— Мэллори, Дарси только что пукнула на меня!

— Нет, это Сабрина по собственной дурости находилась рядом с моей задницей!

Я самозабвенно слизываю с ложки купленную по скидке «Нутеллу» и представляю, как добавляю в кашу жидкость для снятия лака. Всего ложечку. Или, может, две.

Побочным эффектом станет внезапная кончина двух людей, которых я люблю, как никого на свете. Но сколько плюсов! Больше никаких полуночных нападений на пальцы моих ног от Голиафа, который, не исключено, болеет бешенством. И никаких скандалов, что я постирала розовый лифчик Сабрины, положила его не туда или вовсе украла и отказываюсь сообщать его координаты. Никаких вездесущих постеров с Тимоти Шаламе, с которых он крипово пялится на меня. Только я и моя острая заточка в благословенной тишине тюремной камеры Нью-Джерси.

— Мэллори, Дарси ведет себя как полная какашка…

Я роняю ложку и марширую в сторону ванной. Это всего три шага, потому что поместье Гринлифов совсем крошечное и стоит сущие гроши.

— Если вы двое не заткнетесь, — говорю я своим крутым, хриплым голосом, который бывает у меня только в восемь утра, — я отведу вас на фермерский рынок и обменяю на самый сладкий виноград, который смогу найти.

В прошлом году случилось нечто странное: буквально за ночь мои два маленьких сладеньких пельмешка из лучших друзей превратились во враждующих болотных ведьм. Сабрине исполнилось четырнадцать — и она стала делать вид, что слишком крута, чтобы быть нашей родственницей. Дарси же исполнилось двенадцать — и… ох. Дарси осталась такой же, какой была. Всегда носом в книжку, развитая не по годам и слишком много замечает. Мне кажется, именно по этой причине Сабрина на свои карманные деньги купила новый замок и вышвырнула сестру из их общей комнаты. (Я впустила Дарси к себе — отсюда и «эффект Моны Лизы» [Ощущение, что за тобой наблюдает неживой объект художественного произведения.]: Тимоти Шаламе и последовавшие за этим приступы бешенства.)

— О боже, — Дарси закатывает глаза. — Расслабься, Мэллори.

— Да, Мэллори, разожми булки.

Ах да, эти неблагодарные отлично ладят, когда необходимо объединиться против меня. Мама говорит, что это переходный возраст. Я склоняюсь к тому, что они одержимы демонами. Но кто знает? В чем я уверена наверняка, так это в том, что мольбы, слезы или рациональные аргументы не самые эффективные способы привести их в чувство. Они цепляются за любое проявление слабости, и все заканчивается шантажом, после которого мне приходится покупать им нелепые вещи типа подушки с Эдом Шираном или магистерской шапочки для морской свинки. Мой девиз: «Доминируй через страх». Никаких переговоров с этими гормонально нестабильными анархистками, которые чуют кровь почище акул.

Божечки, я люблю их так сильно, что готова зарыдать.

— Мама спит, — шиплю я. — Клянусь, если вы не будете вести себя тихо, я напишу «вонючий хрен» и «полная какашка» у вас на лбу перманентным маркером и отправлю на улицу в таком виде.

— Предлагаю еще раз подумать об этом, — заявляет Дарси, тыкая в меня своей зубной щеткой, — или мы сообщим в Службу защиты детей.

Сабрина кивает:

— Может быть, даже в полицию.

— Может ли она позволить себе адвоката?

— Сомневаюсь. Удачи с выгоревшим на работе, низкооплачиваемым адвокатом, которого назначит тебе суд, Мэл.

Я опираюсь на дверной косяк:

— Ну, вы теперь хотя бы в чем-то согласны друг с другом.

— Мы много в чем согласны. Например, в том, что Дарси — вонючий хрен.

— Сама такая! А еще ты шлюха!

— Если разбудите маму, — грожу я, — я вас обеих спущу в унитаз…

— Я не сплю! Не стоит засорять трубы, дорогая.

Я оглядываюсь. Мама на нетвердых ногах идет по коридору, и внутри у меня все переворачивается. В последний месяц по утрам ей стало особенно тяжело. Да что уж говорить, все лето я наблюдала за ее мучениями. Мельком смотрю на Дарси и Сабрину — обе, к их чести, выглядят виноватыми.

— Раз уж я встала вместе с цыплятками, могу хотя бы обнять своих матрешечек?

Мама любит шутить, что мы с сестрами уменьшенные копии друг друга: пепельные волосы, темно-голубые глаза, румяные овальные личики. Правда, Дарси достались все веснушки, Сабрина полностью приняла свою эстетику «Виско» [Эстетика «Виско» (англ. VSCO) — стиль, вдохновленный одноименным приложением для обработки фото.], а что касается меня… Если бы в «Гудвиле» не было столько дешевой одежды в стиле бохо, я бы не была живым косплеем Алексис Роуз [Алексис Клэр Роуз — персонаж канадского сериала «Бухта Шитта» (2015–2020), избалованная светская львица.].

И все же нет сомнений, что все трое девчонок Гринлиф сделаны из одного теста; мы не слишком похожи на маму с ее загорелой кожей и поседевшими волосами, некогда темными. Если она и думает о том, что мы все пошли в отца, то никогда об этом не говорит.

— Почему вы вообще встали? — спрашивает она, поцеловав Дарси в лоб и поворачиваясь к Сабрине. — У вас тренировка?

Сабрина напрягается.

— Мои начнутся только на следующей неделе. Хотя есть шанс не попасть на них, если кое-кто не удосужится записать меня в лагерь Ассоциации роллер-дерби. Это нужно сделать до следующей пятницы.

— Все оплачу вовремя, — заверяю я.

Она смотрит на меня с максимальным скепсисом и недоверием. Будто я много раз разбивала ей сердце своей ничтожной зарплатой автомеханика.

— Почему ты не можешь заплатить сейчас?

— Потому что мне нравится играть с тобой, как пауку со своей жертвой.

И потому что мне нужно отработать еще несколько смен в гараже, чтобы накопить нужную сумму.

Сабрина щурится:

— У тебя нет денег, да?

Мое сердце пропускает удар.

— Конечно есть.

— Я уже почти взрослая. А Маккензи давно работает в этом месте с замороженным йогуртом, так что я могла бы спросить у нее…

— Никакая ты не взрослая. — Мысль о том, что Сабрине придется беспокоиться о деньгах, причиняет мне физическую боль. — Ходят слухи, что ты полная какашка.

— Раз уж мы заговорили о том, что нам нужно, — вмешивается Дарси с полным ртом зубной пасты, — Голиафу все еще одиноко без подружки.

— М-м-м, — я прикидываю количество отходов, которое смогут произвести два Голиафа. Фу. — В любом случае Истон любезно предложила отвезти вас в лагерь на следующей неделе. Я не буду просить вас хорошо себя вести. Даже сносно не буду. Потому что мне нравится ее выбешивать. Не благодарите.

Я выхожу из ванной, но перед этим замечаю, как сестры обмениваются удивленными взглядами. Их сильная любовь к Истон осталась в прошлом.

— Выглядишь очень мило сегодня, — говорит мне мама на кухне.

— Спасибочки, — я обнажаю зубы. — Воспользовалась зубной нитью.

— Шикарно. Может, еще и душ приняла?

— Воу, угомонись. Я тебе не модный инфлюенсер.

Она хихикает:

— Ты сегодня не в костюме.

— Это называется комбинезон, но спасибо за комплимент.

Я смотрю вниз на свою белую футболку, заправленную в ярко-желтую юбку с вышивкой.

— Я не собираюсь в гараж.

— Свидание? Давно ты на них не ходила.

— Никаких свиданий. Я обещала Истон, что… — замолкаю.

Мама чудесная. Самый добрый, терпеливый родитель из всех, что я знаю. Она бы не возражала, если бы я сказала ей, что иду на шахматный турнир. Но сегодня она взяла трость. Ее суставы выглядят набухшими и воспаленными. И я не произносила при ней слова на букву «ш» уже три года. Зачем ломать рекорд?

— Она уезжает в Боулдер через пару недель, так что мы поедем потусить в Нью-Йорк.

Мамино лицо мрачнеет.

— Мне бы так хотелось, чтобы ты еще раз подумала о том, чтобы продолжить учебу…

— Ну, ма-ам, — ною я обиженным тоном.

Методом проб и ошибок я пришла к лучшему способу заставить маму поменять тему. Обычно я говорю, что вообще не хочу в колледж и меня ранит, что она не уважает мой выбор. Возможно, это не совсем правда, да и я не в восторге, что приходится врать, но все ради маминого блага. Не хочу, чтобы кто-то в моей семье думал, что чем-то мне обязан, или чувствовал вину за мои решения. Так не должно быть, потому что я знаю, на что иду.

И если кого-то здесь можно винить, то только меня.

— Хорошо. Прости, пожалуйста. Я очень рада, что ты проведешь время с Истон.

— Правда?

— Конечно. Это твоя юность. Делай все, что делают другие девчонки, когда им восемнадцать, — мама задумчиво смотрит на меня. — Я просто рада, что у тебя выходной. Живем много раз, все такое.

— Правильно говорить «живем один раз», мам.

— Уверена?

Я смеюсь и, подхватывая сумочку, целую ее в щеку.

— Буду к вечеру. Ничего, что я оставляю тебя с этими мартышками? В холодильнике есть кое-что готовое. Сабрина была абсолютной занозой на прошлой неделе, так что если Маккензи или кто-то из друзей пригласит ее к себе домой, то не пускай.

Мама вздыхает:

— Ты помнишь, что тоже моя дочь? Ты не должна воспитывать их вместо меня.

— Эй, — я притворно улыбаюсь. — Я что, плохо справляюсь? Может, мне добавить седативного в завтрак маленьких гарпий?

Я так хочу, чтобы мама снова засмеялась, но она лишь качает головой:

— Мне не нравится, что я удивлена, когда ты берешь выходной для себя. Или что Сабрина смотрит в твою сторону, когда ей нужны деньги. Это не…

— Мама. Мам, — я улыбаюсь как можно более искренне. — Честное слово, все в порядке.

На самом деле, наверное, нет. Не в порядке.