Ален Грин

Свет во мраке

— О чём пишут писатели? — спросил внук деда.

— О жизни! — поразмыслив, ответил тот.

— Получается, они пишут об одном и том же? — удивился мальчик.

— Да, — подтвердил дед. — Только сюжеты разные.

Старость

— Ах, зараза, хороша! — Клара Аркадьевна постучала ногтями по поверхности стола и улыбнулась отражению в зеркале. Она откинулась на спинку стула, вздёрнула нос и ещё раз окинула себя оценивающим взглядом.

«Стара? Бесспорно! — думала она, проводя подушечками пальцев по провисшей линии подбородка. — Но чертовски хороша! Бытует мнение, что женская старость, по сравнению с мужской, некрасива. Интересно, — Клара Аркадьевна ядовито улыбнулась, — посмел бы кто-нибудь сказать нечто подобное мне?» — глаза женщины хитро блеснули.

В свои семьдесят четыре года Клара Аркадьевна выглядела великолепно. Её большой красивый лоб подчёркивала забранная назад седина. Морщины, которые избороздили лоб и которые трудно было скрыть даже за обильным гримом, говорили о развитых умственных способностях хозяйки. Тонкие выцветшие брови имели красивую форму и были грамотно подкрашены. Умные тёмно-зелёные глаза смотрели на мир с ироничным вызовом. Кончик прямого носа смотрел вниз, а растянутые в улыбке губы превратились в тонкие полоски. Когда Клара Аркадьевна смеялась, морщинки вокруг её глаз превращались в улыбки. Шея актрисы была прикрыта платком, который она порывистым движением сорвала и откинула в сторону; платок послушно лёг на подлокотник рядом стоящего кресла. Клара Аркадьевна открыла ящик стола, достала ватные диски и принялась снимать грим.

«Слава Богу, в спектакле задействовано всего три человека, и в гримёрной сегодня я одна!» — В последнее время Клара Аркадьевна заметила, что молоденькие девочки-актрисы смотрят на неё с долей сочувствия. Выражение их глаз гласило: «Вы потрясающая актриса, но… ваше время ушло». Вспомнив их поджатые губки и хитрые взгляды, Клара Аркадьевна с силой ударила кулаком по столу: «Мелкие паршивки! Ничего из себя толком не представляют, а гонору…» — женщина откинула в сторону использованные диски и взяла новые. Она стёрла нарисованные глаза, брови, губы и оценила обесцвеченные черты лица.

— Да-а-а-а-а, — печально протянула она, — старость подкралась незаметно. Старость… — Она тихо, но внятно повторила засевшее в голове слово, словно пыталась проникнуть в самую глубь его значения. Её низкий прокуренный голос утонул в пространстве полутёмной гримёрной.

«Отчего люди с ней так жестоки? — рассуждала актриса про себя. — Ведь она приходит ко всякому. Старость — это красота прожитых лет, это опыт, это мудрость, это сила закалённого духа. Старость достойна уважения и почёта, а не порицания и осуждения». Клара Аркадьевна не понимала молодых пигалиц, которые так беспечно и нагло принимали дары жизни, не испытывая при этом ни уважения, ни благодарности. Сама она с детства относилась к старости с пиететом. Возможно, потому, что так было принято в их семье, возможно, потому, что её к этому приучили. В любом случае, ей не нравилась тенденция современного мира пренебрегать людьми и их мнением.

— Старость, — одними губами прошептала Клара Аркадьевна и усмехнулась. — С детства я мечтала красиво состариться. Вы не ослышались, господа, — Клара Аркадьевна подмигнула отражению. — Я мечтала красиво состариться. Девчонки обычно мечтают стать принцессами, балеринами, ну или просто красавицами, а я мечтала красиво состариться. Что ж, — Клара Аркадьевна постучала указательным пальцем, на котором красовался необычный перстень, по столу, — теперь я могу с уверенность сказать, что моя мечта осуществилась. Но, — она поправила съехавшее набок кольцо, — что гложет моё сердце? Почему насмешливые взгляды этих бестолковых пигалиц задевают за живое? Может, заполучив мечту, я завидую их молодости? Завидую тому, что их жизнь только началась? Нет, — Клара Аркадьевна опять откинулась на спинку стула. — Нет, я им не завидую. Мой жизненный опыт позволяет видеть жизнь столь многогранно, что я наслаждаюсь каждым Божьим днём. Я испиваю дни, как измученный жаждой человек испивает кувшин колодезной воды. Эта ненасытность появляется под конец, когда понимаешь, что осталось не так много, что, возможно, завтра ты сделаешь последний вздох. Нет, я им не завидую, — вспомнив притворное раболепство одной из студенток, Клара Аркадьевна пренебрежительно передёрнула плечами. — Пустоте завидовать нельзя, — актриса неторопливо провела пальцем по выцветшей брови, потом по скуле. — Моё сердце гложет обида за старость. Весь труд жизни, весь опыт брошен к ногам молодости, а она снисходительно смотрит, не понимая, какие сокровища мироздания положены к её ногам. Современная юность не дорожит им, так как не трудилась в поте лица, чтобы заслужить его!.. Нынешние дети, слава Богу, не все, — женщина вспомнила замкнутого студента с третьего курса, трудолюбивого и дотошного малого с первого и озорную девчонку с пятого, — взращиваются, окружённые гиперопекой. Мамочки, а иногда и папочки, с пелёнок всё за них делают, — перед глазами женщины встала картинка недавнего похода в гости, где девочку пяти лет родители чуть не с ложки кормили. — Они их кормят и поят, одевают и раздевают, убирают и моют за ними. Родители доходят до того, что выясняют отношения с их друзьями, учителями, избранниками… — Клара Аркадьевна выдавила из тюбика крем и обильно смазала им кожу, потом похлопала ладонями по линии подбородка. — К старости взрослые устают опекать своё чадо: им не хватает ни моральных, ни физических сил. Скрепя сердцем они отпускают «малыша» на вольные хлеба и говорят ему: «Лети, ты вырос!» Но неприспособленное к труду и жизни рослое дитятко истерит и капризничает. Оно привыкло получать всё даром. К чему труд, к чему усилия?.. Придёт мама, придёт папа… А к маме с папой тем временем незаметно подкралась старость. Им бы самим помощь не помешала. Но кто, спрашивается, помогать должен? Тот, кто к этому не приучен?.. — Актриса зло улыбнулась. — Увы, родители, вы забыли вековую народную мудрость, которая гласит: «Что посеешь, то и пожнёшь». Так-то! — Клара Аркадьевна с шумом бросила тюбик в полку. — Раньше детей с малолетства приучали к труду, к уважению, к ремеслу. Они чтили семью, веру, стариков, труд. Попробуй брось фантик на вымытый матерью пол. В лучшем случае тебя заставят переделать всю работу, в худшем — грязной тряпкой перепадёт, — женщина провела пальцем по самой глубокой морщине на лбу. В эту минуту она вспомнила своё детство. — С ранних лет мама называла меня ласково Кларочкой, а папа звал высокопарно Клари́. То ли торжественный тон, то ли громко звучавшее имя, не знаю, что повлияло на становление моей личности, но постепенно в характере появились достоинство и упрямство. Всю жизнь я гордилась результатами своих трудов и всю жизнь упрямо шла к цели. Возможно, именно эти качества гложут мою душу и не дают покоя, когда слышу: «Ой, да что вы хотите, ей скоро в могилу!» — Клара Аркадьевна опустила подбородок на сплетённые пальцы. — Сегодня я устала больше обычного. Сегодня мне хочется побыть одной, сегодня мне хочется побыть собой, — женщина скосила взгляд на свою старую фотографию, которая стояла в левом углу на гримёрном столике. — За свою короткую жизнь я прожила столько чужих жизней, что голова идёт кругом. Я любила, ненавидела, заискивала, презирала, негодовала и умирала столько раз, что, боюсь, к моменту истинного конца примусь играть роль!.. Хотя, с другой стороны, все мы играем роли и не стесняемся этого. С мамами и папами — мы любящие дети, с мужьями и женами — заботливые супруги, с друзьями — весёлые балагуры. Мы постоянно меняемся, мы постоянно учимся. Кто-то сказал: «Надеваем маски». Это как вам угодно. Я бы выразилась иначе: чтобы выжить, мы подстраиваемся под окружение — естественный защитный механизм человека. Ведь не станешь же ты орать на преступника, угрожающего тебе пистолетом? Но зато позже ты с удовольствием покричишь на стадионе во время футбольного матча. И, заметь, никто тебя за это не осудит. Мы — великие приспособленцы, мы — хамелеоны. И врём мы, потому что это помогает нам адаптироваться в социуме. Ложь — инструмент подстройки к миру. Кто говорит, что ни разу в жизни не солгал, тот самый настоящий лжец. Другое дело, в какое русло направлена ложь, другое дело, как ты приспосабливаешься. Мой учитель по истории говорил: «Если твоя свобода не мешает свободе другого человека, действуй!» Вот в чём секрет мирного сосуществования. Он в уважении, в гармонии. Об этом кричит вся история человечества, об этом сложены песни, об этом толкуют писатели и поэты, философы и баснописцы. Изо дня в день люди несут в своих трудах мудрость веков, которая, с одной стороны, лежит на поверхности, а с другой — сокрыта глубоко в наших душах. Всё просто: «Бери, коль сможешь взять». Чем глубже человек копается в себе, тем явственней и очевидней становится истина, тем скорей выходит она на поверхность, — Клара Аркадьевна сквозь свет лампы с интересом вглядывалась в рубин на своём перстне. — Некоторые коллеги бесстрашно и нагло врут мне, говоря, что я, как прежде, молода. Лесть в чистом виде. Если уж задумал польстить, делай это умело, — рука с кольцом тяжело опустилась на стол. — Да-а-а-а-а, передо мной заискивают, мне делают комплементы, к моей старости испытывают уважение, потому что я всю жизнь трудилась, как вол: «Клара Аркадьевна, вы знаменитость, труженица, вы добились всего сама». Но как бы относились ко мне эти люди, будь я обычной старухой? Интересно, кто-нибудь из коллег придержал бы мне дверь в фойе?.. Эх, тряхнуть бы стариной и бросить вызов самой себе! — Женщина слегка подвела брови, причесала волосы, собрала их на затылке, надела шляпку, потом встала, накинула пальто и, предварительно выключив свет, быстро вышла из комнаты.