Говорят, он ведет себя как наемный самоубийца: секс, наркотики, любые другие сумасшествия. Он одевается броско, нахально, вызывающе. К сожалению, не только на сцене. То кричащие цвета, меха, блестки, то черные байкерские куртки и потрепанные «гады». Кажется, ему плевать на моду ровно так же, как на политику. Вот только когда политики появляются на фото со своей дачи, где они, стремясь быть ближе к молодежи, напяливают на себя именно ту футболку, которую он невзначай прорекламировал, Диа смеется. Поклонники и поклонницы, строча один за другим комментарии в соцсетях под новым видео, силятся расслышать в этом смехе нотки фальши или истины, узнать, каков Диа настоящий, где обрывается шлейф сценического образа и начинается человек. Им кажется, они начинают догадываться. Может ли быть только образ? Без человека.

За три года — да, так говорят — у него появилось столько денег, что он в состоянии купить всё и всех. А вот его купить не получается уже ни у кого. И те, кто журил его за беспорядочные связи, начинают жалеть, что не вошли в их число. Самые суеверные поговаривают еще, что он продал душу дьяволу или какому-нибудь богу, который допускает подобное существо к жизни. Или развлекается, выпустив в мир такое биологическое оружие, чтобы поглядеть, как оно там будет.

Но, как можно догадаться, это только часть истории. Для кого-то такая высота — пик славы. Для него — верхушка айсберга. Жизнь Диа — куда больше, чем бытие эскортной блондинкой для элиты на красной дорожке, куда противоречивее, чем Пигмалион и Галатея в одном лице. Он намного лучше. Или хуже. Черт его разберет, если бы он хоть что-то рассказывал, кроме разнящихся от интервью к интервью показаний.

Если бы.

К сожалению, до правды Диа не снисходил. Он, казалось, ничуть не дорожил своим троном, а репутацию строил так, чтобы крылья, опаленные о лучи славы, стали продолжением его шоу. Прагматичный и аккуратный, этот человек, как серийный убийца, никогда не забывался. Весь его внешний блеск был создан именно для того, чтобы ослепить смотрящих.

Чтобы никто из его продюсеров и охранников не знал, куда он исчезает в дни без съемок, записей, концертов. Почти каждое утро до полудня — тоже. Он платит им достаточно, чтобы они его любили и ни о чем не спрашивали. И чтобы его любила вся их семья. И чтобы, если кто-то станет ворчать за ужином, жена пригрозила недоваренным початком кукурузы, а дочка-тинейджер в очередной раз умоляла принести автограф или хотя бы пропуск на концерт поближе к сцене.

Де-юре выкидыш американского шоу-бизнеса с аббревиатурой D.I.A. вместо имени проживает в самых роскошных гостиницах, какие только способен предложить город. Причем, как правило, в нескольких сразу. А вот где он обретается по факту — не знает никто. Те, кто знает, молчат. Если такие вообще есть.

Двадцать четвертого сентября три года назад ему было двадцать. С хвостиком. Город со смешным названием Новый Йорк принимал его дождем и стылым утром. В забегаловке у автовокзала на какой-то из окраин, названия которой на заляпанной табличке он не разобрал, подавали самый обычный завтрак: бургер прожарки «горячее сырым не бывает», кофе с однопроцентным содержанием самого кофе, хорошенько окисшую в масле картошку. Кажется, таким же здесь был и стандартный обед.

Будучи человеком по породе бессмертным, он рискнул позавтракать и пошел пешком по авеню. Мог бы сесть на автобус, но у него были дела. Дела начинались прямо в эту секунду. Нужно было узнать город. Узнать, чтобы сделать его своим.

Но для начала он подошел к первому же мусорному баку, бросил туда алеющий обложкой паспорт и чиркнул зажигалкой. А потом достал томик «Философской мысли» какого-то там века и отвлекся на чтение, время от времени поглядывая на страницы документа в баке. Следил, чтобы сгорела каждая. Дотла.

Затем он делал новый паспорт. И старые фотографии. Паспорт нужен был, чтобы жить в будущем. Фотографии — чтобы показывать якобы существовавшее прошлое.

У него был новый цвет волос — серый. И новое лицо — выщипанные, обесцвеченные брови, консультация у косметолога, линзы, проколотые уши.

Он должен был сделать себя заново. И начать стоило, став серым, как серые стены высоток Нью-Йорка, где у него обязательно будет квартира на последнем этаже. На весь этаж.

Глава 2. Нравишься

— Убьешь меня?

— Точно. Но перед этим…

— Понятно, — сказал Диа, вполуха выслушивая, как собеседник распинается в подробнейших описаниях предстоящих жестоких пыток, насилия и надругательства над телом и душой своей жертвы.

Жертва сетовала на магнитные бури. Наверняка голова от них раскалывается. Впрочем, может, и от болтовни: мигрень неожиданно отступила, стоило воцариться блаженной тишине. Тишина зависла стоп-кадром, пока тот-что-в-пиджаке снимал перчатки. Проверял что-то в мобильнике. Закрывал дверь на ключ. Включал кондиционер и, кажется, сигнализацию или какую-то другую систему, управляемую настенным пультом.

— Закурить не найдется? — Диа любил вишневые или с ментолом, где надо раскусывать шарик. Но сейчас подошли бы любые.

— Что?

— Сигареты. Никотин нужен, нервы не железные.

Тот-что-в-пиджаке вздернул бровь, посмотрел вдумчиво. Вообще, забавно было наблюдать за сменой его эмоций. Он следил неотрывно, и периферическое зрение отмечало в чужом взгляде появление заинтересованности, раздражения, удивления в разные моменты. Раздражения больше всего, разумеется.

Тот-что-в-пиджаке выудил из нагрудного кармана пачку сигарет, вытащил одну и протянул ему вместе с зажигалкой.

Диа закурил, чуть запрокидывая голову и выдыхая дым. Приоткрывая губы и опуская ресницы в двух с половиной слоях туши. Пафосно. Красиво.

Докурил молча. Домучил бычок в пепельнице, душа его тонкими пальцами, как злейшего врага. На пачке было написано: «Курение убивает». Убивало Диа сейчас вовсе не курение. По крайней мере, у него были веские основания полагать, что этот болтливый психопат доберется до него куда быстрее, чем рак легких. Так зачем оттягивать момент?

— Ну давай. Чего ты там собирался делать.

Тот-что-в-пиджаке степенно покивал, соглашаясь с разумным выбором собеседника или собственными мыслями. Избил его. А потом выебал. Мужик сказал — мужик сделал.

Изнасилование, видимо, должно было его унизить. Но Диа почему-то не унизился. Перевернулся, пару минут провел за созерцанием размытой черной точки на натяжном потолке.

— Блядь, — сказал Диа. Дрожь не отпускала. Так же как стресс, натяжные потолки он недолюбливал. В бедных кварталах по ним бегали тараканы, а то и крысы. Стучали маленькими лапками — бам, бам, бам. Как тут уснуть? Хотелось верить, что дело происходит не на одной из таких окраин. Дрожь, эта дрожь в холодных пальцах — а ничего больше ты себе и не позволишь. Думай, как пережить, здесь тебе явно не дадут позвонить психотерапевту. Или в полицию.

Вчера вечером он покинул «Кон-Тики» через черный ход. В зале было душно и скучно.

Светский раут. Высшее общество. Приклеенные улыбки, кристальное шампанское, сплетни и липкие взгляды. Самые сливки, снятые, видимо, с пива в баре «Роял» на Третьей авеню. А пиво там было отвратительным. Горьким, с привкусом мусора (не то чтобы приходилось часто пробовать мусор на вкус, но все же у Диа была некоторая почва для подобных фантазий), не оправдавшим своей цены.

Такие же и люди.

В красную дорожку били снопы белого света. Слева и справа — вспышки фотоаппаратов, мобильников, лампочки телекамер. Он улыбался — сияюще, ярко, махал приветливо наманикюренной рукой. Толпа визжала сотнями женских голосов. Мужские глубже и ниже, их не так слышно, может, визжали и они.

Блеск его новых сережек, лоск волос, закрученных в пышные белые локоны, заполняет все ленты новостей. Вульгарно! Возмутительно! Так не принято! Но все камеры направлены на него. Через год Нью-Йорк захлебнется в моде на блонд, а он к тому моменту давно распрощается с образом. Он всегда будет контрастным: белым среди черного, черным среди седых. С возвышения поодаль за ним внимательно наблюдает тот, кто поставил на эту красную дорожку уже не одну восходящую звезду. Покровитель и спонсор, крестный отец безымянных гениев, которые оказывались достаточно глупы ли, смелы или целеустремленны, но по своим причинам соглашались отказаться во имя великой цели от некоторых удобств. Свободы, например. Вот и на этот вечер Диа пришел исключительно по чужой воле. Как по чужой указке подъезжал иногда по нужным адресам, соглашался на правильные интервью и водил дружбу с правильными людьми. За это он получил все. Ну, все остальное.

Это было отвратительно, но удобно.

А потом, после светского долга, он поехал запить отвращение в клуб. Именно в клубах время замедлялось, пропадало, и Диа, смешавшись с толпой, начинал жить.

В клубе было душно, шумно, охуенно.

Это чувство, когда тебя заполняет ужасом и эйфорическим восторгом от тел, зажимающих так, что трудно дышать. И от дыма — тоже трудно дышать. Один из танцующих протянул вместо сигареты явно что-то другое. Со сладким запахом вожделенного катарсиса. Наполнение скрутки было совсем легким, но Диа, не сделав и затяжки как следует, рассмеялся. Закашлялся, сгибаясь пополам. Все же такими вещами он никогда не увлекался. Ему было мерзко от одной мысли о прикосновении губ к этой дряни. Но ощущение откликалось его тяге к саморазрушению сегодня. Кто-то заботливый отвел его к барной стойке. Кто-то дружелюбный купил алкоголь.