Художница опубликовала их отдельной книгой, оказав им внимание, которого заслуживают только профессиональные фотографии. И тогда произошло какое-то волшебство. Все, что они значили для людей, изображенных на них или фотографировавших, куда-то исчезло. Освобожденные от прежних личностных смыслов, они не просто могли рассматриваться сами по себе, но и словно показывали смотрящему на них, как выглядит мир на самом деле.
Женщина в зимней одежде, в бурном веселье повалившаяся на стену в снегу. Сердитый мужчина рядом с забором, поломанным толстой веткой, возле поврежденного ветром дерева с приставленной к нему лестницей. Женщина с попугаем, сидящим у нее на ладони в дачном саду, две другие наблюдают — одна за столом, другая в окне дома сзади. Собака, стоящая под аркой воды из шланга, освещенной солнцем. Крупный мужчина и маленький ребенок, улыбающиеся в камеру, сидя в катамаране на пруду с лодками. Красная бабочка с расправленными крыльями, лежащая на снегу.
Когда он увидел имя этой художницы на афишах по всему городу, — в то лето у нее почему-то одновременно открылось несколько выставок в крупных лондонских галереях, — он решил сходить на одну, чтобы удивить Пэдди тем, что догадался это сделать, хоть ему и не велели.
Он показал билетерше свой билет (дорогой).
Толкнул распашную дверь.
В зале галереи пахло всем новеньким, и стены были почти сплошь увешаны картинами с облаками. Они были нарисованы белым мелом на черных грифельных досках.
Но работа, перед которой он остановился как вкопанный, представляла собой картину с горой во всю стену, тоже мелом на грифельной доске — такую огромную, что стена превратилась в гору, а гора — в некую стену. По картине с горой навстречу каждому, кто на нее смотрел, спускалась лавина — лавина, замиравшая всего на секунду, чтобы всякий, кто ее увидел, успел это осмыслить.
Небо над горными вершинами было таким черным, что казалось новым определением черноты.
Когда он там остановился, то, на что он смотрел, перестало быть мелом на грифельной доске, перестало быть изображением горы. Оно стало чем-то жутким, зримым.
Я хуею, — сказал он.
Рядом с ним стояла девушка.
И я хуею, — сказала она.
Куда нам бежать? — сказал он.
Они переглянулись, испуганно рассмеялись, покачали друг другу головами.
Но потом он отступил от горного пейзажа и снова обвел взглядом другие работы в зале, и картины с облаками на стенах, выполненные в той же технике, что и гора, вызвали к жизни что-то еще, но это дошло до него лишь позже, когда он покинул зал и вышел из галереи на улицу.
Они освободили пространство для дыхания — вблизи чего-то, захватывающего дух. После них реальные облака над Лондоном казались уже другими — тем, что можно было воспринимать как пространство для дыхания. Что-то произошло и со зданиями под ними, с транспортом, с тем, как пересекались дороги, с тем, как люди проходили мимо друг друга на улице, — все стало частью конструкции, которая не знала о том, что она конструкция, но в то же время была ею.
Он сел на ступеньки у черного хода в галерею и перевернул открытку с горой. Тасита Дин, «Письмо из Монтафона», 2017, мел на черной доске, 366×732 см [Тасита Дин (р. 1965) — современная британская художница, с 2000 г. живет в Берлине.]. Он взял ее в руку — как будто можно держать в руке картину такого масштаба! — и обвел ручкой размеры, чтобы Пэдди могла получить представление. Он указал домашний адрес Пэдди. Все, что может значить гора, — надписал он над именем художницы. — Отлично провожу время. Жаль, тебя нет.
Потом он передумал.
Засунул открытку с горой в задний карман.
Взамен он подписал самую большую и длинную открытку, которую купил, — одну из трех взаимосвязанных, но отдельных картин с растущей массой облаков. На этой открытке картины производили вместе впечатление движущихся и в то же время неподвижных, словно окна, кадров. Эта ей понравится. Тасита Дин, «Благослови нашу Европу», триптих, 2018, распыленный мел, гуашь и угольный карандаш, грифельные доски, 122×151,5 см; 122×160,5 см; 122×151,5 см. Дорогая Пэдди, весть с облаков. Отлично провожу время. Жаль, тебя нет.
Он наклеил две марки первого класса, иначе бы ей пришлось доплачивать, и поспешил на почтамт у Пиккадилли, чтобы успеть до последней выемки и открытка пришла уже завтра.
Сейчас он сидит за столом у себя в задней комнате.
Сентябрь.
Пэдди уже истлела в земле.
Он смотрит на только что отправленное письмо. В поле «тема» так и осталось история о…
(Моя самая любимая открытка — вот эта, — сказала ему Пэдди пару лет назад, показав фотографию моста в Риме.
А, эта, — сказал он. — Да, помню.
Она зачитала, что он написал на обороте:
...Дорогая Пэдди, мой отец весь в слезах, потому что старик, который обычно играет на саксофоне на этом мосту, с маленьким кустарным тентом над головой, прикрепленным к плечам, словно дополнительный инструмент в экипировке человека-оркестра, будто тень тоже должна быть его частью, одним из инструментов в жаркой стране, исчез в этом году вместе с тентом и всем остальным, а вместо него какой-то другой мужик гораздо моложе лабает через усилок на отстойной гитаре. Иногда и вообще никто не играет. Мой отец — старый сентиментальный дурак. Но об этом ты уже знаешь. Каждый день он заставляет меня ходить и проверять этот мост — не вернулся ли саксофонист. Не считая этого, отлично провожу время. Жаль, тебя нет.
Знаешь, я храню их все, — сказала она. — Сижу иногда и читаю одну за другой. Или тасую и по одной сдаю. Как гадание по картам Таро — каким будет день.)
История о… Ричарду интересно, что теперь станет со всеми этими открытками от их воображаемого ребенка.
Мусорный контейнер.
Он пожимает плечами.
Пока он думает над этим, во входящих появляется письмо.
Тема: Ответ: церемония прощания с нашей матерью
Дорогой Ричард
нам очень жаль но на церемонии будут выступать только близкие родственники. Передадим ваше предложение о стихотворении спасибо но у нас уже и так оч насыщенная программа. Намечается оч особенный день. С радостью ждем вас в пт, снп Дермот и Патрик Хил.
Он откидывается на стуле.
Не ходи, — говорит воображаемая дочь.
Как можно? — говорит он.
Мы не обязаны, — говорит она.
Я не могу. Я должен почтить ее память, — говорит он.
Тогда почти ее по-настоящему, — говорит она.
Субботним вечером октября, за пару дней до того, как он сядет на поезд на север, наивно полагая, что, сев на поезд в какое-нибудь другое место, сможет убежать от самого себя или пережить самого себя, Ричард наконец открывает последний имейл Терпа.
Это новые варианты сцен.
Он должен был прочитать и прокомментировать их ко вчерашнему дню, чтобы обсудить на встрече в понедельник.
Их десять. Он открывает первую. Действие происходит в вагоне канатной дороги.
...НАТ. ВАГОНЫ КАНАТНОЙ ДОРОГИ В ЗАСНЕЖЕННЫХ ГОРАХ. ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ДНЯ
Все вагоны останавливаются. Вагон с Кэтрин и Райнером слегка покачивается на канате. На дереве каркает ворона.
...ИНТ. ВАГОН РАЙНЕРА И КЭТРИН В ЗАСНЕЖЕННЫХ ГОРАХ. ПРОДОЛЖЕНИЕ. ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ДНЯ
Райнер смотрит на Кэтрин с противоположной деревянной скамьи.
...РАЙНЕР
Даже не думал обрести в Швейцарии такую любовь. Кто знал, что эта страна преподнесет мне такой подарок? Я написал для тебя стихи. Вечером прочитаю.
Кэтрин улыбается. Она закрывает глаза. Снова открывает.
...РАЙНЕР
Мне бы хотелось положить на твои веки по розовому лепестку. Хотелось бы, чтобы тебя пробудила их прохлада, а сами розы пробудил взгляд твоих глаз, что согревают природу теплом, даже когда они закрыты и ты спишь. Знаешь, я тоже люблю розы. Мне бы хотелось, чтобы розы вошли в тебя, а ты вошла в розы. Прямо сейчас. Закрой глаза.
Кэтрин на минуту задерживает на нем взгляд. Затем послушно закрывает глаза.
......НАТ. ВАГОНЫ КАНАТНОЙ ДОРОГИ В ЗАСНЕЖЕННЫХ ГОРАХ. ПРОДОЛЖЕНИЕ. ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ДНЯ
ИНТ. ВАГОН ДЖОНА. ПРОДОЛЖЕНИЕ. ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ДНЯ
Джон, приехавший из Монтаны, замечает Кэтрин и Райнера в неподвижном вагоне напротив своего. Сначала он доволен. Вероятно, они поднимаются навстречу ему. Он стучит по стеклу своего вагона, пытаясь привлечь их внимание.
...ДЖОН
Тиг! Тиг, солнышко!
...НАТ. ВАГОН ДЖОНА. ПРОДОЛЖЕНИЕ. ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ДНЯ
Видно, как Джон за стеклом кричит: «Привет!», но его не слышно. Шумит ветер, каркают вороны. Он беззвучно колотит рукой по стеклу.
Минуту спустя Джон видит то, чего предпочел бы не видеть.
Он колотит обеими руками, а затем и всем телом по стеклу вагона.
...НАТ. ВАГОНЫ КАНАТНОЙ ДОРОГИ. ПРОДОЛЖЕНИЕ. ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ДНЯ
Один вагон в ряду висящих вагонов довольно сильно раскачивается.
...ИНТ. ВАГОН РАЙНЕРА И КЭТРИН. ПРОДОЛЖЕНИЕ. ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ДНЯ
Кэтрин и Райнер, засунувший руку под платье Кэтрин в пальто, прерывают поцелуй. Сначала Кэтрин, а потом и Райнер замечают сильно раскачивающийся вагон напротив, с мужчиной, молотящим в тишине по стеклу.
...РАЙНЕР
Это небезопасно. Так ведь можно… Боже правый. Кэтрин. Кажется, это твой му… это случайно не твой…?
...НАТ. ВАГОСН РАЙНЕРА И КЭТРИН. ПРОДОЛЖЕНИЕ. ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ДНЯ
Кэтрин плотно прижимается к стеклу, Райнер за ней не в фокусе. Испуганное лицо Кэтрин.
Черт возьми.
Он прикладывает ладони к глазами. Громко вздыхает. Закрывает крышку ноутбука.
Он тянется за романом в стопке книг на полке над телевизором. «Апрель» Беллы Пауэлл. Открывает где-то на середине.
…ибо это был звук гонга, который вновь возвещал время ужина: скорее спускайтесь! скорее! призывал он вновь гостей одеваться к ужину, одеваться под стать белоснежным скатертям, скорее спускаться в Столовую гранд-отеля «Шато Бельвю» с таким чистым кафелем на полу, что ножки стульев и ножки столов отражались в нем, наводя на мысль о том, что, наверное, существует другой мир под исподом этого мира, другая столовая, симметрично подвешенная вверх тормашками в точности под этой, касающаяся ее в пока еще неведомых точках, и это точки перехода в другой мир — мир, полный наших возможных, иначе выверенных «я», мир, недостижимый из нашего повседневного мира, но все же связанный с ним, и вот здесь появлялся минутный доступ, мимолетное видение, вступление в этот другой мир со всеми его возможностями. Ведь Столовая была миром, в котором даже явно противоположные миры могли проникать друг в друга, обычно посредством чего-то решительно заурядного, к примеру, сегодня в гранд-отеле это было блюдо из лосося — просто блюдо из лосося в дальнем конце столовой; сегодня буфет в конце комнаты был уставлен такими блюдами — огромный лосось вместе с головой, окруженный маленькими лангустами, расходящимися от его боков, подобно солнечным лучам, а под лососем и лангустами были рассыпаны десятки розовых лепестков, на которых их выложили. Увидев этих маленьких лангустов, разложенных таким образом, она
Конец ознакомительного фрагмента
