Они схватили меня за руки, спустили с телеги и кликнули лошадей. Тут же появились слуги с четвероногими помощниками и меня усадили на одного из них.
— Даже не вздумай уйти от нас, — предупредил Бобриков, щеки которого тряслись, от поступи лошади.
— Сразу будем стрелять на поражение, — пригрозил Добриков и похлопал себя по пистолету на поясе. — Езжай с нами и без этих твоих шуток с юродствованием, давай.
Делать было нечего и я покорно поехал под конвоем к Барклай де Толли, без всяких этих шуток и актерских выходок.
Поход продолжался и войско непреклонно двигалось дальше на юг. Наши противники, что терроризировали нас последние несколько дней и чуть не отрезали мне голову, уже давно скрылись из глаз, превратившись в неприятное воспоминание.
Под колесами повозок и копытами коней все также клубилась пыль. Дело шло к вечеру и вдали на небе плыли пухлые облака, вселяя надежду о скором изменении погоды. Я поглядел на все это и вдруг вспомнил, что за всеми треволнениями последних дней совсем забыл о том, что Ольга дала мне отставку, а в будущем я, наоборот, снова превратился в парня Ириши.
А еще мне надо решить проблему с Э-куполом, иначе мне так и не выбраться из ловушки времени. Но перед этим я обязательно встречусь с ветреной Ольгой и собственными ушами выслушаю ее признание о том, что она меня больше не любит, свирепо решил я.
Тут мне пришлось прерваться, поскольку кто-то из бодипозитивных моих гонителей ткнул меня в спину кулачком и отрывисто скомандовал:
— Давай к вон той крытой арбе.
Я поглядел влево и впрямь увидел неподалеку телегу с высоким верхом из серой ткани.
— Туда, что ли? — спросил я. — Это там сидит наш сатрап?
Мои конвоиры грозно зарычали, оскорбившись от безобидного прозвища и я в который раз прикусил свой неразумный язык. Вечно я забываю, что понятия чести в эту эпоху слишком обострены и все люди слишком щепетильны, чтобы можно было безнаказанно трясти своим помелом, не то что в двадцать первом веке.
Мы поехали к крытой повозке, скрипящей и негодующе подпрыгивающей на ухабах. Арба была похожа на фургоны, на которых в фильмах переселенцы осваивали дикий запад в Америке. Я подумал о том, что заселение запада действительно происходит прямо сейчас, а тем временем Бобриков перелез на повозку первым и, повернувшись к нам спиной, откинул полог.
При этом он чуть наклонился и нашему взору открылось малоаппетитное зрелище его обширных ягодиц. Бобриков спросил у кого-то внутри, можно ли причинить им беспокойство нашим визитом и получив утвердительный ответ, снова повернулся к нам и махнул, призывая тоже войти в повозку.
Под бдительным надзором Добрикова я перелез на телегу и очутился Внутри крытой части. Внутри передвижного кабинета дома и впрямь оказался Барклай де Толли. Я его до этого уже видел, но беседовать чести еще не удостоился.
Надо же, никогда не думал, что меня будет допрашивать и судить сам будущий военный министр Российской империи. Впрочем, вполне может статься, что в этой реальности он погибнет от ран вместо Багратиона и так никогда и не добьется высоких постов.
Будущий высокопоставленный чиновник сидел перед маленьким столиком и изучал карты, на которых был обозначен маршрут нашего передвижения из Оренбурга. Весьма интересное занятие, я бы и сам с удовольствием занялся им на досуге.
Когда мы предстали перед ним, он поднял голову и уставился в меня серьезным внимательным взглядом. Я почувствовал себя весьма неуютно. Мне показалось, что взор сурового инспектора вскрыл мне череп и исследует самые потаенные места в мозгу, о которых я и сам уже позабыл думать.
— Как же так, сударь, вы ведь слыли доверенным лицом его сиятельства Александра Васильевича, — укоризненно заметил Барклай де Толли. — И не оправдали его доверия?
Я пожал плечами и прикусил язык, с которого было готово сорваться едкое изречение, вроде: «Что же, и на старуху бывает проруха». Вместо этого я рассудительно промолвил:
— Я уже объяснил этим уважаемым господам, что с детства страдаю неизлечимой болезнью, от которой иногда теряю рассудок и не отдаю себе отчета в своих действиях. При я вовсе не представляю из себя…
— Весьма опасное заболевание, — перебил меня генеральный инспектор. — Не знаю, насколько оно опаснее, нежели деятельность соглядатая, но находиться в таком состоянии подле главнокомандующего вам категорически запрещено. Ну, а поскольку вы к тому же еще и ищейка, которая вынюхивает наши секреты и передает их врагам, то вы, оказывается, вдвойне опасны.
— Но, позвольте, — начал было я, протестуя, но было уже поздно.
У Барклая де Толли, видимо, уже сформировалось насчет меня вполне определенное мнение и ему не было необходимости выслушивать мои жалкие оправдания. Он кивнул ликующим Бобрикову и Добрикову.
— Вывести и расстрелять этого негодяя, — распорядился вредный инспектор и я онемел от изумления. — Жаль, сударь, поначалу вы показались мне достойным юношей, но действительность показала, кто вы есть на самом деле, а в условиях военного похода я не могу рисковать жизнью и здоровьем нашего военачальника.
Затем он, морща лоб, снова склонил задумчивую голову над картами и, видимо, забыл о нашем существовании.
Мои тучные конвоиры вытащили меня из повозки и спустили на грешную землю. Затем кликнули с десяток солдат из ближайшего полка мушкетеров. Потрясая бумагами, на которых были указаны их особые полномочия чиновников Тайной экспедиции, они распорядились перед офицером полка и приказали ему отвести меня подальше в поле и расстрелять.
Все это время я молчал, раздавленный явной несправедливостью. Больше того, я вовсе не верил, что все это происходит на самом деле. Неужели меня и в самом деле сейчас выведут и расстреляют, как шпиона и предателя, по законам военного времени?
Мимо маршировали колонны пехоты, скрипели проезжающие повозки, скакали кавалеристы, а я стоял и не двигался с места, глядя на спор капитана с моими следователями. Кажется, офицер не удовольствовался словами чиновников, а требовал письменных распоряжений. Я же стоял в пыли, пеший, с непокрытой головой, жалкий и беспомощный, не способный даже к побегу, как кролик перед удавом.
Мимо проехали последние обозы, среди которых, кстати, я заметил бывших коллег по учебному цеху. Они тоже поглядели на меня, тоже узнали и начали что-то кричать, махая руками. В шуме и грохоте телег их не было слышно, но я вполне справедливо полагал, что они явно не отвешивали комплименты в мой адрес.
Бобриков примчался, наконец, с листом бумаги, на котором наверняка теперь имелось письменное распоряжение насчет моей казни. Капитан прочитал бумагу, кивнул и вместе с пятеркой стрелков направился ко мне. Я сглотнул слюну и постарался не свалиться в обморок.
Глава 8. Извольте объяснить, где вы пропадали
Мда, когда я во второй раз отправился в прошлое на проклятом кешином Э-приборе, то меньше всего рассчитывал оказаться перед ружьями расстрельной команды и смотреть в беспощадные глаза солдат, которым велено убить меня, как бешеного пса. Даже теперь, находясь на волоске от смерти, я не мог поверить в происходящее. Неужели я и вправду погибну здесь, в чистом поле, за тридевять земель и два столетия от родного дома?
— Пли! — распорядился капитан и солдаты дернули спусковые крючки.
Я невольно зажмурился, но вместо выстрелов услышал только сухие щелчки. Сердце перестало биться, а потом с робкой надеждой застучало вновь. Я открыл глаза и увидел, что солдаты сконфуженно ковыряются в ружьях.
— Приношу глубочайшие извинения, сударь, — сказал покрасневший капитан. — Произошла осечка, ружья забиты порохом.
— Э, ничего страшного, — великодушно пролепетал я. — Не беспокойтесь, я подожду, не торопитесь.
— Хватит обмениваться любезностями! — загремел Добриков. — Прикончите этого гнусного изменника, капитан! У нас еще много других дел, нам надо ехать дальше.
Чтоб тебя молнии сожгли на месте, с ненавистью подумал я, потому как после гневной отповеди чиновника солдаты копошились с ружьями в два раза быстрее. Чтоб тебе сколопендры кишечник разодрали.
В конце концов, солдаты вроде бы вычистили дула своих ручных орудий и снова навели их на меня. Я подумал, что неплохо было бы покаяться и прочитать молитву, но знал, что вряд ли мне дадут отсрочку. Слишком уж торопятся господа из Тайной экспедиции покончить с этим делом. Наверное, на обед опаздывают, с негодованием решил я, поглядывая на необъятные чрева моих инквизиторов.
Капитан поднял руку, готовясь дать команду. Нет, теперь я не буду закрывать глаза, лучше уж поглядеть в лицо смерти.
Это оказалось верным решением, потому что я увидел, как от войска отделился всадник и стремглав поскакал к нам. Капитан услышал топот копыт и оглянулся.
— Ну что там? — нетерпеливо закричал Бобриков. — Зачем отвлекаетесь на всякие пустяки?
Всадник подъехал к нам и осадил ржущего коня. Я с удивлением узнал в нем Стрельцова, адъютанта Суворова. Внутри меня затрепетала робкая надежда на благополучный исход дела.
— Что за самоуправство? — громко крикнул Стрельцов. — По какому основанию вы подвергаете казни сего благочинного государева служителя?
— Юноша, не лезьте в чужое дело, — ответил Добриков. — Мы представители Тайной экспедиции в сем походе и заботимся, дабы злокозненные посланцы из других держав не нанесли нам убытку.
Тогда Стрельцов сунул им свернутую в свиток бумагу.
— Сей человек никак не может быть вредителем похода, — сказал он. — И вот вам тому твердое доказательство.
— И кем же оно подписано? — с усмешкой спросил Бобриков, разворачивая бумагу. — Князем Италийским, главнокомандующим сего похода? Известно ли вам, что мы не подчиняемся его сиятельству и вольны сами решать, кого подвергать наказанию, а кого миловать?
Сидя на коне, Стрельцов тоже улыбнулся, причем весьма торжественно и злорадно.
— Нет, сей приказ подписан его императорским величеством.
Бобриков выпрямился и впился глазами в текст. Добриков подошел к нему и тоже принялся читать, заглядывая через плечо коллеги.
— Сие есть именной указ императора! — ошеломленно сказал Бобриков и поглядел на меня. — В отношении вот этого человека, которого мы хотели расстрелять.
— Что там написано, господа? — спросил капитан, все также стоя с поднятой рукой. — Мне продолжать казнь?
— Нет, ни в коем случае! — крикнул Бобриков. — Остановите процедуру, произошла ошибка!
— Сие есть доверенная особа государя! — изумленно пробормотал Добриков, продолжая читать бумагу. — Он специально придан императором к особе главнокомандующего, дабы следить за его здоровьем и обеспечить таким образом успех всего мероприятия. А тех лиц, кто осмелится чинить ему препятствия, надлежит придать аресту и выслать в колодках для учинения следствия. Откуда же нам было знать?
Мясистые лица изменились и затряслись от страха. Солдаты опустили ружья, а капитан облегченно вздохнул. Экзекуция откладывалась на неопределенное время.
— Простите великодушно, господин хороший, — попросил Добриков, обращаясь ко мне. — Не со зла мы действовали, а лишь по долгу службы.
— Ошибочка вышла, не извольте гневаться, — лебезил его напарник. — Бдительность наша тому виной, да охота поймать всех злодеев и злоумышленников престола Российского.
Я стоял и смотрел вдаль на заходящее солнце. Никогда бы не подумал, что закат бывает таким дико красивым.
— Это все Бобриков устроил! — пожаловался следователь. — Пойдем, говорит, соглядатая иноземного поймаем! Там всего делов-то, раз, два и все состряпал.
Конец ознакомительного фрагмента
