Но вот беда — зеленые не понимали ни слова из нашей речи.

Где же эти обещанные Айстрайненом лингви-диски или как он их назвал?

Ничего лучшего не придумав, я расплылась в улыбке. Носорог кивнул и вернул мне ее.

Изелейна приложила ладонь к груди и склонила голову, словно по-своему отдавала спасителю честь. Он приподнял уголки губ, повторил жест.

В другое время меня разобрал бы смех. Мы общались так, как русские туристы объяснялись в заморских магазинах — руками, звуками, ужимками.

Вместо желания похихикать над неловкостью ситуации — ведь нарочно не придумаешь — я ощутила странное удовольствие от близости носорога. Опасения, что «присоски» вернутся, с его появлением как рукой сняло.

Я смотрела в лаймовые глаза носорога и верила, что он выручит, не знаю — отчего и зачем, но вытащит из любой передряги.

Казалось, я долго бежала по заснеженному полю, дуя на заледеневшие руки, вбежала в дом и присела к камину. Щедрый жар укутал, разгорячил лицо и пальцы, успокоил ощущением дома, уверенности в завтрашнем дне.

Носорог… он стал моим камином…

Хотя о какой уверенности может идти речь, если ты в чужой Вселенной, на чужой планете… а из родных — только подруга?

И даже Путник бросил нас, ушел, ничего толком не объяснив.

Минуты капали, а мы так и сидели вчетвером, в полной тишине, улыбаясь друг другу, как подростки на лавочке.

И, казалось, в этом молчании, в едва приподнятых уголках губ, тепле смущенных взглядов, таится куда больше, чем можно выразить самыми чувственными стихами.

Стряхнув наваждение, я бросила взгляд на Изелейну. Она обернулась.

Зеленые встали одновременно — словно многократно репетировали. Поклонились, приложили шестерни к груди и скрылись за дверью.

Глава 4

(Мей)

Говорят, история развивается по спирали. Не знаю как история в целом, но сегодняшний день неуклонно подчинялся этому правилу, как камень — закону тяготения. Одни и те же события бесконечно повторяли друг друга, менялись лишь детали.

Недолгое время назад я наткнулся в замковом коридоре на Путника.

И вот уже мы с Сэлом, покинув девушек, вновь едва не сбили куратора с ног.

По правде сказать — бежали как угорелые, чтобы не передумать.

Я мог бы вечность просидеть рядом с единственной. Она улыбалась, не отводила глаз…

И я тонул, дурел, терял чувство реальности.

Оглох от грохота сердец, сознание заволокла эйфория.

Я затаенно любовался округлостями груди и бедер девичьего тела. Они так соблазнительно, так коварно вдруг сходились в тончайшей талии, что я почти не дышал. К старой знакомой — судорожной боли у лобка — привык еще после встречи с Миленой. В отличие от Сэла, который нервно вздрагивал от спазмов, я сидел ровно, весь погрузился в ощущение близости Изелейны.

Мы молчали — все четверо. Девушки поняли, что ни я, ни Сэл не знаем их языка, а лингви-диски еще не раздобыли, и не нарушали волшебство момента головоломками фраз.

Я же не сумел бы сколотить из вороха слов, что мельтешили в голове, даже одну сносную реплику.

Забыл, что нужно есть, пить, одеваться, спать… Все потребности тела ушли куда-то, исчезли.

Оставалась лишь Изелейна — такая родная, бесценная, соблазнительная до мучений.

Еще никогда мне не было так хорошо. Взвинченность химией взросления отходила за границы восприятия — я каждой клеткой внимал симпатии единственной. Она не отвергала мое общество, как Милена, не сторонилась. Наоборот — подалась вперед, сократив дистанцию.

Я мог бы вечность просидеть так…

Но спустя какое-то время, девушки встревоженно переглянулись, и мы с Сэлом поняли, что пора уходить.

Бежали, как от огня, чтобы не растерять запал хотя бы до конца тупика.

— Мей, — позвал меня Сэл, когда коридор вывел нас на перекресток еще двух.

— Не думал, что скажу это… Но я рад, что сегодня ты был со мной. В такой момент…

Не найдясь с ответом, я лишь кивнул, приложив руку к груди. Много воды утекло с тех пор, как мы с Сэлом беседовали вот так, как старые приятели.

Еще час назад я бы рассмеялся в лицо любому, кто предположил бы, что это случится вновь. Но сейчас наша внезапная приязнь казалась естественной, как давным-давно, в юношеские годы.

— Надо пытать Путника, — в голосе Сэла зазвучал металл. — Опять аджагарские заморочки! Как же они меня достали! — он рубанул рукой по воздуху.

Я понимал Нонкса как никто другой. Аджагары втоптали Исканду в грязь, столкнули лбом с остальными верианскими державами. Угрожали нам, Милене, планете. И вышли сухими из воды, бросив разъяренным верианским странам кусок свежего мяса — мою родину.

— Мне почему-то кажется, — задумался я, сворачивая в один из трех коридоров. — Что теперь от аджагар мало что зависит. Слишком напуганным, пришмякнутым выглядел Путник.

Сэл поднял на меня глаза — в них мелькнуло понимание. В отличие от отца и Рэма, он не отказывал себе в расслаблении мимикой, жестами. Нахмурился, скривился, словно увидел нечто до тошноты гадкое, всплеснул руками.

— Ты прав. Тем более, надо его пытать, — произнес еще жестче.

— Путник — орудие аджагар. Нужно пытать Аллена, — возразил я. — Пусть твой отец давит на все рычаги. Требует объяснений. Если кому-то и удастся выжать из Аллена сведения, то только ему.

И вот стоило нам отказаться от мысли завалить Путника вопросами, он, по обычаю, вырос из-под земли прямо посреди коридора.

— Пора требовать с тебя визу, — съязвил Сэл в совершенно не свойственной ему манере.

— Попробуй, — огрызнулся куратор. — Но, учти, только я могу посоветовать, как спасти ваших единственных.

Я оцепенел — ноги, словно приклеились к полу, в голове застучали молоточки.

Сердца подпрыгнули, будто надеясь выскочить из груди.

Сэл побледнел, осунулся.

— Да-да, — поучительно выпалил Путник. — Они все еще под…

Он повернул голову, нахмурился. Неужто прислушивался? К чему?

В коридорах замках едва шуршали далекие шаги прислуги. Несколько дверей захлопнулись до гулкого щелчка. Ветер присвистнул, пробиваясь между ставнями и стих — смешался с теплым воздухом жилых комнат.

Путник резко мотнул головой и побежал туда, откуда мы только что пришли.

Я нагнал его в ногу с Сэлом, уже недалеко от покоев девушек и едва не ахнул.

Из-за их неплотно закрытой двери раздавался шум борьбы.

Не помню, как преодолел расстояние до комнат. Не помню, как отбросил дверь и как ворвался внутрь.

Громкий удар ручки о стену заглушил гонг пульса в моих ушах.

Десять фанатиков аджагар — я узнал в них самых ярых вандалов на балу в честь полукровок — окружили Даритту.

Дыра в окне — коряво выплавленная восьмерка — красноречиво говорила о том, как они тут очутились.

Те же приемы, те же мерзавцы! Зря гадов не убили! Подержали в тюрьме сто лет и выпустили. Задушил бы того унга-судью, что принял такой вердикт.

Двести лет прошло, а охрана все еще облетает замок на шарах-мобилях всего лишь раз в час. И также часто мониторит видео с джойсов слежения.

И то без толку.

Столетья тишины притупили воспоминания о варварстве фанатиков. Спокойная жизнь верианских аристократов излечила настороженность.

Фанатики снова дали понять — насколько уязвимы короли в их небесных жилищах.

С расширившимися от испуга глазами Даритта оглядывалась, понимая, что из плотного кольца верианских верзил ей не вырваться.

Изелейна швыряла в мерзавцев все, что попадалось под руку. Стулья, коробки, мелкие вещи. Фанатики вертко уклонялись — в тренированности им не откажешь. Пятеро бросились к единственной.

В другой раз я бы залюбовался ей. Глаза пылают, суровое лицо, под стать амазонкам, потрясает точеной изящностью черт.

Изелейна двигалась так ловко, что умудрилась перемахнуть через высокую кровать, оставив ее между собой и фанатиками. Не останавливаясь, забаррикадировала себя тремя стульями. И как ухитрилась свалить их мебельной горой за какие-то секунды? С такой девушкой шутки плохи.

Я кивнул Сэлу, бросился между фанатиками и единственной.

— Ненавижу ваши культы! — просопел Путник, хватая за руки двоих из тех, что держали Даритту.

Он не отдернул, оторвал кисти мерзавцев от девушки. Толкнул фанатиков друг на друга. Тупой лобовой удар — и оба бухнулись на пол мешками с мусором.

Тем временем, я пытался оградить Изелейну от пятерых фанатиков.

Подсел в полушпагате, прошелся ударом по ногам. Трое упали, двое лихо подскочили, обогнули меня, и рванули к девушке.

Я обернулся, схватил одного за шкирку, другого — за куртку, приподнял и швырнул на троих замешкавшихся.

Они плюхнулись на кровать. Матрас сварливо затрещал — на пять увесистых верианских тел его не рассчитывали.

В последние столетья я участвовал лишь в искандских турнирах эн-бо, здорово растеряв квалификацию. Поэтому на некогда выверенные до миллиметра приемы не надеялся. Зато силы во мне прибыло. Я бегал, поднимал тяжести, занимался на тренажерах с имитацией подъема в гору, спуска в яму, растягивался. Проходил километры вокруг замка. Долгие тренировки очищали голову. Движение и мышечная боль, что догоняла к вечеру, хоть немного перебивали неизлечимую тоску.