители полуострова привыкли, что под угрозой находится только путь через Перекоп. Им в голову не приходило, что с занятием Азова и наличием минимального флота мы получили возможность нанести удар там, где нам удобнее.

Конечно, не совсем. Сорокин обстоятельно поведал мне обо всех недостатках кораблей и их экипажей. Чуть позже я сам убедился в этом, хотя полностью доверял Косте в подобных делах.

Ни галеры, ни два тридцатишестипушечных корабля, «Апостол Петр» и «Апостол Павел», доверия не внушали. Сделанные из сырого дерева на скорую руку, они были пригодны для плавания по реке или вблизи берегов, но первый же серьезный шторм был для них опаснее любого неприятеля.

И совсем никудышными были команды. Новоявленные матросы моря в глаза не видали, корабельного дела толком не ведали, и хоть учили их, да разве на берегу толком научишь?

Короче, в Черное море с нынешней эскадрой выходить было равнозначно самоубийству. Вот если бы со мной по-прежнему были былые соратники…

Пришлось обходиться так. После нескольких кратковременных выходов эскадра приняла на борт десант и двинулась в первый боевой поход. Не могу сказать, чтобы все шло гладко, но погода, к счастью, благоприятствовала, расстояние было небольшим, да и само море больше напоминало крупный залив. Во всяком случае, мне, привыкшему в последние годы к другим масштабам и глубинам. И лишь вместо привычного Кабана над нами развевались Андреевские флаги. Мы с Сорокиным сумели убедить Петра, что флот должен иметь свои символы, и настоять на принятии косого голубого креста, который появился бы без нашего вмешательства, однако несколько позже.

Высадка прошла почти безупречно. С небольшой скидкой на неопытность новоявленной морской пехоты. Мой полк да две сотни казаков – огромные силы для пиратского Командора.

Казаками командовал Лука. Тот самый, с которым мы когда-то вместе отражали натиск турок при движении к Азову. Он вызвался идти со мной добровольно и сам набрал нужное количество людей.

Впрочем, казакам свойственно пускаться и не в такие отчаянные предприятия.

Артиллерией командовал Гранье. Четыре пушки и ракетная установка. Больше тащить в набег не имело смысла. Зато канониры были натасканы великолепно. Каждый из расчетов во время стрельбы делал одну операцию, доведенную до автоматизма. В итоге скорострельность возросла в несколько раз. Не знаю, как до подобного разделения не сумели додуматься в Европе, но до Наполеоновских войн артиллерию можно было считать богом войны в поле с большой натяжкой. Разве что при осаде крепостей…

Десантировались мы почти у самого основания перешейка, отделяющего Керченский полуостров от остального Крыма. И сразу двинулись к цели.

Еще в Москве из пленных татар я выбрал пару проводников. Люди всегда падки на деньги, и потому проблема привлечь кого-то на свою сторону не настолько велика, как принято думать. Вдобавок ко всему, одному из казаков тоже доводилось прохаживаться нынешним маршрутом. Еще в первом Азовском походе Карп Синельников попал в плен, и в числе прочих невольников этапирован в Кафу. Сметливому казаку удалось бежать, но за время скитаний он сумел порядком изучить местность.

Шли быстро, насколько позволял рельеф и царившая жара. Впереди и по сторонам дозорами маячили казаки. В центре колонны тянулась артиллерия и полтора десятка повозок с боеприпасами. Все остальное люди несли на себе.

Нашего визита не ждали настолько, что весь первый день нас вообще никто не тревожил и не замечал. Прошла спокойная ночь. Костры не разжигали. Город был поблизости. Весь марш строился на том, чтобы выйти к цели утром. И лишь ближе к Кафе, или Кефе на турецкий лад, дозорные казаки сообщили, что за нами следят.

– Пусть. Поздно. Только посеют среди своих панику. – Я делал вид, что все идет строго по плану.

За весь путь отставших не было. Остаться здесь в одиночку означало попасть даже не в плен – в рабство. Лучше идти из последних сил, но вместе со всеми.

– Примкнуть штыки!

Штык – еще одно наше усовершенствование. Потешные полки вооружены багинетами и в итоге в бою поставлены перед выбором – то ли стрелять, то ли колоть. Багинет, как известно, вставляется в ружейное дуло со всеми неизбежными последствиями.

Кафа уже где-то совсем рядом, и осталось привести в исполнение первоначальный план.

Нынешний полк – это десять рот, плюс учрежденная охотничья команда, или по существу – одиннадцатая рота. Итого – полторы тысячи штыков. Следовательно, нельзя показать хозяевам города наши подлинные силы. Задавят толпой. Если сумеют ее организовать.

По моему вызову рядом оказываются заместители и ближайшие помощники. Ширяев, Гранье, Лука и барон фон Клюгенау, занимающий должность большого полкового поручика, иными словами – подполковника. Я бы предпочел Григория, но тот только капитан, а чин и должность в настоящее время – синонимы.

Хотя навязанный мне заместитель – профессионал крепкий и потихоньку впитывает новое в вооружении и тактике.

– Разделяемся. Ширяев – три роты и полсотни казаков. Клюгенау – тоже, плюс артиллерия Гранье. Со мной – оставшиеся роты, охотничья команда, казаки и ракетный станок. Жан-Жак, задача – перекрыть огнем бухту, чтобы ни одно корыто не смогло ее покинуть. Вопросы?

– Не слишком мы рисковаль? – пользуется случаем Клюгенау. – Нас мало, а мы разделяем силы.

– Дитрих, – проникновенно сообщаю я, – воюют не числом, а умением. Еще – нахальством.

– Что есть нахальство? – не понимает подполковник.

Русский он старается освоить добросовестно, как и надлежит выполнять любое дело истинному немцу.

– Это когда ты убеждаешь противника, что он слабее тебя. Даже если дело обстоит наоборот, – поясняю я.

Дитрих задумывается, переводя мысль на немецкий, и потом важно кивает:

– О, йа-а! Хорошо сказано, герр полковник.

Лука хмыкает. Он с некоторым предубеждением относится к иностранцам.

– Больше маячьте, чем вступайте в бой, – напутствую я напоследок. – Будем брать на испуг.

Вся операция подготовлена из расчета, что никакого гарнизона в Кафе нет. Зачем он нужен? Черное море – это внутреннее озеро турецкого султана. Враги здесь не появлялись много лет. Точно так же, как никому давным-давно не удавалось вторгнуться в Крым. Если в Керчи еще сохраняется крепость, то Кафа – торговый порт. Крупнейший невольничий рынок юга.

Кстати, именно здесь французы частенько покупают гребцов для галер. Неприятно, но моя здешняя официальная родина – союзница турецкого султана, то есть как бы враг России.

– Ахмед, – подзываю одного из татар. – Проведешь отряд к выходу из бухты – слово офицера: будет тебе свобода и деньги.

– Моя проведет. Моя знает каждый камень. – Лицо татарина чуть озаряется предвкушением награды.

Я поворачиваюсь к своим помощникам и выдыхаю традиционное:

– С Богом, господа!

Короткие команды, и отряд разделяется на три части. Две торопливо расходятся в стороны, и лишь я с оставшимися ротами продолжаю двигаться прямо. Чуть помедленнее, давая остальным время на обход.

Кефе оказалась окруженной кольцом стен. Да только стены те были изрядно обветшавшими, рассчитанными на войны иных эпох. Не говоря уже о том, что к любым укреплениям требуются воины.

Людей в городе хватало, а воинов не было.

С облюбованной скалы я видел поднявшуюся в Кафе панику. Когда же в отдалении прогрохотали орудия Жан-Жака, в городе стало твориться нечто вовсе неописуемое.

Наш ракетный станок тоже выпустил партию ракет. Так сказать, для вящего убеждения наиболее упертых.

Маячившие там и сям казаки и егеря давали жителям знать, что город окружен и остается или сдаваться победителям, или ждать штурма с весьма вероятными кровавыми последствиями.

– Трубача и переводчика.

Переводчиком вызвался Карп Синельников. Как многие казаки, он говорил и по-татарски, и по-турецки. Ему же пришлось везти белый флаг. Я и в Вест-Индии предпочитал решать дело переговорами. Разве что не хватало последнего дополнительного аргумента в виде нескольких боевых кораблей у входа в бухту.

Опять забабахали пушки Гранье. Судя по частоте, бравый канонир развил максимальную скорострельность, не позволяя какому-то отчаянному капитану выйти из порта.

И вдруг канонада резко оборвалась. Я не мог знать, удалось ли неведомому судну уйти, или оно отправилось на дно морское, однако был уверен в одном – нападения на Жан-Жака со стороны горожан не было. В противном случае к пушечной пальбе обязательно добавились бы ружейные залпы.

В любом случае, это оказалось на руку. Этакая удачная прелюдия к соло на трубе, которое исполнил мой провожатый.

Ценители духовой музыки с пушечным аккомпанементом нашлись практически сразу. Пожилой богато одетый турок с седой бородой, какой-то не то слуга, не то телохранитель и переводчик. Последний – вполне возможно из бывших христиан. По крайней мере, мне он больше напомнил славянина.

– Полковник Русской армии Кабанов. Считаю своим долгом сообщить, что город окружен.

– Но откуда? – перевел ответ турка славянин.

– Неисповедимы пути Аллаха. – Все религии любят говорить о непознаваемости божественного промысла. Удобно, когда не хочешь уточнять детали.

В богословии я откровенно не силен. Потому вместо обсуждения тонкостей высших материй пришлось сразу спуститься на грешную землю. Наши условия были предельно просты: немедленная свобода всем невольникам-славянам и христианам. Обоего пола, вне зависимости, предназначены они для продажи или принадлежат кому-то из местных жителей.

Седобородый турок дернулся, услышав предложение расстаться с тем, на чем базировалось благополучие города.

– К сожалению, могу добавить, что жители Кефе, у которых через два часа обнаружатся невольники указанных категорий, будут повешены на собственных воротах, а все имущество – разграблено. – Я сомневался, есть ли в нынешнем языке слово «конфискация», а если и есть, то сумеет ли его перевести хоть один из наличествующих переводчиков.

Карпу оно точно неведомо. Зато грабеж – это настолько родное и привычное, что понятно гражданам всех стран и народов.

Мой почтенный собеседник был убит. Данные оказались верны. Городской гарнизон был невелик, а сами жители не привыкли защищать свое имущество перед лицом угрозы.

Тем более, о нашей подлинной численности они понятия не имели. Сама уверенность, с которой я выдвигал условия, говорила о том, что перед Кафой стоят немалые силы. Откуда они взялись во владениях султана, вопрос другой. Может, в это самое время такие же полчища стоят перед остальными городами полуострова, а то и ворвались в них и сейчас победители тешат низменные желания.

– Каждый отпущенный на волю должен иметь с собой запас продуктов и воды на три дня, – дополнил я во избежание кривотолков.

Можно было бы точнее обговорить рацион. Ведь наверняка бывшие хозяева дадут самую малость, а потом с пеной у рта станут доказывать, будто человеку вполне достаточно на весь срок одной лепешки. Только не было у меня времени следить еще и за этим. Перешеек невелик, и я хотел до вечера вернуться к оставленным кораблям.

И егеря, и казаки шли почти налегке. Продуктов у нас было в обрез, да в крайнем случае вчерашние рабы потерпят немного. Свобода гораздо важнее бытовых неудобств.

– Все в руках Аллаха, – изрек турок, поворачивая коня.

– Куда вы, почтенный? Мы еще не обговорили сумму выкупа, – остановил я его.

– Какого выкупа? – удивился мой оппонент. – Разве рабы…

– В нашей стране рабства не существует. – Я немного покривил душой. Однако не хаять же родину! – Мы лишь возвращаем собственных граждан в родные места. Но люди ради помощи близким проделали большой поход, и было бы несправедливо оставить их без вознаграждения за богоугодное дело.

Сумма вознаграждения повергла турка в небольшой шок. Он даже не сразу мог найти подобающие случаю слова. Когда же нашел – это оказались избитые фразы о бедности жителей и о том, что у всех них не наберется и четверти таких денег. Даже если отдадут последнее и сами останутся нищими.

Не знаю, может, на кого-то цветастая речь седобородого представителя власти произвела бы впечатление. Только я несколько лет занимался тем, что торговался со всевозможными губернаторами и комендантами, и, как ни странно, всегда умел находить нужные аргументы, после чего власть и горожане находили просимую сумму.

– Нет значит нет. Придется моим людям поискать самим. Как только Кефе будет взят штурмом, – лениво заметил я и даже не удержался от демонстративного зевка. – Помимо солдат с нами казаки, а они страсть как любят врываться в чужие города. Вам рассказать, что случается после штурма?

Не потребовалось. Отдать захваченный город на разграбление – обычная практика по всей цивилизованной Европе, и шире – по всему известному миру, поэтому в комментариях не нуждается. Озверевших во время штурма солдат остановить невозможно. Вот им и дают спустить пар на сутки, а то и трое. Выживет ли кто из горожан в течение этого времени, никого не волнует…

Турок еще пытался что-то говорить о плохой торговле, о разорении состоятельных некогда людей, однако выслушивать его времени не было.

Я достал приготовленные заранее песочные часы. У меня были механические, карманные, но песочные в данном случае на порядок нагляднее демонстрируют неумолимый бег времени.

– К глубокому сожалению, я могу вам дать только два часа. Люди рвутся на штурм, и стоит больших усилий сдерживать их. Но за этот срок я ручаюсь.

И первые песчинки посыпались вниз.

Двух часов оказалось даже много. Первые невольники появились уже спустя полчаса. А затем – как прорвало. Люди шли и шли. Мужчины и женщины всех возрастов, зачастую – с детьми. Их отводили в сторону, с расчетом, чтобы и они тоже не смогли оценить подлинные силы освободителей.

Выкуп тоже появился раньше предельного срока. Золото, серебро, драгоценные камни… Все более-менее компактное, пригодное к перевозке.

Жаль, пересчитывать времени не было. Это же не пачки ассигнаций в банковской упаковке для удобства счета. Оценить каждый камушек, перевести одну валюту в другую…

– Лука, пошли за Клюгенау. Пусть сдаст команду Жан-Жаку, а сам едет сюда. Мне нужен кто-то, кто займется освобожденными. И вот еще. Через полчаса Гранье и Ширяев должны снять людей. Казаки пусть пока продолжают маячить еще столько же, а потом догоняют нас.

– Сделаю, – кивает сотник.

Понятия о дисциплине у казаков пока своеобразные, они еще не превратились в имперское войско, и потому зачастую фразы звучат отнюдь не уставные.

Между тем количество бывших невольников превышает все ожидания. Их уже минимум тысяч семь, и число все продолжает расти. Поневоле начинаю волноваться, хватит ли у нас тоннажа, чтобы вывести разом всех. Нет, можно потесниться. Расстояния в Азовском море не настолько велики, а в тесноте – не в обиде. Да только всему есть предел.

Наконец появляется Клюгенау. Сразу оценивающе смотрит на добычу и даже сглатывает слюну. Словно драгоценности – это еда.

– Герр полковник… – выдыхает мой первый зам, не находя слов восторга.

– Дитрих, займитесь невольниками. Мы должны как можно скорее выступить в обратный путь.

– Но почему я? – возмущается подполковник.

Боевой офицер – и вдруг такая задача!

– Потому что мне больше некому поручить это дело, – поясняю я. – Вместе с тем, если их хоть немного не организовать, мы рискуем не успеть вернуться до темноты к кораблям.

– Яволь! – подтягивается Клюгенау.

– К казне караул из надежных солдат, – продолжил я.

– Могет, из казаков? – предложил сразу Лука.

Нет, брать себе они не будут. Вечные добытчики, прекрасно понимают: начни мы сейчас дуван делить, и ноги не унесет никто. Но добычу охранять надобно.

– Я сказал: солдат. Тебе, Лука, другое поручение. Подбери дюжину казаков. Надо по Кафе проехать. Посмотрим, всех ли невольников выдали. Только предупреди: никакого грабежа! Жителей не обижать. Мы слово дали.

– Оно конечно, – вздохнул Лука.

Может, ему бы хотелось нарушить, да только злить местных чрез меру не стоило. Обрушатся на нас, шапками закидают.

Седобородый турок встретил нас у ворот. Он словно безмолвно вопрошал: теперь-то вам что надо? Но, раз уступив, теперь возражать не осмеливался.

Мы ехали по городу, провожаемые недобрым молчанием. Жители искоса – открыто не осмеливались – посматривали на нас, как на разбойников. Зато немногочисленный гарнизон спрятался от греха подальше. Безделье и отсутствие опасностей разлагает воина. Это не Азов, вынужденно отражавший казачьи набеги.

Около одного из домов промелькнуло светлое женское лицо.

– Стой! – приподнял я руку. – Красавица, подойди.

Женщина поняла мою речь и с опаской подвинулась к кавалькаде. Точно, откуда-то из Руси или Малороссии.

– Я сказал: отпустить всех невольников. Кто хозяин? – вопросил я сопровождавшего нас турка-переводчика.

– Не губите, господин! – Женщина бросилась в ноги перед моим конем. – Не хочу никуда! Не отбирайте меня у Хасана!

Вытащенный на улицу хозяин, полноватый, однако с холеным лицом, стоял между казаками ни жив, ни мертв.

– Детей отца не лишайте! Ой, лишенько! – причитала женщина.

Сопровождающие меня мялись. Черт их, баб, разберет! Ей добра хотят, дуре, а она…

Но мало-помалу прояснилось. Женщина, действительно с Малороссии, уже давно считалась женой купившего ее Хасана. Даже троих детей успели завести. Если остальным бывшим пленникам наш приход доставил радость, то для нее оборачивался бедой.