Очень скоро его разбудил вертолёт.

Александр Ионович взял рюкзак и спустился из «Суперджета» в прохладный воздух аэропорта «Кедровый». Возле колёс переднего шасси стояли командир воздушного корабля и второй пилот, курили с человеком в мятом зелёном комбинезоне.

— А что, ночью-то нормально?

— Ты бы видел, что там сейчас, светло, как днём. Вон, глянь, зарево, — пилот в комбинезоне ткнул сигареткой в сторону поднимавшегося из-за леса красного свечения.

— Да! Сильно! А что там?

— Куда теперь? — обратился к ним Вилле.

— Ща, докурю, и тронем, — отозвался пилот и снова обратился к коллегам: — Ну, пойду, а то с утра всё командование как ужаленное! Бывайте!

— И тебе не скучать.

Человек в комбинезоне подошёл к Александру Ионовичу и, нахмурившись, осмотрел его с ног до головы.

— Вилле?

— Он самый.

— Вон туда иди, — он показал в сторону тёмного леса. — Залазь и жди. Ща отолью, и двинем.

Вилле отправился в указанном направлении, где на первый взгляд не было ничего, кроме темноты. Воздух вокруг него гудел и вибрировал — не слышно даже собственных шагов. Неожиданно перед ним выросло тело боевой машины, чёрное, строгое, выдававшее себя лишь красной звездой, разодранной на две части глубокой, до серого металла царапиной. Пристегнув рюкзак к облезлой скамейке, Александр Ионович проверил надёжность крепления и уселся напротив. В проёме открытой двери блеснуло суровое лицо пилота. Жестами он показал, что надо надеть наушники, и с едва заметной ухмылкой оставил дверь открытой.

Заворчав сильнее, вертолёт вздрогнул и начал подниматься строго вверх, как лифт. Набрав достаточную высоту, он наклонился вперёд и рванул с такой силой, что будущий руководитель чрезвычайной комиссии едва удержался на грубой скамейке. В открытой двери проносились мимо тёмные стволы высоких сосен и кедров. Вертолёт летел низко над лесом, почти задевая верхушки деревьев, и пилот, похоже, не собирался набирать высоту. Затем лес закончился, и под брюхом вертолёта возник огромный кратер озера. Вода была чёрной, а деревья по краям имели необычную красную подсветку. Вилле сидел напротив открытой двери, прижимая неудобные, расшатанные наушники к голове. Вертолёт приосанился и накренился в повороте. Над водой его грохотание стало тише, и Вилле расслабил руки.

Красное зарево над лесом становилось всё ярче, пока Александр Ионович не увидел его источник. Пришлось даже прищуриться. На берегу озера лежал гигантский светящийся цилиндр. Настолько большой, что высокие таёжные сосны в сравнении с ним казались плохо постриженным газоном. Пилот взял высоту, и масштаб конструкции поразил Вилле ещё сильнее.

В строгом корпусе, на котором словно нарисовали тысячи ровных красных окон, зияли две грандиозные пробоины. В них происходило какое-то движение — мелькали синие вспышки, загорались и гасли жёлтые пульсирующие огни.

Затем Александр Ионович увидел другой вертолёт, прямо над инопланетным цилиндром, ощупывающий громадину прожектором. На фоне огромного космического корабля вертолёт выглядел жалкой мухой.

Они неслись к базе, острые верхушки елей мелькали под «вертушкой», ветер шумел в открытую дверь, а гигантский цилиндр как будто не приближался. Наконец он начал расти и увеличивался до тех пор, пока не заслонил половину ночного неба.

Вертолёт проскрипел резиной шасси о металлическую арматуру временной площадки, Вилле выпрыгнул на землю и, пригнувшись, побежал прочь от заполнивших воздух колючих иголок. Цилиндр светил так, что было видно как днём, только свет — красный.

Он увидел, как справа кто-то машет фонариком, и направился туда.

— Здесь наш штаб, временно. Пока живём в нём, завтра будут новые дома — расселимся. Скудников! — Человек протянул руку: — Добро пожаловать, Александр Ионович!

— Спасибо, — перекрикивая набирающий высоту вертолёт, ответил Вилле.

— Мы подготовили для вас отчёт. Пройдёмте.

— Ну а кратко? Что там вообще?

— Что там? — Скудников нахмурился и посмотрел в землю. — Там — чужие.

1.2. Гатчина, апрель, 2030

Пострадавшего сопровождали чуть ли не всем комбинатом — сначала до вертушки на проходной, затем до капсулы «скорой помощи», чтобы под крики мастеров снова разбежаться по цехам.

Что и говорить, ночная смена выдалась неспокойная. Молочные боги пребывали в гнусном настроении: молоко плохо скисало, сливки со стабилизатором густели и забивали трубы, пасты не желали выходить на требуемую жирность. А про людских покровителей и вспоминать как-то неловко — они давно взяли самоотвод.

Не повезло оператору мойки. Во время набора ёмкость с азотной кислотой пошла верхом — вроде как не сработал датчик уровня, и парня обдало с головы до ног. Ошалевший, он ворвался в маслоцех, где с него сорвали расползающуюся прямо на глазах куртку, облили из кёрхера, обработали пищевой содой, наложили марлевые повязки и вызвали «скорую». Бедняга выглядел прескверно и мучительно стонал.

Печа наблюдал за этим из цеха паст и десертов. Сидел в стеклянном контейнере операторской между цехами — ни пасьянс без стрёма разложить, ни вздремнуть — и разрывался на два фронта: в его цехе шёл набор в танк молока, о чём свидетельствовали увеличивающиеся цифры на мнемосхемах мониторов, в смежном цехе хныкал у маслообразователя обожжённый парень. За цифры Печа отвечал головой, за парня — разве что совестью. Только помочь ничем не мог.

Когда он отсёк литраж и дал на приёмку команду проталкивать молоко водой, оператора мойки уже унесли.

Смена закончилась быстро, как первая бутылка в кругу старых друзей.

У сменщика были краснющие глаза и характерный выхлоп. Печа сдал ему цех, кратенько изложил всей дневной смене (даже подленький лизоблюд-мастер слушал с открытым ртом и сочувствующими глазами) ночное происшествие, свидетелем которого стал, и вместе со слесарями Василём и Филиппом поплёлся по галерее в раздевалку.

— Жесть, конечно. С парнем этим, — сказал Печа.

— Н-да, — выдохнул пожилой Филипп.

— О, тих-тих-тих!.. — привычно осадил Василь. — Кто его знает: жизня нападлила или сам обосрался. Не хер щёлкать.

В раздевалке пахло несвежими носками и куревом. Переодевались, обменивались новостями, перемывали косточки начальству.

Замок проглотил отпечаток, Печа открыл шкафчик, кинул под ноги гигиенический коврик, избавился от ненавистных сапог, стянул носки и стал босиком на губчатую поверхность. Мимо прошустрил Яша, фасовщик творожного цеха: в одних трусах, с полотенцем через руку — официант недоделанный.

— Привет, Печа. Как ночка?

— Как в мае почка!

Лёха Печаев получил кличку «Печа» ещё в школе, подхватили её и на работе, стоило лишь раз заикнуться на перекуре.

Поленившись влезать в сандалии, Печа сбегал босиком к умывальникам возле стирочной и помурыжил ступни в струе холодной воды, не жалея халявного жидкого мыла из дозатора.

В лабиринте шкафчиков обсуждали ночную травму. Недолго, с главным выводом: «не повезло». И желанием как-то сгладить начавшийся день.

— Ну что, все в ресторан? — сказал Василь. Уже одетый, уже с сигаретой, он заглянул в один из жестяных рядков, постучал ладонью по дверце. — С нами, Хохол?

— Йдiть ви до 6ica! Чи ти хворий? — отозвался Хохол, оператор приёмки, друг пострадавшего оператора. — Який сьогоднi ресторан?

Впрочем, сказал не зло. Да и не было причины — «рестораном» они называли магазинчик через дорогу, даже не сам магазин, а обшарпанную локтями стойку у входа, где после смены распивалось пиво или раскатывался пузырь-другой.

— Новости бачыли? Так шо там, метеорит, или якая падла прилетела? — пародируя (удачно, как ему казалось) Хохла, сменил тему Яша.

— Що ти верзеш? — устало и без злобы возмутился Хохол, видимо, избегающий дыхания медиа-монстра, потому что про «новый тунгусский метеорит» талдычили с каждого экрана, с каждой бумажной и электронной страницы разной степени желтушности.

— Кто его знает, — сказал Василь. — Может, сегодня просветят.

— Просветят они, — буркнул Печа, засовывая разопревшие от сапог ступни в чистые носки. — Если только рентгеном яйца…

— В Сибири ведь, да? — спросил кто-то из глубины раздевалки.

— Что?! — гаркнул Василь.

— Упала эта хрень…

— А. Да. За Мирным, кажись. Читай прессу!

— Хавай кебаб, — добавил под нос Печа. — Жуй пряники.

Они вышли через проходную втроём: Филипп, Василь и Печа. Закурили под козырьком.

— Я пас, мужики, — сказал Печа, работая на опережение.

Василь покачал головой, прищурился, поцокал. Маленький, ссохшийся и желтоватый, он походил на альтернативную версию Соловья-разбойника. Печа живо представлял его на дереве, нахально-пронзительный взгляд, два пальца во рту — свистел Василь так, что грузчики на рампе выпускали из рук рукоятки рохлей.

— Малой, влюбился поди? Что-то ты часто «пас» стал. Утро без стакана только романтики встречают и те, кто на больничном.

— Я после вашего стакана — только на следующий день встаю, — попытался отшутиться парень. — Да и с пацанами вечером словиться хочу.

— А со стариками, значится, западло?

— Да что вы…

Мудрый и седовласый Филипп, как всегда, смущённо улыбался. С высоты лет и роста.