Внезапно я возник в том месте, где желал очутиться меньше всего — на земле, как раз когда началась грандиозная баталия. Вокруг визжали пули, как и на небе, летали ядра, грохотали барабаны и ревели трубы. Солдаты с разинутыми от криков ртами шли друг на друга в строю. Далеко в тумане один за другим мелькнули конники. В общем, мирная равнина в считанные мгновения превратилась в огненный ад.
Я обнаружил, что люди и летящие предметы с легкостью проходят сквозь меня, как через привидение. Впрочем, оно и верно, ведь я нахожусь в своем сне. Хотя при этом я подозревал, что это опять проделки Э-прибора и больше всего опасался очутиться в хаосе войны.
Но нет, я продолжал беспрепятственно скользить в полуметре над землей и смотрел, как разворачивается сражение. Солдаты одной из сторон, словно экоактивисты, носили неведомые мне светло-зеленые мундиры. Их враги облачились в ярко-желтые формы, тоже, впрочем, мне незнакомые. Я напрягал во сне память, но не мог вспомнить, кому принадлежало такое обмундирование.
Впрочем, это не имело большого значения. Мундиры солдат с обеих сторон вскоре окрасились кровью. Раненые лежали на земле, вопили и сжимали остатки оторванных конечностей. Мертвые неподвижно плавали в лужах крови. Обезумевшие кони скакали по полю.
А потом все неожиданно стихло. Звуки исчезли, сон покатился, как в немом кино. Сражение продолжалось, люди стреляли друг в друга, кололи и резали, но я ничего не слышал.
Затем я вдруг очутился верхом на гнедом жеребце. Я почти никогда не катался на лошадях и сейчас строить из себя жокея оказалось крайне проблематично. Вдобавок, конь как бешеный, мчался на шеренгу солдат с ружьями наизготовку. Они внезапно вынырнули из тумана, сосредоточенные и спокойные, как на параде. Офицер где-то сбоку беззвучно прокричал команду и они разом выстрелили в меня. Из стволов вырвался огонь, навстречу мне полетели пули и в тот же миг я проснулся.
Неподатливые доски скамьи все также давили мне в бока. Все тело онемело, я замерз, как суслик в Антарктике. Вдобавок, у меня зверски чесались шея и руки.
Сон я помнил урывками, больше всего в память врезались суровые лица солдат, палящих в меня из ружей.
В камере стоял полумрак, из окошка падал слабый свет фонаря. Я рассеянно почесал плечо и в этот миг в коридоре послышались шаркающие шаги. Дверь открылась, на пороге стоял давешний солдат.
— Пошли, залетный, — сказал он, зевнув. — Ждут тебя.
Я вскочил с лежбища, заинтригованный до невозможности. Кто бы мог меня ждать в этих неизведанных местах? На ум даже пришла сцена из фильмов, когда уплатив залог, героя вызволяют из тюрьмы неизвестные доброжелатели.
— А кто ждет? — спросил я у сонного солдата. — Не сказали?
В ответ он подтолкнул меня в спину и непонятно пробурчал:
— Вестимо кто, гость из экспедиции.
Из какой экспедиции, из геологической, что ли? У меня вроде нет таких знакомцев. Так и продолжая ломать голову, я прошел по темному коридорчику и вошел в комнатку, где меня вчера допрашивал офицер. Сейчас здесь, при колеблющемся огоньке светильника, сидели двое, оба в гражданской одежде, камзолах и париках. Один явный писарь, склонился над бумагами с пером в руке. Второй, со шпагой на боку, посмотрел на меня с тонкой усмешкой. Перед ним на столе лежали бумаги, очевидно, с моим допросом и горка моих вещей.
Глядя на них, я наконец догадался, что за экспедиторы прибыли по мою душу. По спине пробежал холодок. Ну конечно же, Тайная экспедиция при Сенате, разведывательное и контрразведывательное имперское учреждение. Неужели мои пустозвонные разговоры про Луну и далекие страны восприняли за чистую правду?
Попасть в лапы Тайной экспедиции — это участь, которую не пожелаешь самому лютому врагу. Несмотря на то, что Екатерина Великая запретила пытки, я все же помнил, что император Павел был очень мнительным человеком и подозревал заговор всюду и всегда за пять лет своего царствования. Шпионаж и доносы в эту эпоху расцвели пышной ядовитой растительностью. Из подозреваемых по старинке продолжали выбивать признания и окончательный запрет наложил только Александр I.
— Ну что, заморский соглядатай? — спросил тот, что был за офицера. — Рассказывай, откуда к нам прибыл.
Я не особо удивился, что допрос начался в такое время. Несмотря на раннее утро или позднюю ночь, кому как нравится, государевы ведомства уже приступили к работе. Сам я помнил из истории, что Павел начинал трудиться в поте лица уже с четырех-пяти утра. Волей-неволей все госслужащие вынуждены были последовать примеру царя. Ну, а уж Тайная экспедиция вкалывала без устали круглосуточно, все семь дней в неделю.
Гораздо больше раннего допроса меня поразил сам факт прибытия органов безопасности по мою душу. Я почувствовал, что игра с Э-прибором потихоньку заходит слишком далеко. Я все больше погружался в зыбкую трясину имперского розыскного делопроизводства и рисковал утонуть там с головой.
— Молчишь, значит, собака! — сказал мой грозный собеседник, подходя ближе. — Ну ничего, скоро ты у меня заговоришь, как миленький.
Он встал передо мной и я сумел разглядеть его получше. У него был большой красный нос и маленькие хитрые глаза. И вообще, весь он был большой и широкий, как бочка.
— Почему молчу? — спросил я удивленно. — Я все готов рассказать. Только с кем честь имею беседовать, поясните, пожалуйста.
Вежливая речь, надо признать, его чуточку обескуражила. Глаза прищурились, оценивая меня по-новому. Видимо, не зная, кто перед ним, он на всякий случай решил перестраховаться.
— Говор у тебя странный, ненашенский, — сказал он. — Но если настаиваешь, изволь, голубчик. Величают меня Яков Вестинин, я есть экспедитор Тайной экспедиции. Теперь ты представься да расскажи все о себе, коли обещал.
Микс из лжи и правды всегда убедительнее сплошного вранья. Поэтому я решил прекратить любые заигрывания с представителем власти и состряпать удобоваримую байку.
— Зовут меня Виктор Стоиков, — представился я, чуть поклонившись. — По профессии учитель, проживаю в Московской обл…, вернее, губернии. В столицу приехал по…
Я хотел сказать: «полюбоваться красотами», но вовремя сообразил, что в те времена туристические поездки еще не были в моде. Вряд ли простой учитель мог приехать в Санкт-Петербург из праздного любопытства. Поэтому я закончил объяснение настоящей неприкрытой ложью:
— В столицу приехал по личным делам.
— Как-то ты диковинно выражаешься, Виктор, — поморщился Вестинин, поняв, что перед ним птица невысокого полета и со мной можно не церемониться. — Не по-нашему, говорю же. Я же говорю, соглядатай заморский. А что за личные дела такие?
При этом он доверительно подмигнул, мол, давай, не стесняйся, выкладывай всё начистоту.
Я стыдливо замялся.
— Не могу сказать, ваше благородие. Тайные дела, амурные, так сказать. Честь дамы не смею замарать.
Вестинин понятливо кивнул.
— Это другое дело, Виктор. Это совсем другое дело. Только вот знаешь что?
Он положил мне руку на плечо и остро поглядел в глаза. Я понял, что вскоре получу самые исчерпывающие сведения о методах проведения допросов в павловские времена. И мне лично эти методы могут совсем не понравиться.
— Ты знаешь, что я единственный человек, которому ты можешь все рассказать о твоих кобелиных похождениях?! — заорал вдруг экспедитор, так что я вздрогнул от неожиданности. — И если ты этого сейчас не сделаешь, то вскоре вообще пожалеешь, что приперся в столицу!
Писарь ухмыльнулся и наклонил голову еще ниже к столу. Отсюда я заключил, что передо мной разыгрывается нешуточный розыскной моноспектакль.
Покачав головой, Вестинин скорбно опустил лицо вниз, так что его закрыли длинные пряди парика и продолжил уже тихим голосом:
— Ты можешь положиться на меня, Виктор. Я буду нем, как могила. Давай, поведай мне все без утайки, словно старинному другу.
— Эм-м, — смущенно ответил я. — Даже и не знаю, как быть…
Царев следователь резко поднял голову и ожег меня огненным взглядом. Его глаза вдруг стали большими и яростными и он снова завопил:
— А может, ты еще объяснишь мне, тупому ослу, каким образом в твоей липовой паспортной бумаге указан адрес проживания: «Санкт-Петербург, улица Ленина, 13»? Что это за улица такая неведомая?
От криков изо рта у него брызгала слюна.
— А это так, рисуночки всяческие, — беспомощно ответил я, не зная, что сказать. — Не обращайте внимания, это мой племянник баловался.
Вестинин снова доверительно кивнул и похлопал меня по плечу.
— Верю, Виктор, я тебе верю. Как самому себе. Ты человек добрый и открытый, не соврешь. Не то что эти сволочи, казнокрады и лихоимцы. А почему на паспорте герб империи, не пояснишь? Славные рисуночки твой племянник малюет. Может и мне как-нибудь наваяет?
— Он сейчас не может, — ответил я, покраснев. — Рука приболела.
— Вот эта? — участливо спросил Вестинин и указал на мою правую руку. — А что такое? Али хворь какая приключилась?
— Отморозил немного, — ответил я, опасаясь, что он сейчас сломает мою собственную конечность. — Но как только он выздоровеет, обязательно вам нарисует.