Еще через неделю случается то неизбежное, чего я ждал с тоской. В первые же дни четверти классная руководительница объявила сразу два сбора денег: на дополнительную уборщицу и на покраску стен. Она объяснила это тем, что мы ходим без сменки, а в своих играх на переменах пинаем и грязним стены. Естественно, я ничего не сдал, чем подписал себе смертный приговор. И теперь на очередном классном часе Елена Андреевна громко, осуждающим тоном зачитывает фамилии должников.

Кроме меня, таких еще двое. Прекрасно зная, что нужно делать, мы плетемся занимать «места позора». Была бы воля классной, она бы повесила рядом с третьим рядом соответствующую табличку. Елена Андреевна организует сборы с завидной активностью, класс непрерывно скидывается на занавески, обои, подарки учителям и многое другое. Я не могу участвовать, но Елену Андреевну не волнует наше финансовое положение. Она выступает исключительно за равенство. В конце каждой четверти список должников обнуляется, а затем создается заново.

Идя к позорным партам, вижу, что Ярослав наблюдает за мной и хмурится. Он что-то спрашивает у Рысева, тот отвечает. Ярослав хмурится сильнее. Сцена ему явно не понравилась, и от этого я испытываю одновременно неловкость и раздражение. Прежде Ярослав не замечал меня, вел себя так, будто я тень. И надо же ему обратить на меня внимание именно в такой постыдный момент!

Пытаюсь сохранить невозмутимый вид, показываю, что меня как раз вся эта чушь совершенно не задевает. Но это не так. Мне ужасно надоело сидеть за «партами позора». Елена Андреевна специально придумала их, чтобы выделять должников и натравливать на них остальных. Она акцентирует на этом внимание изредка, как бы между прочим, но едко — сообщая классу, что «пока одни отлынивают от сборов, другим приходится платить еще и за них». И каждый раз из-за этого денежного барьера между мной и классом я испытываю ужасно паршивое чувство.

Мы, трое злостных неплательщиков, садимся за разные парты. В классе раздаются смешки. Я слышу гаденькое хихиканье Соколова — длинного, тощего, несуразного парня с темными волосами, бледным надменным лицом в веснушках и огромными руками-клешнями. С Соколовым в классе никто не общается, он входит в ту же касту, что и я. Он говорит тупые вещи, за спиной про всех сплетничает, а еще не моет голову. У него нет друзей, но он все время тщетно липнет к каким-нибудь компаниям. Родители у него обеспеченные, и он никогда не сидел на местах позора. Не выношу его: он все время подлизывается к учителям и поддерживает их вымогательства.

В мою спину что-то ударяется. Оборачиваюсь. Это Рысев бросает в нас копеечными монетками.

— Эй, бомжары! — шепчет он так, что его слышно на весь класс. — Ловите! Мы тут вам скинулись на хавчик!

Очередная монетка ударяет меня в лоб. Я закатываю глаза, показывая Рысеву все свое пренебрежение, и отворачиваюсь.

Елена Андреевна все видит, но не пытается пресечь. Наоборот, удовлетворенно улыбается, наблюдая за этой сценой. Но тут я слышу недовольный голос Ярослава:

— Ну чего ты делаешь-то? Чел, остынь! Ну камон, задолбал, дай сюда!

За их с Рысевым партой слышится возня, после чего обстрел монетками прекращается. Ярослав пресек это. Наверное, это его монетки, и ему просто стало жалко тратить их впустую. Довольная Елена Андреевна, закрыв тему долгов, переходит к обсуждению других вопросов.

После уроков на выходе из школы давка. Передо мной идут Игорь и Антон. Оба одиннадцатиклассники, и оба умные, планируют поступать в престижные вузы. Я невольно слушаю их разговор: Игорь так и лучится восторгом и гордостью.

— Я только два занятия отходил, а уже такой прогресс! У нее такой подход… Она прям мозги меняет, по-другому теперь смотришь на все эти производные и прочие. И те задачи, что раньше сложными казались, теперь щелкаешь как орешки.

— Да, я слышал про нее, сестра у нее занималась, правда, не на дому. Ездила в Москву, в универ, где она ведет курсы, — отвечает Антон. — Поступила в МГУ. Говорят, у нее все поступают куда хотят.

— Хорошо она переехала и сейчас рядом живет, можно домой к ней приходить…

— Да, удобно. Я на первое занятие к ней уже записался, и как раз на дом…

Видимо, они говорят про какого-то суперского репетитора по математике. Эх, такой бы и мне не помешал. Вздыхаю. И Игорь, и Антон — из обеспеченных семей. Родители могут оплатить им лучших педагогов. А я все так же по несколько дней решаю одну задачу. Вот бы у меня были деньги… А лучше классные мозги, тогда не нужны никакие репетиторы.

Я очень медленно продвигаюсь по билетам. Пока решил всего тридцать задач, и то — самых легких, и многие из них однотипные. Такими темпами я ничего не успею.

* * *

В двадцатых числах января получаю зарплату за прошлый месяц, и Нонна тут же забирает три четверти. Как обычно, на следующий день она созывает всех собутыльников. А у меня выходной, который я планирую посвятить учебе, особенно — подготовке к контрольной по физике во вторник. Так что в понедельник после школы, зная, что дома до ночи будет шумная гулянка, занимаюсь в школьной библиотеке до шести. Но затем библиотека закрывается, и приходится тащиться домой. Я мог бы напроситься к Ксюше, вот только она сегодня допоздна не дома.

Гости заполонили квартиру. Повсюду пьяный смех, песни, звон бутылок, кислый запах пота и дешевого алкоголя. Просто не протолкнуться! А мне нужно продолжать заниматься.

Нонна сидит в кухне на стуле, как на троне, с видом императрицы, кокетливо закинув ногу на ногу. Она в дешевом красном платье, волосы смешно перекинуты на один бок. Кого-то она мне напоминает… Блондинку с обложки «Космополитена»! Точнее, пародию на нее.

Пытаюсь укрыться на балконе. Но кто-то постоянно лезет ко мне и сюда.

Тетка со сморщенным, похожим на курагу лицом пристает с пьяными разговорами. Алкаш в белой майке и с опухшими глазами-пельмешками сует мне под нос стакан с чем-то ужасно кислым по запаху. При этом он разливает свое пойло по странице учебника. А лысый мужик с болячками на бровях тычет вонючей сушеной рыбой в мою тетрадь по физике и кричит:

— Это паучки! Это паучки! Слышь, Нонка! А он у тебя художник!

— Это не паучки, — устало вздыхаю я. — А эквипотенциальные поверхности диполя.

— Чего-о? — протягивает мужик, округлив глаза, и в задумчивости чешет рыбой лысину. — Какие такие потенции?

— Ладно, это паучки, — сдаюсь я.

Признаю поражение: в такой обстановке я не могу сосредоточиться. И выхожу в подъезд. Залезаю на широкое окно, обустраиваюсь там и погружаюсь в учебу. Я так глубоко ухожу в разности потенциалов электрического поля, что не слышу приближающихся шагов.

— Ты чего это здесь, Даня? — звучит удивленный голос.

Очнувшись, вижу рядом маму Ярослава — я уже знаю, что ее зовут Катерина Николаевна. Она несет полные сумки с продуктами.

— Да у нас там… Дезинсекция… Тараканов травят, — нахожусь я.

Тут же за дверью моей квартиры раздаются восторженный гул и пьяный хохот.

— О! Видимо, гнездо обнаружили! — торжествующе отвечаю я на вопросительный взгляд Катерины Николаевны.

Она милосердно поддерживает мою игру:

— И сколько займет битва с тараканами?

— Думаю, допоздна.

Она задумывается, а потом оживляется:

— Знаешь что? Пойдем-ка к нам. Посидишь спокойно и позанимаешься.

— Спасибо, но мне тут очень комфортно, — отказываюсь я, стараясь скрыть смущение.

— Пойдем-пойдем. Ярослава нет и еще долго не будет, а я на кухне посижу и не помешаю тебе.

— Но мне и правда ком…

— Тут холодно, простудишься еще. И сидишь черт-те как, вон спина какая скрюченная! Разве это дело?

Катерина Николаевна говорит бодро, почти весело — будто каждый день загоняет детей, которые делают уроки в подъезде, к себе домой. И именно эта непринужденность заставляет меня согласиться. А еще… мне очень хочется увидеть, как у них все дома. Эта семья почему-то притягивает меня, как магнитом, и мне хочется больше узнать о ней.

Со своего балкона я все еще иногда слышу ссоры Катерины Николаевны с Ярославом. Обычно все заканчивается тем, что он выбегает из квартиры, хлопая дверью. А я, уходя на работу вечером, вижу его маму в окне: она вглядывается в улицу.

Квартира просторная, с хорошим ремонтом. В прихожей стены покрыты персиковыми обоями с рисунками роз, одна стена полностью отделана декоративным камнем. Пахнет новой мебелью, деревом, цветами и выпечкой.

Катерина Николаевна проводит меня в гостиную. Здесь светло-зеленые обои с цветами, такого же оттенка диван. Ковер, занавески и мебельная стенка светло-бежевые. Единственное яркое пятно — пестрый кофейный столик, выложенный мозаикой. Вокруг много цветов в горшках, особенно орхидей, из-за чего комната похожа на оранжерею.

Я усаживаюсь на диван за кофейный столик. Катерина Николаевна уходит и вскоре возвращается с подносом. Там чашка с чаем и тарелка с домашним пирогом. От аромата у меня урчит в животе.

Нонна тоже пекла… Когда-то. Когда в моей семье все было нормально.

Сразу оживают воспоминания о детстве.

Суббота, за день до Пасхи. Пора идти в церковь святить кулич и яйца, а у нас вся квартира в дыму, гарь такая, что невозможно дышать. Это Нонна сожгла домашний кулич… К этой маленькой катастрофе мы всей семьей отнеслись с юмором. Открыв все окна, папа махал полотенцем и подшучивал над кулинарными способностями Нонны. Нонна и сама смеялась. А потом папа и Рома быстро сбегали за магазинным куличом.