— О, я обязательно приду! — обещаю я с сарказмом. — И мой звучный храп сразу же даст вам полноценную имитацию полета на звездолете! Все останутся в восторге от этого 3D-погружения в игру!

— Да ну тебя, — улыбается Ксюша. — Ты самый занудный парень в галактике, все тебе скучно и все не так.

Она садится за компьютер, открывает электронную почту. Освобождает мне место.

Сажусь в кресло, вчитываюсь в текст брошюры.

99 из 100 наших учеников поступают в ведущие вузы Москвы.

Есть возможность рассрочки.

Наши курсы помогают получить системные знания.

Помогаем справиться с тревожностью перед экзаменами.

Дальше идет содержание курсов, программа и сроки. А затем — информация о стоимости.

Я вздыхаю. Годовые курсы по математике стоят шестьдесят тысяч за 60 часов… То есть тысяча рублей в час. То же самое, что и у хороших репетиторов. Учитывая, что от зарплаты мне остаются жалкие четыре из пятнадцати тысяч, на курсы придется копить больше года. Это если целиком откладывать остаток. А еда? Одежда? Учебники? Прочие расходы, которые никак нельзя исключить? Я и так ничего не могу отложить, как ни экономлю.

Я уже хочу закрыть брошюру, но тут взгляд цепляется за блок «Наши преподаватели» — он в самом низу. Я прокручиваю экран вниз.

Седых Андрей Иванович, мужчина в возрасте, с густыми бровями, числится доцентом кафедры «Анализа данных» и преподавателем с тридцатилетним опытом.

Листаю дальше.

Борисова Инна Аркадьевна, светловолосая женщина с тонкими губами и бантом на шее — старший преподаватель департамента «Принятия решений и экономических технологий». Стаж — 15 лет.

Снова прокручиваю вниз. Застываю, увидев на третьем месте… свою соседку.

Катерина Николаевна улыбается мне рекламной улыбкой. Уложенные, будто пластмассовые, волосы блестят. На шее — нитка жемчуга.

Велигородная Катерина Николаевна

Доцент, факультет математики

Преподавательский стаж — 20 лет

Лучший преподаватель 1998, 1999, 2003

Награды и научные работы…

Что? Катерина Николаевна — преподаватель математики в моем ГУЭФ?! А еще она ведет курсы для абитуриентов? Как это так? Может, это не она? Но вот же ее фото. Ее имя. Фамилия почему-то не такая, как у Ярослава, но все равно ошибиться невозможно. Я кое-что вспоминаю, и вскоре картинка сходится.

Антон и Игорь говорили о классной преподавательнице, которая занимается репетиторством и недавно переехала в наш город. После этого я видел, как Антон выходил из моего подъезда. Я подумал, что он приходил к Ярославу, но на самом деле Антон приходил на занятие к его маме! Теперь понятно, почему, когда я уходил от Катерины Николаевны и столкнулся с Ярославом, он спросил: «Что, учился?»

Больше нет никаких сомнений.

— Эй, ты чего? — спрашивает Ксюша. Я, наверное, сейчас странно выгляжу.

Я рассказываю ей о своем открытии.

— Ого! — Ксюша округляет глаза. — Я знала, что Антон ходит к репетитору, но не знала, к кому именно.

— Это не просто «Ого», а «Ого» в степени гугол, — говорю я с достоинством, чувствуя себя так, будто открыл Южный полюс.

— А чему ты радуешься? У тебя же нет денег к ней ходить.

— Я не радуюсь. Я вдохновлен. Она именно тот человек, который мне нужен.

Ксюша непонимающе смотрит на меня:

— Как ты собираешься к ней ходить, если не сможешь оплачивать обучение?

— Уверен, что она может поднатаскать меня бесплатно, — гордо улыбаюсь я. — Надо просто ее разжалобить и понравиться ей. И тогда она согласится позаниматься со мной по-дружески.

Но теперь Ксюша смотрит на меня так, словно я сказал самую большую глупость:

— Ты? Разжалобишь ее? Понравишься ей? Мы сейчас про тебя говорим или про какого-то другого человека?

Мрачнею. Ну да, у меня на генетическом уровне не заложена способность кому-то нравиться.

— Знаю. В этом самая большая проблема. Но думаю, ее решить легче, чем 8000 задач. И в этом мне поможешь ты.

— Я?!

— Ты мисс Обаяшка, и тебя все любят. Вот и дай мне уроки, как нравиться людям!

Ксюша с тоской качает головой:

— Это практически безнадежно.

— Я буду очень стараться, — обещаю я и в доказательство улыбаюсь — впервые за очень и очень долгое время.

Думаю, улыбка от неопытности выходит кривой и ужасно нелепой. Мышцы лица сразу сводит, они начинают дрожать, а Ксюша прыскает со смеху.

Ярослав

Глава 5

Мама меня достала этим своим контролем.

Ей ежеминутно надо знать, где я, что со мной. Дома даже не уединишься, все палит. Сижу ли я в своей комнате или в ванной, она постоянно проверяет. Нет, не вламывается, просто тихо подходит к двери и прислушивается. Я вижу тень в проеме. Она может так стоять долго, пока не убедится: я здесь, я живой. Сто раз говорил ей так не делать — без толку.

Не успеваю я прийти в школу, как она звонит: нормально добрался? Ничего не случилось? Ей нужно контролировать все: как я одеваюсь, чем занимаюсь, что ем. Была бы ее воля, она бы и мысли мои контролировала. Видно, что она очень хочет проникнуть в мою голову, узнать, что там происходит, и навести свой порядок.

В нашей квартире словно снимают шоу «Идеальная семья». Тут всегда чисто и опрятно, каждая вещь на своем месте. Если что тронешь и переставишь, это тут же возвращается обратно. Каждый день все здесь выглядит как на одном и том же снимке. Все пастельное, аккуратное, скромное. Ничего лишнего. Прямо гнездышко престарелой пары. Сколько я ни бодался с мамой по поводу того, что хотя бы моя комната — это моя территория и на нее домашние порядки не распространяются, все без толку.

Я упрямо расшвыриваю по комнате вещи. Но мама снова и снова принимается за уборку. Я ругаюсь, требую, чтобы не заходила ко мне без разрешения, а она повторяет: пока я живу в ее доме, здесь все будет по ее правилам. Затем уже мягче добавляет, что правила созданы исключительно для моего блага и комфорта. Но по факту выходит наоборот. Мне не нравится, когда шастают по моей комнате, копаются в шкафах. От мамы не скроешь ни одну вещь, она все найдет и пристроит на «свое» место. Ей надо, чтобы на полках тетради стояли перед учебниками, чтобы в ящике с нижним бельем носки лежали слева, а трусы — справа, аккуратной стопкой, обязательно сложенные четыре раза. А мне нравится, чтобы все было перемешано — трусы с носками, пусть еще и с футболками. Когда я злюсь, а злюсь я часто, я специально навожу в комоде хаос. Но стоит мне уйти из дома — как в комоде снова воцаряется чужой порядок.

Вроде это моя комната, а ощущение, что я бесконечно живу в гостях.

Когда мы делали ремонт, я хотел фотообои с космосом и ярко-синие шторы со звездами. Мама возразила, что это выбивается из интерьера квартиры в стиле «прованс». Поэтому сейчас в моей комнате уныло: бежевые невзрачные обои в стремный горошек, серые занавески, «бабушкина» деревянная мебель блевотно-зеленого цвета, однотонное молочное покрывало, хотя мне хотелось цветастое с граффити… В общем, куда ни глянь, сплошной прованс. Мама называет эти цвета «оттенками благородного выгорания». А мне хочется все разукрасить яркими красками.

Еще мы вечно ругаемся из-за плакатов и наклеек. Я люблю обвешать ими стены, а мама убирает. Тоже «не вписываются». Остается лишь мечтать о том, что, когда я вырасту и съеду, в моей квартире все будет по-моему: и космические обои, и покрывало с граффити, и стены в плакатах… И никакого прованса до конца моих дней.

Как-то я не выдержал, навел в комнате свой порядок и повесил на дверь замок. Ушел. Вернулся — замок спилен, в комнате все как прежде. А мама с улыбкой зазывает меня на ужин, как будто ничего не произошло.

Реагирую я по-разному. Иногда сдаюсь, иногда скандалю. Но с мамой тяжело настоять на своем. Она сделана из чугуна, ее не переупрямишь. Она считает, что всегда права и лучше знает, как и что должно быть. А идиллия получится, только если вся семья будет строить жизнь по установленным правилам.

Она палит и учебу. Хочет, чтобы у меня была хорошая успеваемость, особенно в химии и биологии. И чтобы я поступал в мед, как планировал. Когда-то.

Наши скандалы еще до переезда слышали все соседи. Они вставали на сторону мамы. Все всегда считают ее идеальной, а меня — трудным ребенком. Смотрят на меня с осуждением, а на маму с жалостью. Но они не знают, каково быть на моем месте.

И переезд этот лишь для того, чтобы усилить надо мной контроль. Мама посчитала, что на старом месте стало слишком много людей, которые дурно на меня влияют. Она имеет в виду мою старую компанию граффитчиков.

Сперва расписывали заброшки, откуда нас никто не прогонит. Потом захотелось отдачи — чтобы мир увидел, чтó мы делаем, красиво же получалось. Вот и начали расписывать город, и везде у нас были граффити в тему, часто с юмором. На стене больницы, например, мы нарисовали медсестру со шприцем, которая бежит за улепетывающим пациентом. Все расписали, только мозаичного Ленина на ДК не трогали. Ленин — это у нас святое, бабульки за него порвут.

Убегать приходилось часто. Так что обучались ориентироваться на местности. Знали все переулки, открытые двери, пути отступления. Заимели кучу ключей от чердаков пятиэтажек. Бежит за тобой мент, а ты — раз! — и в подъезд. Добегаешь до чердака, открываешь люк, выбираешься на крышу, закрываешь его. А затем перебегаешь к другому люку и спокойно спускаешься в другой подъезд. Пока мент в запертый люк ткнется, пока по соседям побегает в поисках ключей — ты уже далеко будешь.